Маша резко повернулась к Нику.

– Какое мы имеем право! Мы медленно, но верно погибаем. Земля замерзает. Все ресурсы планеты брошены на этот проект. 300 лет мы только на него и возлагаем все надежды. Нет никакого плана «Б»! Если это не получится, нам всем хана!

– Ну, Минька, не злись. Не заводись, я прошу, – Ника подошёл и обнял её крепко-крепко. – Если с тобой там что-то случится, я не переживу. Я умру.

– Мы всё равно все умрём, – сказала Маша, высвобождаясь из объятий.

– С таким настроением вообще не надо в проекте участвовать, – Ника тоже начинал заводиться. – Ты не веришь в него?

– Верю! Мы все верим, потому что верить больше не во что. Мы родились, чтобы верить, нас растили, чтобы верить, учили и выбрали именно нас, чтобы верили другие!

Маша смотрела на Ника широко раскрыв глаза, в которых уже поблёскивали слёзы. В полутёмной комнате глаза её казались чёрными и бездонными, Ника видел в них отчаяние и безысходность.

Да и что там можно было ещё увидеть. Он и сам понимал, что ситуация почти безвыходная. Один шанс, одна попытка и если провал – два миллиарда землян обречены. Все ресурсы уже сотни лет брошены на проект. Марс замёрз почти. Три экспедиции, улетевшие около 500 лет назад, пропали. Безысходность и отчаяние.

– Ты же сам пилот и инженер. Такой же, как и я. Один в один. Ты же сам не откажешься? – спросила Маша.

– Конечно, нет.

– Почему?

– Потому что я спасаю, прежде всего, тебя.

– … а я два миллиарда землян и тебя, – перебила его Маша.

– Я раньше тоже спасал всех, пока не появилась ты. Вместе с тобой всё это обрело настоящий смысл. Реальный, ощутимый, родной. – Ника снова обнял её. – Не могу тебя потерять… Ты подумай всё-таки ещё. Я прошу. У всех будет время подумать. Ведь это не завтра начнётся. На этот случай у всех есть дублёры. Всё предусмотрено. Никто тебя не осудит. Ты женщина, ты обязана продолжать род…

– Я обязана спасти… Меня за этим растили и учили почти 27 лет! – девушка отчаянно не хотела сдавать позиции. – Пойми, мне лучше умереть там, если что-то пойдёт не так, чем тихо сходить с ума от отчаяния здесь. Я хочу солнца, тепла, ветра. Я хочу в пустыню! Горячую, переполненную солнцем, где температура под 50 градусов. Ты только представь, там можно жарить яйца на камнях! Ты видел этот старый фильм про ту Землю?

– Конечно. Десятки раз.

Ника сел в кресло, приняв смиренную позу слушателя: Машке надо было выговориться, вот такой простой способ борьбы со стрессом был у его молодой жены. Говорить, много, долго, на эмоциях. Это на работе они были каменные люди, супергерои, спасители человечества или свидетели его катастрофы. Дома можно было говорить.

– Яйца… – Машка ходила по комнате туда-сюда. – Курицы живые, ходят по траве, роют лапой землю, червяков там каких-то едят. Ты это видел?

– Видел…

– Да нет… Вживую видел?

– Естественно, нет.

– Вооот. Ключевое слово «естественно». А это ни фига не естественно! Земля когда-то породила всё это: и нас, и курицу, и червяков, и траву! А мы этого никогда не видели, и дети наши не увидят, если мы спрячем голову под подушку и будем ждать, что кто-то более смелый наше место займёт.

– Никто не мог предположить, что Солнце так стремительно станет остывать. Прогнозы сулили миллионы лет. А что вышло? Пара тысяч лет. Может и обратный процесс так же пойдёт. Если вообще пойдёт…

– Ага, не одна я тут пессимистка, – отозвалась Маша.

– Останься, Маш… Я умоляю…

Маша смотрела на Ника в недоумении. Аргументы заканчивались, да и сам он был настроен не слишком оптимистично.

– Маш, ты слышала, в Уругвае лавина уничтожила посёлок. Выжили 16 школьников и 2 их педагога. Повезло, что школа на самом краю посёлка была и в стороне от схода лавины. Ребятишек вчера привезли. Давай возьмём к себе кого-нибудь?

– Ты решил меня доконать окончательно сегодня? – она уже не сдерживала слёз. – Это мой долг! Я обязана! Себе! Тебе! Всем обязана! – она оттолкнула Ника и ушла в ванную.

Хоть здесь можно было побыть наедине со своей болью и поплакать вволю. На самом деле Машка дико, до одури хотела детей, нормальную семью. Как в документальных фильмах, которые они с детства засматривали до дыр. Дом, лужайка с травой! Да, между прочим, с зелёной травой, на которой резвятся детишки в лёгких летних одеждах, бегают собаки, кошки. Взрослые накрывают стол для какого-то детского праздника, все веселы и счастливы. И Солнце, оно освещает и согревает всё. Так хотелось тепла.

А ещё тёплое море. Тёплое, как вода в душе. Только много воды. Машка хотела научиться плавать. И песок, горячий, чтобы обжигал пятки. А ещё в кино говорили, что на солнце можно обгореть. Вот как сгореть у Солнца она вскоре может узнать по-настоящему. А как обгореть? Но почему-то хотелось и этого. Хотя в кино говорили, что это больно.

По-настоящему больно было понимать, что они могут этого никогда не узнать. И никто после них. Рано или поздно погибнут люди без Солнца и тепла. Истощаться ресурсы, сначала сырьевые, а потом и человеческие, истлеют видеозаписи, в прах обратятся бумажные книги, а без энергии будут недоступны никакие электронные носители, и никто никогда не узнает, что Машка хотела научиться плавать, побывать в жаркой пустыне и посидеть на настоящей траве. Никто никогда не узнает, как она хотела стать мамой. Как боялась никогда не узнать, каково это держать на руках малюсенького человечка, твоего родного, быть не инженером и пилотом, а мамой и целым миром для малыша, защитой и опорой для него одного, а не для целой планеты…

Но пока завещать своему дитя было нечего. А пускать в умирающий обречённый мир беззащитную кроху – это ли не высшая форма эгоизма? Машка посмотрела на своё заплаканное лицо в зеркале. Красивая, молодая, будущий супергерой, как говорит муж. «Всё, что смогу сделаю ради тебя, мой маленький будущий человечек. Всё, и ещё чуть-чуть больше. И вот тогда, если нам всем повезёт, мы встретимся…»

Слёзы нахлынули новой волной. Машка включила душ и шагнула за стеклянную дверь. Капли воды стали неотличимы от слёз, боль смешалась с клубами пара и поплыла вверх.

Маша вышла на улицу. Медленно пошла без особой цели и желания что-то увидеть или что-то сделать. Просто шла и смотрела на свой сумеречный мир отстранённо и как бы издалека. Невысокие десятиэтажные дома, кое-где здания пониже, но нигде выше. Ровные улицы, неширокие проспекты. Ходят люди, дети туда-сюда. Кто по делам, кто гуляет. Никакой растительности, никакой живности, ни пяди земли. И надо всем этим многокилометровые купола, отделяющие остатки человеческих жизней от породившей их Земли. Строго говоря, это был один купол-крыша. Просто выглядел он как пена в ванной, вдруг застывшая над гигантскими надземными городами. Только здесь и можно было спастись от почти вечной зимы.

Зима была не везде. На экваторе ещё можно было жить, как в северных широтах в пору нормального климата, когда чётко было понятно, где лето, где зима. Там, на экваторе, были открытые города, без куполов. Но люди там не жили, они там только отдыхали. Это было святое право и обязанность людей: увидеть и почувствовать ласку и тепло настоящего Солнца. Такого далёкого и такого теперь холодного.

Как бы ни были хороши современные города, в которых люди поначалу думали спастись и жить едва ли не вечно, ничего не вышло. Без солнца люди болели и умирали не только от недугов, но и от тоски по нему и его теплу. Ну никак не удавалось превратить человека разумного в человека пещерного и подземного. Маша сама была ярким представителем этой тупиковой ветви человечества, что приспосабливаться отчаянно не хотела. Возможно, поэтому её и отобрали для участия в проекте, хотя с её личной точки зрения, были и более достойные кандидаты. Себе она казалась излишне эмоциональной, порывистой и склонной к рискованным поступкам. А муж говорил, что как раз из таких мечущихся и рефлексирующих товарищей выходят настоящие герои. Поэтому он и отговаривал её от полёта, чтобы она там в порыве геройства не кинулась разжигать Солнце своими бренными костями. А она могла.