Копать было приятно. Шум прибоя, морской ветер, близость тёплой пенящейся воды – всё это создавало особую атмосферу, в которой могли рождаться любые, даже самые смелые желания. Уже на второй день археологи углубились каждый в свою яму и стали соединять их туннелями.

Неделя пролетела незаметно. Шапочкин всё не решался приступить к действиям. Жанна практически никогда не была одна. То её окружали подруги, которым она мазала кремом обгоревшие спины. То «старики» имели наглость откровенно флиртовать с ней, рассказывая какие-то сальные анекдотики. Даже было чрезвычайное! Были попытки обнять её за плечи. И подлецу Макарову это удавалось. Промедление становилось просто опасным. В какой-то момент Ромуальд понял, что его яма находится всего в нескольких метрах от ямы, в которой работали девушки из Балашихи, и, главное, она – Жанна – была там внизу. Аккуратно очищая землю деревянной щёточкой с найденных фрагментов, Жанна передавала находки подругам, стоящим наверху. Ромуальд твёрдо решил, что за сегодня и за завтра прокопает туннель к её яме. И там, там всё и случится! Он стал копать горячо, неистово, самозабвенно. Тачечники не успевали увозить за ним землю.

На следующий день он с той же силой продолжил работу. Его лопата, словно острый скальпель хирурга, врезалась в земную плоть: мельницей вылетали из-под штыка всё новые и новые куски глины. Ромуальд даже не ходил на обед и не стал купаться вместе со всеми в положенный двухчасовой перерыв. Наконец, до заветной точки осталось всего несколько сантиметров. Но неожиданно закончилась рабочая смена, и все стали собираться на ужин. Шапочкин заволновался. «Неужели не успел, неужели придётся ждать ещё один день?». А ведь до закрытия экспедиции оставалось всего каких-то трое суток.

– Вы идите, я через полчасика подойду, – крикнула Жанна уходящим в лагерь подругам. – Тут фрагмент нужно достать, немного осталось, – добавила она.

Услышав это, Ромуальд будто бы включил дополнительный моторчик, который бешено накачал кровь по его венам, сосудикам и сосудам.

«Всё, всё, вот это – уже реальный сигнал! Всё, теперь или никогда! Она точно, точно осталась ради меня. Я помню, как она улыбнулась мне сегодня, когда я заглянул к ней в яму, чтобы узнать, не подходит ли моё донышко к её п`ифосу. Какой же я дурак, как я мог не замечать всё это время, что тоже нравлюсь ей. Эти вечные насмешки «стариков» и собственная неуверенность притупили меня. Вперёд, вперёд, мой друг, “удача – награда за смелость!”».

Ромуальд зашёл в свой туннель, почти не нагибая головы, надавил лопатой на стену, отделяющую его от неё, и выдавил кусок земли. В туннель тотчас же влетели лучи закатного солнца. Шапочкин быстрыми движениями сломал всю оставшуюся стену и увидел, увидел её! Жанна была немного взволнованна и даже слегка растеряна от внезапного появления Ромуальда. Но лицо девушки осветила милая улыбка, сверкнувшая на фоне вечерних лучей на её груди и руках.

– Ты меня напугал. Такой внезапный, – брызнула она смехом. – Ты чего так смотришь?

– Идём за мной, – проронил Шапочкин подчёркнуто тихо и даже немного таинственно.

Жанна протянула к нему свою руку и углубилась вместе с Ромуальдом в туннель. Пройдя несколько шагов, Шапочкин остановился, отпустил её руку и повернулся к Жанне лицом. Она по-прежнему улыбалась. Солнце теперь легло лучами на её каштановые волосы, немного выбившиеся из хвостика. Под футболкой с Микки-Маусом дышала живая девичья грудь. Шапочкин на секунду растерялся, но, преодолев волнение, заговорил.

– Ты… ты мне очень нравишься. Сразу понравилась, ещё в поезде. Я всё время думаю… о тебе думаю. Я… я хочу… Я хочу, чтоб ты стала… первой… моей. Тут, сегодня, прямо тут…

Шапочкин с трудом вытаскивал из себя слова, словно выкручивая их из твёрдого дерева и пропуская через каменные жернова. Жанна отодвинулась спиной к стене и, развязав узел сиреневого платка, висевшего на шее, протёрла лицо.

– Ты такой милый, Шапочкин, – снова улыбнулась она. – Но пойми, Ромуальд, я берегу себя для любимого человека. И sеxом заниматься вообще не готова, причём в этом ужасном туннеле и к тому же с тобой… Ты меня понимаешь? Понимаешь меня?

Она сказала это так откровенно и просто, как будто бы речь шла о какой-то не подошедшей ей по размеру шапочке. В её голосе слышалась не обида и даже не испуг, а какая-то жалость.

Это был не просто удар. Эта была Хиросима, взрывной волной уничтожившая всё живое, что только ещё теплилось в душе Ромуальда. Шапочкин почувствовал, что его ноги превращаются в плавленый сырок, неделю пролежавший на солнце. Во рту не то что пересохло – там как будто бы образовалась целая пустыня Гоби со всеми своими колючками, верблюдами и миражами.

Шапочкин поставил к стене лопату, отряхнул колени и выбрался из туннеля в яму, из неё – в квадрат, а уже из него вылез на бровку и медленно пошаркал вдоль склона в направлении лагеря.

Вечернее солнце закатывалось за горизонт, оставляя вдалеке у моря узкую полоску красно-бордового цвета. Волны, ударяясь о берег, монотонно напевали какую-то бесконечную песню с большим количеством шипящих и безударных гласных. Шапочкин шёл не спеша. Он даже слегка заблудился – ноги привели его в деревню. Пришлось разворачиваться и идти обратно. Он шёл тихо, стараясь ни о чём не думать. Немного кололо в груди. Быстрым движением руки он стал чесать это место прямо через футболку. И расчесал его до того, что под ногтями осталась синяя краска от незатейливого рисунка с футболки. Ему показалось, что в какой-то момент он потерял сознание, и уже не он, а совсем другой человек двигался в его теле. Незаметно Шапочкин добрёл до лагеря.

– Ромуальд, я опять обгорела, ты не мог бы мне натереть спину? – послышался голос Нателлы Шульц.

«Обгорела? – нахохлился Шапочкин. – Какая чушь. Как неприятно слышать эту чушь, когда весь мир рухнул. Просто улетел в какой-то бездонный туннель, словно Алиса с её безумным кроликом. Что, больше некому тебя натереть? Опять обгорела… Всё, всё! Завтра же собираю манатки и уматываю, не дожидаясь этих последних дней!». Ромуальд почувствовал, что к нему вновь возвращается сознание и он уже может о чём-то думать. «Ну куда, куда я за ней плетусь? Ноги ведь не идут!..».

– Давай к тебе, у меня девчонки ужинают, – продолжала Нателла.

«Ко мне? – скукожился Ромуальд. – Ещё чего не хватало. Ой, ну как же хочется упасть в мешок и отключиться, забыть, забыть об этом ужасе. Скорей бы уже отстала».

– Ну, пошли, пошли ко мне, – промямлил он.

Шульц первая неловко залезла в палатку. Сразу же уронила рюкзак и ящик с абрикосами, наступила на тюбик с пастой. Ромуальду пришлось пробираться за ней как в туннель, чуть ли не лопатой всё разгребать.

– Возьми мой крем, вот, я его с собой захватила, – прошептала Нателла.

«Она захватила. У меня и у самого есть. Дал бы, не жадный», – в раздражении Ромуальд открыл тюбик, отбросив крышку. В нос ударило чем-то пахучим, напоминающим увядшие розы.

– Давай, говори куда мазать, – поторопил Шапочкин.

– Вот тут, на спине.

Шульц легла животом на спальный мешок и приподняла футболку. Ромуальд выдавил крем на ладонь и стал мазать.

– Ой, так щекотно. А вот так хорошо. И вот там тоже немножко, я по бокам сильно обгорела, – подсказывала Нателла думающему непонятно о чём Шапочкину.

«По бокам она обгорела, – всё быстрее и быстрее скользили в голове Ромуальда нервные мысли. – Ой, скорей бы уже её намазать и выпроводить. Какая огромная спина. Зачем, зачем у неё такая огромная спина, спинище? Спать, спать и спать, ничего больше не хочу, только спать! Вроде всё, намазал её. И по бокам, и по центру, и наискосок, и по периметру, по-всякому. Всё, хватит, надоела, могу я хоть раз быть мужиком?! Почему все мной пользуются?! Как бы ей сказать, что надо выходить? Приехали! Всё, ваша остановка, мадам Шульц!».

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.