Похоже для англичан американец, который запивает простуду кружкой чая – секретное оружие, а Трой слишком измотан, чтобы и дальше встречать камеры воинственным взглядом. И на какое-то время воцаряется мир.
– Следующий, – объявляет Майк.
∞ ∞ ∞
Следующим огонь на себя принимает Том. Скорее всего потому что на фоне бессонных ночей и общей слабости вид у Майка настолько жалобный, что Том бездумно берёт на себя роль наседки.
Но Майк еще худо-бедно держится, а Том после двух тяжёлых ночей на сцене сокрушённо мотает головой, потому что всё болит и сил нет совсем. Хуже всего, что Робби тоже выпал из строя, и плохо соображает, что происходит, и как с этим быть.
– Мы сворачиваемся или что?
Трой с Майком награждают его убийственными взглядами.
– Это всего лишь простуда, Робби. Это как похмелье растянутое во времени, – убеждает Трой. – Что-нибудь придумаем.
Ральф не совсем понимает, что означает «что-нибудь придумаем», напрягается, когда Трой сам хватается за гитару на внеплановой репетиции. Это слишком долгая эпопея – «Гордон и его гитара» – и он каждый раз проигрывает. Кажется, у него отсутствует какая-то часть мозга, которая отвечает за аккорды, и он безбожно фальшивит, сбивается и путается в струнах.
– Мы вообще без Тома начинали, – намекает гитарист, на что получает какой-то странный тёмный взгляд.
– Хуйня без Тома, – Трой оборачивается через плечо. – Поддержи меня, Дороти.
Ральф застигнут врасплох таким вопросом:
– Я не знаю.
Трой шумно хлюпает носом:
– Что тут знать: либо хуйня, либо не хуйня.
– Ой ли? – Переспрашивает Майк.
– Ну давай проверим.
Репетиция затягивается. Они играют одну, две, три песни, Трой безропотно поёт через нос и запивает пилюли бульоном.
– Хуйня без Тома, – соглашается Майк, потирая лоб. Трой победно сияет.
Трой безбожно врёт аккорды, путается в струнах, сбивается и начинает заново. Саймон уже давно свалил, а Ральф сидит и смотрит с острым чувством, что он купил билет на фестиваль модного независимого кино и сидит ждёт развязки, но один фильм перетекает в другой, и они никогда не заканчиваются.
– Горди, я тебя люблю, но у тебя две руки левые, – терпеливо вздыхает Майк.
– Наслаждайся тем, что можешь делать что-то лучше меня, – парирует тот.
– Сравнил жопу с пальцем. Я же не прошу тебя сольняки пилить. Что там делать-то? Тут зажал, там рукой туда-сюда «трынь». Ничего сверхчеловеческого, – объясняет Майк, потому что «туда-сюда трынь» – это та терминология, которую Трой понимает.
– Это тебе ничего, а у меня тут аккорды какие-то ебанутые.
– Сам же придумал.
– На планшете они выглядели адекватнее.
По хорошему этим двоим отлежаться бы пару дней, но походу простуда окончательно довела их до одной волны плохих идей и нервного веселья, где Трой через раз срывается в приступы смеха, и это совершенно невозможно, потому что смеётся Трой заразительно, но первым каждый раз сдаётся Майк.
– Да не гони, ты же нормально играл. Соберись давай.
– Реально все руки левые, – начинает хихикать Трой, разминая пальцы.
– Зато ноги правые, – успокаивает Майк. – Не можешь играть – танцуй как последний раз в жизни.
– С такими-то лицом? – фыркает он. – Хочешь, чтобы меня украли и продали в бой-банду? У меня весь набор данных для бой-банды, знаешь ли, – он перехватывает гитару и загибает пальцы. – Вокал как у Диснеевской принцессы, две правые ноги, если потребуются, и этот вот дивный лик плюшевого мишки.
– Нет, наоборот, – несогласен Майк. – Вокал как у плюшевого мишки и лицо Диснеевской принцессы.
– Ты что, заигрываешь со мной? – подначивает Трой, а потом продолжает бесцельно загибать пальцы и оживлённо расписывает свою воображаемую карьеру на поп-сцене, давая коллеге шанс передохнуть и отсмеяться.
– Да ладно, ты будешь лучше, – заверяет Майк, когда он снова возвращается к аккордам.
– Конечно, буду, – обещает Трой. – Хуже я быть уже не могу.
И Майк скатывается рядом.
Ральф подозревает, что чувствует себя Майк не намного лучше Тома, но если он сляжет – шоу отменяется. Он молчит, но его явно бесит, что Том такой слабачок, сдал пост, а они с Гордоном застряли в этом гитарном лимбо; но терпит по-ангельски, потому что Трою хреново точно так же, но он не жалуется, а Майк уважает его упорство и преданность делу.
В итоге идеи перекраиваются, песни перестраиваются, едва ли ни треть сетлиста выливается в акустическую сессию. Наверное, это не то, чего от них ожидают, но глядя на действо на сцене, где Майк просто играет, а Трой просто поет, Ральф недоумевает, почему они не додумались до этого раньше.
– Вы наблюдаете «гнусавый период» в творчестве, – шутит Трой в толпу, раскрасневшись больше обычного. – Случается с лучшими из нас.
Трой как правило стойко переносит болезни, но в этот раз зараза разгулялась на славу оставляя за собой синие круги под глазами и пылающие пятна на щеках, которые видны, наверное, с последних рядов.
Иными словами, «гнусавый период», это несколько мучительных ночей, где Трой звучит откровенно неважно, выглядит ещё хуже и вывозит шоу на общении с публикой. А ещё не знает, что собирает полсотни комментариев в официальном аккаунте группы с пожеланиями здоровья, методами лечения простуды и просьбами «вернуть Горди в инстаграм».
Том выступать героически не рвется, но таскается с ними из города в город в ожидании чуда. Наверное, для Тома это тоже немножко подвиг, потому что отсыпается парень часов по двадцать в сутки, а из пижамы практически не вылазит.
К счастью, Трой легкие по ночам не выкашливает, но судя по завистливым взглядам в сторону Тома, высыпается слабо.
∞ ∞ ∞
– Том с нами не сразу был, – поясняет Трой.
– Да я вижу.
∞ ∞ ∞
– Сейчас все болеют, – вздыхает Робби. – Один за другим сходят с дистанции.
– Гонка на выносливость какая-то, – комментирует Ральф, разрабатывая руку.
– Так понятно, все с весны колесят, а кто-то уже целый год. Это мы только догоняем, – Майк здорово осунулся: глазища в пол-лица, а нос и того больше. Жалуется, что слабо чувствует, какая еда на вкус.
– Курица на вкус как курица, Микки, – услужливо напоминает Трой, расставляя шесть видов соуса вокруг его тарелки. – Не привередничай.
– Кто бы говорил, – бухтит Майк.
Трой последние дни сам воротит нос от всего, что не бульон и не чай, но звучит лучше, держится бодрячком и отшучивается, что может позволить себе уйти в бульонный запой хоть до конца года. Но Ральф предвидит, что с тем как Трой обычно тает на глазах в своих голодных забастовках, к концу недели он будет тоньше микрофонной стойки, и они все нехотя, но единогласно поставят отметку в своем бинго «Гордон против Тура».
– Никуда мы не сходим, – не соглашается он. – Что за настрой вообще?
Однако, в одном Робби прав: с дистанции сходят. Но не они.
Объяснение в устах Троя какое-то нескладное, как и большая часть его речей в последнее время. Но суть примерно такова: на фесте перед хэдлайнерами образовался слот, а им, Авэйкерам, предлагают его заполнить. Перед хэдлайнерами. На фесте. В Гонконге.
– Келлер тебе позвонил? – переспрашивает Ральф ещё раз, чтобы наверняка убедиться, что Гордону это не прибредилось.
– Да.
– Почему?
– Ну я же говорю, его кореша вот эти Panini, которые хэдлайнят. С ними Кареты должны быть, а у них вообще полгруппы с гриппом слегло. Ну вот они переживают, что какую-нибудь хипстерню поганую перед ними поставят, не мои слова, цитата Келлера, – быстро добавляет он.
Ральф хочет поспорить, что «полгруппы слегло» – это как раз про них – про Авэйкеров – но спрашивает:
– Келлер позвонил тебе?
– Да. Потом скинул телефон Мэтта, чтобы я сам связался.
– Мэтта?
– Ну, из Panini.
– У тебя в телефоне есть номер Мэттью Андерса? – переспрашивает Ральф слегка осипшим голосом. – И ты позвонил?
