– Где мы? – шёпотом спросил Ситрик.

– В доме преподобного, – так же тихо ответил Холь. – Он любезно предоставил тебе свою кровать.

Ситрик вздохнул.

– А где сам преподобный?

– Спит на лавке вместе со слугой.

Холь снова откинул голову, прислонившисьь к стене. Ситрик невольно вновь обратил на него взор. Не скоро он вспомнил, что Холь не так давно вновь сменил облик. В самом деле перед ним сидел мужчина, не столь старый, как ему показалось в первый раз. Лицо его было необычно, но красиво, укрыто тенью лёгкой грусти и усталости. Он сидел в одной нижней льняной рубашке с глубоким вырезом на завязках, не боясь холода. Шею его пересекал длинный грубый ожог. Ситрик не обращал внимания на него прежде. Сейчас в темноте он увидел Холя лучше, чем тогда в лесу.

Когда он смог оторвать глаза от уродливого шрама, ранее скрытого под верхней одеждой, то заметил, что Холь смотрит на него с хитрой усмешкой. Ситрик смутился. Отвернулся, пряча глаза.

– Ты говорил, что тебе перерезали шею и от этого ты умер, – прошептал он.

– Верно. – Улыбка Холя дрогнула, но осталась на лице.

– Но твой шрам похож на ожог.

– Это и есть ожог. Сначала был глубокий порез, а после из него бросилось пламя, опалив мне кожу. Зато потом рана затянулась в два счёта, а вот шрам остался. Кровил и болел ужасно. Я думал, что у меня отвалится голова.

Ситрик несмело растянул губы, и Холь улыбнулся шире. В темноте блеснули его влажные желтоватые зубы.

– Как ты?

– Скверно, – честно ответил Ситрик, вновь опускаясь на пахнущую сыростью подушку.

– Неудивительно.

– Холь…

Тот хмыкнул, отзываясь на имя. Он склонил голову, и чёрные рога тут же пропали в тугих кудрях. Так вот почему Ситрик не видел их раньше.

– …у тебя есть рога?

Холь тихо рассмеялся и специально зачесал волосы так, чтобы были видны рожки. А потом сурово посмотрел на Ситрика и, выставив перед собой скрюченные руки, принялся шутливо рычать, изображая злого Йольского духа. Ситрик невольно прыснул со смеху, так нелепо это выглядело.

– Их раньше не было. Появились, может, лет сто назад и остались во всех моих обличьях.

– Даже в птичьем?

– Даже в птичьем. – Холь фыркнул. – А ты так много видел галок и ворон, у которых на головах растут два торчащих пера? Это они и есть.

– Я тебя понял. – Ситрик прикрыл глаза. – Только преподобному их не показывай.

– Шутить надо мной вздумал, что ли? Ты их сам только сейчас и увидел.

И то правда.

Сон больше не шёл, хотя Ситрик чувствовал сильную усталость. Он так и лежал, то прикрывая веки, то бездумно таращась в темноту. Холь тоже не спал, но и никуда не уходил. Никто из них не знал, утро сейчас или всё ещё ночь. Преподобный со слугой продолжали похрапывать в два голоса. Холь, прислушавшись к их храпу, убедился, что мужчины всё ещё крепко спят.

– Ты, кстати, ничего не обронил? – внезапно спросил он и, отцепив от пояса что-то, положил это на столец.

Ситрик перевернулся на бок и приподнялся. Перед ним лежал нож Ольгира. Разом вспомнив то, как Ракель околдовала его, он коснулся рукой шеи, проверяя, на месте ли цепь с оберегом.

– Не может быть, – прошептал Ситрик. – Откуда он у тебя?

– Мне пришлось поговорить с этой… женщиной. – Холь закатал рукава, показывая длинные и глубокие порезы от ногтей на руках. – А ещё ты оставил у них все наши вещи и мой топор. Они решили, что это теперь принадлежит им.

Ситрик спрятал лицо в ладонях. Краска бросилась ему в щёки. От стыда стало горячо, как от ломившего прежде жара.

– Холь, я сам не знаю, что на меня нашло, – прошептал он почти беззвучно.

– Это чары драконов. Мало кто устоит перед ними. А особенно такой молодой и… неопытный.

Ситрик хотел провалиться сквозь землю, но понимал, что даже под землей стыд настигнет его и будет пытать с новой силой. Холь смотрел строго и серьёзно.

– Я хотел уйти, но у меня не получилось.

Воспоминания вспыхивали в голове одно за другим, хотя Ситрику хотелось похоронить их в самых тёмных глубинах памяти. Что Ракель сделала с ним? Почему ему не было страшно? Почему он, враз растеряв всю совесть, бросился в её объятия и греховный жар? И что самое страшное… Почему он видел в ней Ингрид?

Его затрясло. Он замотал головой, не веря в то, что случилось с ним. Почему он согласился отдать себя Ракель так легко и играючи?

Как же стыдно.

Строгость в глазах Холя сменилась испугом. Он потянулся к кровати, на которой лежал Ситрик, и уселся рядом, осторожно тронув юношу за плечо.

– Тише, – прошептал он. – Тебя околдовали… Но дело-то прошлое. Ты цел и невредим, а это главное.

– Ты не понимаешь, – так же тихо произнёс Ситрик. – Я сам хотел этого.

– Я понимаю, сынок.

На этот раз Ситрик даже не возмутился, пусть прежде и просил его так не называть.

– Я виноват.

– В том, что произошло, нет твоей вины, – медленно произнёс Холь. – Тебе повезло, что ты вообще остался цел.

Ситрик оторвал ладони от лица и посмотрел на Холя. Мужчина был растерян, кажется, не меньше, чем он сам. Видно, говорил он, тщательно подбирая нужные слова.

– Я думал, ты будешь дальше ругаться.

– Держусь изо всех сил, чтобы не отчитать тебя и проявить должное сочувствие.

– Это заметно, – пробормотал Ситрик.

– Не паясничай! – произнёс Холь и, вздохнув, продолжил: – То, что произошло, ужасно. Понимаю, если я попрошу тебя перестать думать об этом, так ты потонешь в мыслях с головой. А потому просить не буду…

Ситрик молчал. Самообладание потихоньку возвращалось к нему. Даже такие неловкие слова Холя, совершенно не похожие на потоки, что лили из своих ртов священники, увещевая паству и помогая найти их душам спокойствие, действовали отрезвляюще. Будто дурман напитка, каким опоила его Ракель, ещё мешал думать. Тот самый сок, сочившийся из её клыков… Он разъедал все мысли, оставляя лишь жажду и греховное желание, превращающееся в жжение ниже пупка.

Холь прав. Чего переживать из-за того, что случилось? Но только Ситрик думал о том, какой он сейчас, так становилось нестерпимо жалко самого себя. Хотелось разреветься, как маленькому. Когда же он снова обретёт покой?

Холь продолжал что-то говорить, припоминая свои случаи из жизни и придумывая новые, лишь бы заполнить ту неловкую пустоту, что вдруг выросла меж ними. Бездумно болтать у него выходило куда лучше, чем говорить по душам. Однако Ситрик уже не слышал его: он снова заглянул в свои воспоминания, ныряя в них, как в стылую воду. Ракель ухватила его и потянула вниз, медленно превращаясь в Ингрид… Она утаскивала всё ниже и ниже, целуя так, что он задыхался.

Мурашки прошли по его телу. Неужели он правда этого хотел?

Нет. Это всё яд.

Он ведь даже не понял, что это были веттиры. Драконы! Думал, что похитители. Думал, что это с ним что-то не то приключилось от их странной браги, какую они называли пивом.

Но он сам ни за что бы не поцеловал змеицу, если бы та не сменила облик. Он ведь сопротивлялся изо всех сил и почти ушёл. Потерял голову лишь тогда, когда увидел резкие брови, губы, что пересекал шрам, да тяжёлые чёрные косы. И от этого становилось ещё горше.

Ох, Ингрид! Что она делала с ним?

Прогнать бы её, больше никогда не пускать в свои мысли, да только она всё равно найдёт щёлочку, чтобы пробраться вновь. Не отпустит, пока не укутает плечи Зелёным покровом.

– Ох уж, как же я ненавижу змей, – наконец услышал Ситрик, совершенно пропустив мимо ушей всё, что Холь говорил прежде. – Хуже только пауки. Нет. Змеи всё-таки хуже! Или пауки? А уж эта Ракель…

А тот уж распалился и громким шёпотом корил распутную женщину, мешая разные наречия. Половину слов Ситрик и вовсе не мог разобрать.

– Холь, – окликнул он. – Тише ты. Разбудишь людей.

Седовласый зыркнул на Ситрика. Тяжело вдохнул и медленно выдохнул. В синих глазах его закипал красный огонь. Руки его сами собой пустились в пляс, и он потрясал пальцами, пытаясь не закричать. Но всё же Холь не сдержался.