Табынцы! Вспомните, что ваши предки владели землями до самого Тобола, владели несметным количеством лошадей в вольно пасущихся табунах, торговали с китайцами, в битвах отстаивали свое право на эти земли. Жили вольготно и свободно. И сейчас, чтобы вернуть нашу свободу, былую мощь, мы можем объединиться с нашими братьями-мусульманами из киргизско-кайсацких степей, с казахами, узбеками. Вот тогда сила будет за нами, мы построим свою мощную евразийскую республику. И у нас об этом есть договоренность с руководителями белого движения. Но нам могут помешать большевики, и чтобы, наконец, стать самостоятельными, нельзя их допускать на наши земли!
Его речь часто прерывалась возгласами одобрения, народ шумел, выкрикивал: «Даешь свободу башкирам!», «Прочь от наших земель, натерпелись!», он продолжил:
– Для этого мы в Оренбурге и Уфе провели Всебашкирские съезды, выбрали свое правительство, и я являюсь председателем парламента Малого Курултая, и я же назначен командующим Башкирским войском. Чтобы удержать нашу власть, нам нужно сильное и сплоченное войско. Оно уже формируется во всех городах и селах. Башкиры, славные сыны батыров – борцов за нашу свободу! Я как командующий башкирским войском объявляю сбор, ставлю под ружье славных джигитов пяти призывов ради нашей свободы!
Внутри Зухры похолодело – пять призывов, как раз ее ровесники достигли возраста призыва, значит, и Шакир!
– Завтра прибудут обозы с оружием, боеприпасами и обмундированием. Всем подлежащим призыву необходимо сегодня записаться, подготовиться к походу, завтра получить оружие и выдвинуться в Стерлитамак. Молодежь будем учить попутно, во время стоянок устроим стрельбища, фронтовики помогут им. Время не терпит, промедление смерти подобно!
Далее старцы стали задавать вопросы. Заки Валиди отвечал коротко и убедительно. Всех волновал вопрос – когда вернутся сельчане обратно, без этой мужской силы в деревне туго, обернулись бы к жатве.
– Нам самое главное – узаконить нашу власть, утвердить свои законы, чтобы нам на своей земле легче дышалось. И чем сильнее будет наше войско, тем легче мы справимся с врагами, а значит, и мужья ваши, ваши сыновья быстрее вернутся домой.
Дальше слово взял Мухаметша мулла. Поглаживая поседевшую бороду, терпеливо выждав, когда народ успокоится, угомонит расшалившуюся детвору, он начал:
– Дорогие, родные мои! Большие события происходят сейчас на нашей земле. Славные сыны башкир взялись за то, что было мечтой наших предков, за что сложили свои головы бравшиеся за оружие наши батыры. Нельзя нам оставаться в стороне, сейчас решается наша судьба – быть ли нам свободными, владеть ли нам своими землями и богатствами, вот о чем мы должны думать. Так благословим же наших мужей и молодых джигитов на святой бой!
И над головами в едином порыве усевшихся на колени, корточки, скрестив ноги сельчан, на все замолчавшее село полилась напевная молитва. Все – и стар и млад, сомкнув перед собой ладони лодочкой, опустив глаза к земле, внимали этой древней молитве. Каждый желал скорого возвращения целым и здоровым своему близкому…
Всю ночь, подавляя рыдания, чтобы не разбудить спящих, Зухра проплакала на плече Шакира. Она уже привыкла к его нежному вниманию, к его робким ласкам. Перед ее глазами вставал образ брата Ахата Ямлиха – скрюченное, старческое тело, полулысая седая голова, кровавая пена у рта… Нет, нет! И она снова рыдала и рыдала. Как и положено мужчине, он тихо ее успокаивал, по привычке накручивал на свои пальцы ее кудри, целовал ее пальчики.
– Все будет хорошо, я вернусь… Я вернусь…
Все всхлипывая, она уснула только под утро.
На следующий день с Архангельской дороги, поднимая столбы пыли, прибыли обещанные обозы. Призывная молодежь задорно и весело стала получать оружие и обмундирование, суетливо и бестолково толкалась, красовалась перед провожающими. Особенно старался выросший в двухметрового детину Нурмый. Правду в народе говорят: «Чем рост с верблюда, лучше ум с пуговку», он так и не остепенился, так и чудил с ровесниками, бестолково проказничал. Но Даута после того случая он больше не смел обижать.
Бывалые вояки, ветераны войны с германцами, подходили к обозам нехотя, неторопливо, со знанием дела осматривали винтовки. С осуждением смотрели на желторотых юношей, еще не нюхавших пороха, но уже вообразивших себя героями. Знали они цену этому задору и удали.
Совсем в стороне в тени прятался, курил свою самокрутку одноногий Юлдыбай. Он с грустью смотрел на неумело толкающихся в попытке составить строй и не знающих, как лучше держать тяжелую винтовку, новобранцев…
Наконец, командиры при помощи фронтовиков построили новоиспеченное войско, кое-как оторвав их от провожающих родителей, жен и детей. А Зухра видела только Шакира. Переодетый в новый топорщащийся мундир царской армии без знаков различия, в новеньких сапогах, растерянный и грустный Шакир стоял, переминаясь с ноги на ногу, с котомкой собранных в дорогу продуктов, винтовкой и подсумком с патронами. Все это ему мешало, он все время поправлял сползающую с плеча винтовку и искал глазами в толпе провожающих Зухру, и почему-то у него все время в голове вертелось: «Встретимся в Белых степях, встретимся в Белых степях, любимая…» Недалеко от него в том же строю стоял самоуверенный Ахат, он скалился, все время шутил, подтрунивал над новобранцами…
Когда все успокоились и выровнялись, провожающие отделились и, утирая слезы, отошли на другую сторону дороги, Заки Валиди и мулла Мухаметша, придирчиво осматривая, стали медленно обходить строй. Мухаметша шептал молитвы, благословляя воинов. Остановился напротив Шакира:
– Шакир мой, выйди из строя, – и когда Шакир неуверенно сделал шаг вперед, мулла, обращаясь к Заки, сказал: – Вот мой лучший ученик, вот каких людей мы отправляем на бой за Родину нашу. – И громко, для всех: – Дорогие мои, я вас всех благословил на бой за земли наших предков, помните, что душа погибшего за веру, за справедливость сразу же попадает в рай. С вами будет мой ученик Шакир, он знает Коран, все ритуалы и обычаи. Обращайтесь к нему в минуты отчаяния, в минуты горести и потерь. Он будет молиться за вас, и ни один воин не будет похоронен не по нашим обычаям, без его молитв.
Шакир подтянулся, у всех на глазах преобразился, в глазах блеснула сила, подкрепленная верой. И Мухаметша, обнимая его, на прощание сказал:
– Шакир, туго вам придется, не все вернутся в свои дома, но ты поддерживай в них веру, сила в вере. Ты же помнишь, что верующий прежде всего – защитник Отечества. Хорони погибших сам, ты все знаешь, все уже умеешь… Возвращайся целым и невредимым…
Тут из толпы провожатых вырвался горбун Даут; с перекошенным от горя лицом, маленький, он ткнулся в пояс Шакира, пытаясь его обнять. Шакир нагнулся и порывисто обнял его:
– Ша-а-кир-р, – сбивчиво и заикаясь, сквозь слезы выдавил он, – д-добрый и с-сильный наш, н-не уми-р-рай, воз-з-вра-щайся…
Прозвучали команды, серо-зеленая масса новобранцев и бывалых солдат колыхнулась и пошла в сторону Богоявленского завода. Поднялась пыль из-под ног идущих, впереди у горизонта сгустились тучи, заиграли сполохи молнии, загрохотали раскаты грома… Опустел Мырзакай.
Дома Зухра на подоконнике, что у их постели, нашла сложенный вчетверо лист. На нем красивой арабской вязью были написаны стихи от Шакира, которые она запомнила на всю жизнь:
Может, я не вернусь из этого похода,
но знай, что я тебя люблю,
ты лучшая на свете…
Глава II
Фатхелислам
1
Зухра проснулась от того, что какая-то птичка уселась на конек крыши сарая, задевая крылышками настил из дранок, и стала шумно чистить перышки. Царапая коготками дранки, попрыгала, походила, несколько раз невнятно что-то просвистела и так же шумно взлетела и, свистнув крылышками, улетела… «Счастливая птичка, – думала сквозь мучительную дрему Зухра, – летает где хочет, везде у нее пища, копнула лапкой чернозем, под ним червячок. На ветках осины и в кустарниках гусеницы, на лету и мухи, слепни. Поклевала – и сыта, лети дальше… Попила водички из чистой лужицы… Вольготно, сытно и легко…» Птички залетали, и небо в прощелинах крыши порозовело, значит, скоро рассветет, значит, скоро опять за работу. Что сегодня придумает хозяйка, за что надо будет до изнеможения рвать жилы, чтобы не умереть от голода?..