Нам порой кажется, что нет более справедливого суда, чем самосуд. И когда, в порыве гнева, ты собираешься произнести: “Чтоб ты сдох, тварь!”, невольно вспоминаешь библейскую истории о суде над Марией Магдалиной и слова Христа: “Кто безгрешен, первый брось в нее камень”.

Наконец-то, долгожданная теплая постель. Едва голова коснулась подушки, тяжелые веки опустились и сознание стремительно стало покидать усталый мозг. Практически сразу он погрузился в глубокий сон.

Когда Геннадий только въехал в квартиру, пятнадцать лет назад, ему виделось все в розовых тонах. Соседи казались безупречными.

Состояние эйфории нарушил пронзительный плач новорожденного. Вернувшаяся из роддома жена соседа, осчастливила всех жильцов четырехэтажного дома на узенькой улочке близ Пласа Кастилья города Мадрида. Это означало одно – полная потеря сна.

По роду занятий Геннадий не выносил шума и громкой музыки. И нормально выспаться мог лишь в полнейшей тишине. Не помогали даже беруши.

Однажды произошел случай, приведший Геннадия в бешенство. Ребенок долго не мог угомониться. Плач, наполняя ушные раковины, под давлением врывался в ухо сквозь распирающие узкое отверстие, плотно вставленные беруши, беспощадно перфорируя барабанные перепонки. Грузные шаги крупной женщины, пытающейся успокоить свое драгоценное чадо, казалось, были слышны даже на первом этаже. Дочь Геннадия очень метко назвала ее тюленихой. Сходство с этим неуклюжим, массивным животным было поразительно. Неожиданно все умолкло. Измотанная нервная система Геннадия уже была не в состоянии реагировать. Он вырубился мгновенно. Эта история осталась в далеком прошлом.

Сейчас Геннадий лежал на пустынном пляже, широко раскинувшись, как морская звезда. Казалось, длинными руками он способен объять прибрежные скалы. Горячий песок прогревал его усталое тело до костей. Легкий бриз, едва касаясь его густой шевелюры, щекотал лоб. Яркое солнце медленно закатилось за, неожиданно выросшую откуда не возьмись, тучу. К убаюкивающему шуму прибоя, навязчиво, как старый гремящий будильник, стал подмешиваться пронзительный плач уже столь ненавистного дитяти.

Геннадий полностью проснулся. Прошло около десяти минут. Ребенон не унимался. Наконец, Геннадий взорвался:

– Да мать вашу!!! Вы задрали со своим отпрыском!!! Сделайте что-нибудь!

Через мгновение послышался сонный женский голос:

– Клеменс, встань, успокой ребенка.

Молодой немец нехотя встал и потопал к детской кроватке, очень скоро младенец умолк. Мерное, едва слышное в ночной тиши причмокивание, доносившееся сверху, подобно метроному, гипнотизируя снова погрузило Геннадия в глубокий сон.

Младенец рос. Очень скоро к плачу добавились падение деревянных игрушек и топот, сначала на четвереньках, потом на двух ножках. Геннадий ждал. Он надеялся, что вот-вот, очень скоро ребенок вырастет и все наладится.

Но через два года у хозяйки квартиры сверху стал расти живот и Геннадий впал в отчаяние.

Как по расписанию в квартире над головой появился новый член общества. Убивающий своим пронзительным криком все живое, жилец. Это была девочка.

Неоднократно возмущался он в разговоре с хозяевами верхней квартиры. Нормальных слов Клеменс, похоже, не понимал.

Геннадия, наконец, разорвало:

– Может твоим детям купить мягкие игрушки?! – нервно предъявил в лицо спускающемуся соседу. – Желаете шуметь, идите в парк!

– Мои дети имеют право резвиться дома, – как ни в чем не бывало произнес веселый сосед, продолжая спускаться по лестнце. – Хочешь жить в тишине, купи себе виллу. Мешают ему, видите ли, – добавил он с презрением.

Щуплый немец рядом с высоким, под два метра ростом, Геннадием, был похож на Моську, лающую на слона.

– Виллу купить нужно тебе. Это вы нарушаете правила общежития. Есть общепринятые нормы. И дети твои имеют право ровно до того момента, пока не нарушают мои, – в его словах звучала ненависть.

“Мы тоже шумели в детстве, – войдя в квартиру, подумал Геннадий, – в нашей семье было трое. Кроме меня еще брат с сестрой, на пять лет младше. Отец бросил нас, когда мне было пять. Мама осталась одна и не всегда справлялась с озорными, вездесущими, громыхающими сорванцами. Но разница есть! Она колоссальная! Несмотря на усталость после работы и нескончаемую суету по дому, она все же находила время, чтобы успокоить нас и в очередной раз объяснить, иногда не без физического воздействия, что шуметь – не хорошо. Что соседка снизу, которую мы не выносили всей душой, тоже имеет право на спокойную жизнь. И, волей-неволей, мы усваивали эти прописные истины воспитания – культуру и уважение к тем, кто нас окружает”.

*******

После того разговора прошло много времени. Судьба распорядилась так, что Клеменс с семьей все же купили дом и сдали квартиру эмигрантам из Латинской Америки.

Новые соседи работали целыми днями. Но вечера были шумными. Понятия: “переобуться дома в домашнюю обувь” не было. Каждый шаг беспощадно пробивал мозг Геннадия острым каблуком. Порой это походило на прошивание ткани иглой на швейной машинке. Жизнь превратилась в ад.

Он попытался поговорить с соседкой сверху. Весьма крупного телосложения, похожая на Вини-Пуха, женщина стояла на лестничной клетке как вкопанная. Черные, без малейших признаков интеллекта, глаза перестали моргать. На лице застыло недоумение. Он умолял, взывая к разуму. Но о чем можно говорить с людьми, для которых понятие: “громче-тише” не существует?.. Ведь они знакомы лишь с “вкл.-выкл.”. Их попытки смириться с мыслью, что пребывание столь хороших и гуманных людей на этой земле может кому-то создавать неудобство, были тщетны. Они ведь даже подкармливают голубей. Именно с момента их заселения на голову выходящего из подъезда Геннадия стали падать голубиные лепешка и по обе стороны балкона появились роскошные птичьи гнезда.

Через три месяца, то ли по распоряжению той же судьбы, то ли из-за чувства несправедливости, одолевшего соседей сверху, они неожиданно съехали.

На радость Геннадия, “многократно проклятая” квартира некоторое время пустовала. Он вздохнул спокойно. Но, как позже оказалось, съехавшие жильцы были не самым худшим вариантом.

Тишину взорвал ритм какой-то попсы. Сон был столь глубоким, что Геннадий не сразу понял, что происходит. Грубо выругавшись, он внезапно осознал, что текст песни был на русском. Невольная улыбка надежды блеснула на его, помятом подушкой, лице.

Вскочив с постели и спешно надев спортивные штаны, он направился к выходу. В прихожей все же решил переобуться в летние туфли и уже открывая дверь, обернувшись посмотрел в огромное зеркало во всю стену, поправил растрепанные волосы и, оставив дверь приоткрытой, взмыл по лестнице на верхний этаж. Новость о том, что соседи сверху оказались русскими, неожиданно спровоцировала прилив энергии.

Деревянная дверь вибрировала в такт громыхающей на весь подъезд музыке. Он звонил уже секунд тридцать. Наконец, громкость резко снизилась. Геннадий настойчиво давил на звонок. Еще секунд тридцать никто не отвечал. Приближающиеся шаги, дыхание за дверью. Геннадий позвонил снова.

– Кто там? – послышался робкий женский голос.

– Здравствуйте. Я сосед снизу.

Дверь тут же отворилась.

На пороге стояла среднего роста худощавая крашенная блондинка лет сорока. Ее растерянный взгляд требовал объяснений происходящего.

Геннадий приветливо улыбнулся.

– Прошу прощения. Вы могли бы сделать музыку

потише? – обратился он по-русски. – Я просыпаюсь очень рано, а в это время обычно отдыхаю после работы. Буду вам весьма благодарен, если войдете в положение, – он старался быть учтивым.