– Естественно. Елена произвела на меня самое приятное впечатление. Она и Дима Калугин – очень приличные люди, я думаю.
– Возможно, возможно… Хотя в такой жесткой системе трудно оставаться «очень приличным человеком». Вы не ребенок и должны это понимать. Итак, «ликвидаторы» надули вас на «стольник». В у.ё., разумеется.
– Что за странное название – ликвидаторы? – спросила женщина, приподнимая тонкие изломанные брови.
– «Ликвидаторами» называют в народе государственное унитарное предприятие «ликвидация коммуналок», созданное под личным водительством мэра для одной очень полезной цели – расселения коммунальных квартир в центре Москвы.
– Что же в этом плохого?
– Вообще говоря, ничего. Но в данном конкретном случае эта организация занимается как раз не столько расселением коммуналок, сколько ликвидацией живущих там весьма незащищенных граждан. Сначала ликвидаторы собирают информацию о жильцах, затем выделяют группу риска, то есть тех, чьи интересы некому защищать, и далее действуют, пользуясь самыми разнообразными сценариями… Сталкивают в шкурном интересе родственников, частенько доводя дело до прямого криминала. Не брезгуют и простым, сермяжным – мокрухой то бишь. Люди в Москве пропадают сотнями, их никто не ищет, а если самим родственникам не интересно, куда подевался их ближний, то и вовсе ладушки-лады. Что же касается подделки подписей, оформления документов и прочей скучной канцелярии, то здесь у них налажена настоящая криминальная индустрия. Конечно, все звенья цепи достаточно автономны. В случае раскрытия преступления всегда будет отдуваться некое конкретное лицо, якобы по чистой случайности или по причине личной испорченности преступившее закон. И действовавшее сугубо по своей личной инициативе.
– Но неужели никто из сотрудников этой фирмы ни разу не возроптал?
– Роптали, и не единыжды, слава богу, пока ещё в нашем обществе не все подряд мерзавцы и подлецы. Но очень скоро эти, с позволения сказать, недоумки оказывались в психушке с очень сильным расстройством памяти. Или просто бесследно исчезали на необъятных просторах нашей Родины, как и многие клиенты «ликвидаторов». Более того, эти деятели могли даже устроить для отвода глаз показательный суд над судьями, втянутыми в противоправную деятельность некими аферистами на ниве квартиной обираловки. Раскрыть одну, или ещё лучше – несколько криминальных групп риэлтеров-негодяев, обирающих мирных граждан под носом у правосудия. Но всё это будут мелкие сошки, аферисты-одиночки, и никогда – системное явление. Их, этих мелких мерзавцев, наказывают не за то, что они обижают честных граждан, а за то, что делают это в порядке частной инициативы. И такая инициатива наказуема ровно с того момента, когда сама система уже сформировалась, стала цивилизованной и не нуждается в мелких пакостниках. Граждан теперь обирают выборочно и респектабельно.
– Кошмар какой-то! Вы просто хотите меня запугать…
– Зачем же мне вас запугивать? Я хочу с вами сотрудничать, понимаете?
– С трудом.
– Всё, что я сказал, – голая правда. Это действительно так. Увы – такова наша жизнь. Однако ближе к делу. И вот после всего вышеозначенного вас запихивают в двадцатиметровую квартирку вместо имевшихся у вас пятидесяти квадратных метров на самой престижной улице центра Москвы, где цена одного метра около двух тысяч у.ё. И не важно, что тридцать три из этих метров вы видели только на бумаге, так как они, эти метры, принадлежавшие вам по закону, были присоединены к вашей площади лишь после того, как вы подписали договор с «ликвидаторами» на расселение. Вы согласились на сделку в надежде взять разницу денежной компенсацией, деньги нужны были на дальнейшее обучение вашей не стандартной талантливой внучки. Но ваши законные деньги вам никто и не собирается возвращать. Как говорится, были бы деньги, а уж кому отнять их – всегда найдется. Далее вы отказываетесь подписывать договор о завершении сделки, вашу подпись подделывают без особого труда, вы же не можете протестовать, так как на руках у вас нет ни единой бумажки по этому делу, ни подлинников, ни даже копий. Вы пытаетесь жаловаться высокому руководству фирмы, вам присылают лаконичный и весьма энергичный ответ: если вы не прекратите жаловаться, то против вас будет возбуждено уголовное дело за клевету со всеми вытекающими последствиями. И вот вам, не имеющей на руках ни единого документа, но подписавшей все надлежащие документы на сдачу всех своих квартирных прав, ничего другого не остается, как сидеть на полученных двадцати метрах и не рыпаться. Сидеть и ждать решения своей дальнейшей судьбы. Ждать пришлось недолго. Как только закончилась канитель с расселением вашей дочери, вы получили странную телеграмму от промежуточной владелицы вашей новой квартиры Плюшкиной, на имя которой и оформляют «ликвидаторы» все новые квартиры, пока идет расселение старого дома. А вам и обратиться некуда, так как телефон фирмы, опубликованный в справочнике, оказывается «мертвым», у Наташи Сайгак мобильник, который на ваши звонки не реагирует, на саму же фирму вас не пускает вооруженная охрана, и пропуск для вас не заказывают. Итак, Плюшкина требует, чтобы вы немедленнно освободили её квартиру, а в вашем паспорте уже стоит штамп о выписке вас из вашей бывшей квартиры, но нет штампа о новой прописке, как нет и прочих документов о ваших правах на новую квартиру. Все они обещаны «ликвидаторами», но так и не выданы. Вы обращаетесь напрямую к начальнику милиции вашего района, и, о чудо, в три дня вам оформляют и свидетельство на собственность, и прописку на новой жилплощади. Ликуем? Справедливость торжествует, не так ли? Вроде так. Но рано радуемся. От вас требуется, ни много, ни мало, как «оставить в покое» вашу расчудесную внучку, плод восьмилетнего труда. Сайгак сообщает это решение «ликвидаторов» через вашу неразумную дочь.
– Вы столь осведомлены? Как это неприятно.
– Ибо уже известно, что вы этого никогда не сделаете по двум причинам: и потому, что вложили в её воспитание свою душу и сердце, и потому, что с вашей дочерью в последние несколько лет стали твориться какие-то невероятные вещи. Все, что она делала, было как бы во вред и самой себе, и своим детям, и вам, конечно же.
– И это правда, как это ни горько признать. Она очень изменилась за последние пять лет. Впечатление такое, что её поведением кто-то управляет извне. Она никогда раньше не была злой, жадной, нескромной. Потом этот неудачный брак с больным человеком… Только после рождения сына мы узнали от свекра…
– Что муж дочери – параноик, страдающий навязчивой идеей ненависти к женщинам? Только когда умерла его мать, отец рассказал всю правду о том, что происходило у них дома, за плотно закрытыми дверями?
– Боже мой, это-то откуда вам известно… Скажите мне всю правду!
– Всей правды не знает никто. Оно, может, и к лучшему. И не смотрите на меня так удивленно. Слушайте же вот это. Вы должны это знать. Для меня это важно.
Он включил прослушивание.
– Что это?
– Это видеозапись разговора с лучшей подругой вашей дочери. На экране появилась женщина с маскировочной мозаикой на лице.
Однако голос легко узнавался.
«…После этого она стала ещё и боязливой. Стала бояться людей, общества, ведь никто не мог оказать помощи, никто! Милиция всегда верила ему, её мужу, в суде не брали заявление, зачем вам его ещё больше озлоблять? А соседи… Посочувствовать они, конечно, могли, но не более. А после истории с расселением она стала ещё и неадекватной, как теперь говорят. Вот сейчас делает всё, чтобы не дать дочке заниматься музыкой. Глупость жуткая, но разубедить её никак не получается. Якобы у девочки не остается времени на уборку квартиры.
– А вы говорили вашей подруге о том, что восьмилетний ребенок не должен заниматься уборкой целой квартиры. Он может поливать цветы, вытирать пыль, складывать вещи и прочее, но уборка большой квартиры, где живут четыре человека плюс огромная собака, это дело взрослого человека.
– Говорила, бесполезно. Мне кажется, это просто предлог, зацепка… У меня сложилось впечатление, что эта страсть к уборке, ставшая навязчивой идеей, есть проявление какого – то скрытого, внутреннего состояния.
