В богатом воображении Зухры в картинках предстала вся эта история. Сухой пересказ Шакира расцвел всеми подробностями, переживаниями, красками любви и печали. В ее голове рождалась мелодия, складывались слова признания в любви красивой Баян. И в ее роли она видела себя, а Козы – Шакира.

– Эта легенда, Зухра, говорит о том, что любовь, прежде всего освещенная любовью ко Всевышнему, – прекрасна, всесильна. Нужно прежде всего полюбить Аллаха и эту любовь перенести ко всему окружающему – к небу, лесам, земле, к людям. Так учит наш хазрат, ведь Всевышний создал нас и эту природу с любовью, и любовь пронизывает все. И чтобы жить праведно, нужно нести эту любовь всем. И я теперь понял, что такое Белые степи, помнишь, Зухра, ты нам в детстве рассказывала про них. Я все время думал о них, представлял себе, а теперь понял, что Белые степи – это внутри нас! Как мы будем относиться к окружающему миру, таким он и будет. Смотри, как прекрасно наше окружение! Как красивы эти горы в дымке, эти подрумяненные облака, садящееся за горизонт солнце! – У восторженного Шакира глаза сверкали так, как будто он стоит на сцене перед невидимыми зрителями. – Смотри, как струится вода в этой маленькой речушке, как трепещет листва у тополя и… – Тут Шакир смущенно замолчал, покраснел и стал декламировать:

– Так пишет персидский поэт Ираки Фахр Ад-Дин. Это, Зухра, про тебя, – тихо прошептал, глядя ей в глаза, – ты еще прекраснее всего окружения, которое я люблю…

Как-то сестренка Ахата, дурачась, строя рожи соседке Зухре, назвала ее «енге» – женой брата.

– Какая я тебе енге, ну-ка перестань!

– Как это какая? Мой Ахат-агай хвастался, что в этот раз привезет с лесов сруб для своего дома, поставит его и в дом приведет тебя как хозяйку… Енге, енге, хи-хи-хи! Жди сватов!

Это разозлило Зухру, встревожило. На самом деле уже хотелось жить своей семьей, рожать детей, но в роли любимого мужа она не видела Ахата. Да, он крепкий, сильный, хозяйственный. Они были в этом с Зухрой похожи – оба практичные, работящие. Но ее душа тянулась к Шакиру, но совсем уж юным он был, все витал в облаках, среди героев прочитанных книг. Поэтому она решила взять все в свои руки. В очередную прогулку, когда осеннее солнце село за горизонт и наступили прохладные сумерки, перед прощанием она, как бы прячась от холода, прильнула к нему. От неожиданности он затрепетал, но его руки приобняли ее за талию, Зухра обвила его шею руками и, глядя прямо в глаза, прошептала:

– Шакир, ты мой Козы Корпеш… Кодар может разлучить нас… Сестренка Ахата сказала, что он приедет с гор и зашлет сватов… Смотри не опоздай…

– Не опоздаю, моя Баян Сылу… – Они робко коснулись друг друга губами. Дрожь пробежала по ее телу. Так робко и стеснительно они признались друг другу в любви. И теперь по вечерам не только говорили о книгах, а, обнявшись, надолго застывали, слушая взволнованный стук сердец друг друга.

С Шакиром условились, что его родители придут свататься после уборки урожая. Теперь ежегодный труд на полях давался все труднее и труднее. Мужчин осталось мало, лошадей и подвод тоже: все забирал фронт, и даже часть урожая приходилось отдавать как военный продналог. Поэтому, чтобы запастись на зиму достаточно мукой, приходилось с большими усилиями убирать свой надел, а потом еще и работать в полях Султанбек-бая.

Перед началом жатвы на нанятых подводах Ахат с отцом привезли с гор новенький сосновый сруб. Свежесрубленные, хорошо ошкуренные и потому блестящие желтоватым цветом, пахнущие хвойным лесом и смолой бревна выгрузили позади дома. Это было редкостью в то время, в основном дома строились из растущих недалеко осин. Добротные же сосновые срубы, деревянные полы и крыши из крепкого теса могли себе позволить лишь состоятельные сельчане. Поэтому Ахат ходил петухом, мол, знай наших, дом построю не хухры-мухры.

На следующий день, когда отец Зухры готовил снаряжения для первого похода на пшеничное поле, а Зухра возилась с домашней утварью, во двор вошли одетые по-праздничному соседи – отец Ахата Сабир-агай, его жена Сарбиямал-апай и сам сияющий Ахат. Каждый из них держал в руках гостинец. Сабир-агай нес в деревянном осиновом ведерке с крышкой крепкую медовуху, Сарбиямал-апай – лепешки свежеиспеченного ароматного хлеба, а Ахат – гостинец с гор: янтарный липовый мед. У Зухры все внутри обмерло – неужели Шакир опоздал?

Как радушный хозяин, Гадыльша, с тревогой поглядывая на Зухру, пригласил их в дом. Но вопросы к ней были лишними – все ее движения, окаменевшее лицо и округлившиеся от ужаса глаза красноречиво выражали протест. Все поняв, отец незаметно кивнул ей.

Пристроившись за столом, пока Зухра собирала угощения, сосед начал традиционные расспросы о житье, о видах на урожай. Мужчины повели неторопливый разговор, особенно много про новый сруб. Ахат же заметно нервничал и ерзал.

– Что ж, сосед, немалую мы жизнь прожили рядом, друг друга не обижали, всегда помогали. И дети наши, как одна семья, росли, – приступил издалека к главному Сабир-агай. При этом, не зная куда деть свои огрубевшие, мозолистые руки, то поглаживал ими чистую скатерть, то прятал их под стол.

– Но одно дело быть хорошими соседями, а другое – еще ближе породниться, а? Что скажешь на это, Гадыльша? Дети наши уже взрослыми стали, смотри, каким батыром вырос мой Ахат! – Тот покраснел, зарделся, потупил глаза. – А Зухра наша – красавица и на зависть всем – готовая хозяйка, мы же все видим!

Зухра же, вся напуганная, возящаяся у печи, делала вид, что ничего не слышит и не понимает. «Только не это, только не Ахат, – твердила она про себя, – папа, папочка, пожалуйста, не поддайся, прояви твердость!» Подходя к столу, она ни на кого не смотрела, особенно бочком обходила Ахата. Тот же все пытался поймать ее взгляд и, видя, как застыли и потухли ее всегда озорные, искристые глаза, понимал, что она не одобряет его намерения. Его родители, видевшие Зухру всегда веселой и приветливой, были удивлены ее замкнутости.

– Вот, соседи, не с пустыми руками мы пришли свататься, – продолжил меж тем Сабир-агай. – Осенью после уборки поднимем новый сруб, до следующего лета он подсохнет, осядет. К следующей осени дом для молодоженов будет готов. И скотину для них отделим, не обидим.

За разговором соседи, заметно хмелея, пили медовуху, поэтому Зухра еще больше разволновалась, все падало с рук, она боялась, что захмелевший отец не сможет быть твердым, уступит уговорам соседа.

– Зухра наша у всех на виду росла, знаем, какая она трудолюбивая и работящая, – вступила в мужской разговор Сарбиямал-апай, – как родную доченьку будем ее любить, – слащаво пела она, – да и Ахат наш не из последних, вон как старался новый сруб привезти, только одно и твердил все время – поставлю новый дом, женюсь на Зухре, все для этого сделал, всему научился.

– Да, всему мужскому труду в лесу приспособился. Сруб же сам рубил в свободное от основной работы время, без отдыха, по вечерам, лишь бы успеть, – все нахваливал своего сына Сабир-агай и вопросительно смотрел на соседа.

Гадыльша же был в полном замешательстве. С одной стороны сосед, с которым делили все горести и радости, никогда не отказывая друг другу в помощи. Да и на самом деле жених завидный – упорный, сильный, работящий, и дом новый скоро будет. Вроде бы нет повода отказывать таким хорошим соседям, почти надежным друзьям. А с другой стороны – родная дочь… В его голове все это время звучала песня «Таштугай» и реакция дочери на судьбу несчастной девушки, отданной замуж за нелюбимого в далекие края. И его обещание: «Пока я жив, не бывать этому…» Да и как можно дать согласие, видя застывшие в ужасе, похолодевшие и умоляющие глаза дочери…