– У нас в Гомеле сосед был, а у него жена была – Помпушка. Очень вредная. Они жили лучше всех, и всё у них было, а когда Сталин умер, и памятники стали ломать и портреты выбрасывать, больше всех они его ругали. Что он им лично плохого сделал? Мешал стать ещё бо – гаче? Я ждала в биллиардной комнате своего папу, а у них в аэропорту шло собрание. И я всё слышала. Как Федор требовал, чтобы моего папу из партии исключили. Потому что он не стал голосовать вместе со всеми, когда принимали какое-то воззвание против культа личности. Он сказал, что не может менять свои убеждения даже по указанию ЦК. И его исключили из партии. А Федора не исключили, хоть он вообще никаких убеждений не имеет.

– Отца твоего исключили из партии за пьянку, – строго сказал Иван.

– Нет, это не так. Он стал пить после того, как начались твориться всякие несправедливости вокруг. Ему было противно от всего этого. Вот он и пил. Ему даже кошмары мерещились, он, знаешь, как со сна кричал?

Иван задумался, помолчал и потом уже другим голосом сказал:

– Больно много ты стала знать, рано тебе этими вопросами голову забивать, – рассердился Иван.

– А мне надо это обязательно знать, упрямо сказала Алеся. – Потому что я не понимаю, как это может быть – то ничего не видеть, то вдруг прозреть и всё сразу увидеть. А мне уже скоро в комсомол вступать. Я должна во всём разобраться.

– Вот что лучше почитай, раз уж про такие вопросы задумываться стала. Твоя ровесница будет. Ты родилась, и он для тебя её написал.

Иван ушел в комнаты, вскоре вернулся, держа в руке маленькую брошюрку – «О задачах комсомола». Сверху красными буквами было написано – И.В. Сталин.

– Спасибо, я обязательно буду читать. Но ещё один вопрос – последний-препоследний. А почему не нашелся хотя бы один человек, который тогда, когда ещё Сталин был жив. Вышел бы на площадь и сказал: «Товарищи, вас обманывают! Это не вождь, а душегуб! И не ставьте ему памятники, и не пойте песен про него!

– Такого человека сразу же убили бы.

– А если бы он правду любил больше жизни?

– Если бы да кабы...

– Дедушка, но ведь любиди же люди Сталина! Я помню, как люди целых три дня плакали и кричали: „Батька памёр!“.

– Ну, любили.

– Дедушка, у нас в классе ябед никто не любит. Почему же нормальные люди доносами занимались? Разве их хвалили за это?

– По разным причинам. Дело здесь не в похвале, кто по неведению, кто по шкурному интересу, а большинство – всё делает „как все“.

– Но это же глупо и подло!

– Ладно, спи уже, завтра рано вставать, – сказал Иван и, зевая, ушел к себе.

Однако Алесе в эту ночь совсем расхотелось спать. Она погасила электричство и зажгла керсиновую лампу, поставив ей подальше от края печки.

Чтобы свет не попадал на дверную щель, загородила лампу дедушкиным тулупом. После всех этих приготовлений принялась читать – про привода и рычаги в системе диктатуры пролетариата и про то, что партия есть сборный пункт лучших элементов рабочего класса.

И тут опять ей вспомнился Федор, муж Помпушки. Какой же он лучший? Её отец лучше Федора управлял самолетом, лучше играл в биллиард, вообще всё делал лучше и был очень красивый. Но его исключли из партии. Его, а не Федора, который только и умеет, что воздушные шары в небо запускать. И он первый поднял руку, когда голосовали за исключение. Какой же он, Федор, авангард?

От этой мысли она даже вскочила, едва не опрокинув лампу, и пролила, правда, чуть-чуть, керосин на тулуп. Она вскочила, чтобы разбудить Ивана и тут же потребовать разъяснений по этому вопросу...

Но всё же благоразуме взяло верх – она решила подождать до утра и стала читать дальше – про бюрократов и критику снизу. В их классе уважали тех, кто мог прямо и честно сказать любому о его недостатках. И на такого человека никто не обижался. А бюрократа у них в школе недавно уволили – им оказался завуч. Очень толстый и противный. И тут, читая дальше, Алеся опять вскочила. Да и как же было не вскочить, если Сталин пишет такое! „Монополию партии довели до абсурда, заглушили голос низов, уничтожили внутрипартийную демократию, насадили бюрократизм“?

Но кто же всё это делал, если всем и всеми управлял он, вождь? Значит, не всем и не всеми?

Выходило, что почти сразу после войны Сталин сам призывал к революции масс против партийного и всякого другого бюрократа? И просил освободить его от занимаемой должности? И просил своих товарищей по партии не восхвалять его, даже сам ненавидел образ „товарища Сталина“, образ, которым пользовались бюркраты для своей же пользы?

Но революции не случилось, а когда Сталин умер, подняли революцию против него самого – и как раз те самые бюрократы, которых он призывал свергнуть, чтобы передать власть массам?

Так они ему отомстили за чуть было не утраченные позиции.

Под утро Алесе приснился сон. Будто она живет в лесу среди волков. Ослеп вожак волчьей стаи, и ему дали двух поводырей. Но однажды поводыри оставили слепого вожака, и он сослепу стал загрызать своих же собратьев. А когда понял, что натворил, умер от разрыва сердца.

Когда она проснулась, сон не забылся. И она стала думать, от чего же ослеп старый волк? Потому что он любил смотреть на солнце. Ведь все кричали: „Ты – наше солнце! Ты – ярче солнца!“ И он решил это проверить – он долго, очень долго смотрел на солнце в надежде, что оно померкнет под его взглядом, и... ослеп.

Люди всегда ненавидят тех, кому когда-то льстили.

Когда Мария и Иван проснулись, Алеся уже во всю прыть мчлась к причалу – моторка уходила в пять-сорок. Пока бежала, думала, что если бы она была взрослой тогда, когда Сталин был ещё жив, она бы обязательно написала бы ему письмо: „А помните, уважаемый Иосиф Виссарионович, что вы говорили на восьмом съезде комсомольцам? Так вот, в нашем государстве все наоборот! Не разрешайте мучить людей и не верьте разным подхалимам! С пионерским приветом! Остаюсь ваша, Алеся“.

Ровно в восемь она уже была на построении. Её отсутствия никто не заметил. Дети на выходные разбегались кто куда.

Но на первом же уроке её одолела неудержимая дрема, и она крепко уснула, склонив голову на учебник. Ей приснился кошмар – Помпушка с ненавистью смотрит на неё и запускает свои пухленькие пальчики в её волосы. Она вскакивает и...

...все смеются. Рядом стоит учительница и стучит указкой по парте.

Однажды, это было вскоре после весенних каникул, во время урока математики в класс вошел директор и сказал, чтобы все вышли и построились на втором этаже в коридоре.

Заговорило радио, и гул смолк.

„...с человеком на борту... Юрий Гагарин...“

Алесина голова шла кругом, кто-то больно толкнул её, кого-то толкнула она. Все старались протиснуться ближе к динамику, как будто эта близость к источнику фантастической информации могла дать какие-то новые, пока никому ещё не известные сведения.

Когда она приехала в Ветку, первое, что сказала Сеньке при встрече, было:

– И мы бы смогли летать, если бы лучше работали над проектом.

– Да уж. Всегда я виноват, – обреченно ответил Сенька, готовность которого „брать на себя“ уже давно приучила Алесю к мысли положительной, но всё же мало для неё приятной – если она в чем-то просчиталась, отвечать перед их маленьким, но очень дружным коллективом будет всё равно Сенька. Значит, она должна всё продумывать на двести процентов, чтобы не давать ни малейшего повода своему верному Санчо одерживать бесконечные моральные победы без каких-либо усилий с его стороны. Ведь всегда на душе становится светло и приятно, когда есть возможность помочь кому-либо не обременять совесть грузом нечаянной вины!

И они снова сидели до темноты, склонившись над Алесиным альбомом, на обложке которого по диагонали теперь была нарисована ракета „Восток“, а по всему её корпусу шла размашистая надпись красным карандашом: „Алеся плюс Юрий“.

– Подумаешь, я бы тоже мог в космос полететь, если бы меня взяли, – сказал он с легким оттенком досады на невозможное.