Летя на цыпочках, Соня приблизилась к ближайшему окну, за которым кухня и обеденная зона.

Представший на столе натюрморт красноречиво указывал на самый узкий, романтичный характер застолья, а едва начатый пышный торт, недопитое шампанское и нетронутые фрукты на то, что вкушающим не терпелось поскорее перейти к основному блюду… О-о, низкие развратники, спевшиеся половые коллаборационисты!

Соня подняла глаза ко второму этажу. Так и есть! Под окном, за которым спальня, вовсю гудел внешний блок кондиционера. Несомненно, в спальне было жарко и не столько по прогнозу погоды, мать их!..

Взрычав, обманутая женщина подскочила к садовому гному, давно вросшему в землю, играючи выдернула его и запустила в кухонное окно.

Разбрасывая червей и мокриц, жирно облепивших статую снизу, гном миновал стекло и нашёл тёпленькое местечко – черви вперемешку с суфле и кремом брызнули по обоям и меблировке в славном английском стиле.

На звон стекла из окна спальни высунулся разгорячённый, по пояс обнажённый сам Егоренька. Что на нижней части предательского блядовитого туловища также нет одежды, не вызывало сомнений.

При виде неблагодарного изменщика, женщина издала леденящий жилы вопль львицы, чей детёныш на глазах утащен и растерзан гнусными крокодилами на водопое.

Это прозвучало столь пугающе, что, охнув по-бабьи, Егоренька скрылся в окне. Собака завыла, как по покойнику, а Соня схватила ещё гнома, вприпрыжку отбежала из-под стены, развернулась и легла на обратный курс, держа статую, что толкатель ядро.

Откуда столько первобытного в изящной женщине, норовящей забраться с прелестными ножками в кресло и перелистывать классику под «тихим» абажуром, тепло улыбнуться иль пустить слезинку там, где большинство увидят лишь скуку непонятных чуждых метаний?! Внезапные силы в хрупком теле и музыкальных длинных пальчиках откуда? А дьявольское негодование в большеглазом тонком лице, с несколько увеличенным «лягушиным» прелестным ртом, придающим детскости?

«У-ух!!» – просвистев, гном влетел в «гнездо разврата», где и нашёл самого достойного птенца… Судя по воплям медицинского характера, Егореньке проломило голову… Что ж, безнравственный бесчувственный пигмей пострадал от керамического…

Издав победный клич, Соня запустила большую электрическую косилку и лихо прокатила её в ландшафтный прудик.

Последовало короткое замыкание длиной на всю улицу! Косилка как раз заряжалась от сети. В воде всплыли лупоглазые золотые рыбки (глаза отдельно) и лягушка (больше ей не квакать тёплыми вечерами – покойница лопнула от напряжения).

Но мало, мало!

– А-а, ну щас!!.. – возопила Соня при виде газового барбекю. Не знаем, что она имела в виду, но, сдаётся, не сосиски подрумянить.

Копы повязали её, когда она пыталась выдрать газовый баллон и что-то кричала про Хиросиму и пожар Москвы двенадцатого года… В атакованном доме царила паника, на шум собирались соседи.

За год до выше описанных событий.

Соня Петровна познакомилась с Егором Ивановичем в магазинчике «Пиво, соки, воды», где регулярно покупала добрый квас и лимонад, а Егор Иванович разливное пиво.

Сорокалетняя Соня Петровна была одинока. Почему? Мало ли причин, будь они прокляты, по которым немало умных, образованных, интеллигентных, очаровательных женщин мыкаются в казённом одиночестве.

Причина же, по которой Егор Иванович явно живёт бобылём, не была секретом для умной женщины. Этот ещё симпатичный, худой мужчина выпивал. Несильно, но постоянно, и, кажется, потерял некую путеводную звезду жизни, чем бы та ни являлась. Пустота и равнодушие в лице и очах свидетельствовали тому. Нет, он ещё далеко не опустился, но отметина неряшливости в приличном гардеробе и некая душевная растрёпанность уже сквозили.

Получше приглядевшись, Соня решила, что если мужичка обогреть, приодеть, наставить на ум, то из него выйдет отличный спутник, преданный и благодарный. А чего ещё желать? Слово за слово завязалось знакомство. Вот уже Иваныч провожает Соню до дома…

Вскоре мужчина проживал в прекрасной квартире избранницы вместо однушки. Соня полюбила несчастного. А тот под потоком любви и нежности, домашней кухни, трогательной заботы, мягких, но неукоснительных наставлений, совершенно преобразился.

Пополнел, помолодел, знатно прибарахлился и молодцевато развернул упавшие было плечи, стал зваться нежно – Егоренька, восстановил просранные водительские права и, насвистывая, раскатывал на дорогом авто Сони.

Нашёл стоящую работу, да плюс деньги от сдачи однушки, да у доброй женщины хороший доход. В общем, жизнь заиграла такими приятными жирными красками от «лучших производителей», что пьянят без пива с водкой. Да и в богатом доме водилось что получше: кальвадос, славный коньяк, вина. Да до выпивки ли тут?

Пара посещала курорты, театры, общество, вечеринки. Лоснящийся Егоренька вращался как сыр в масле, нравился женщинам и втихую приглядывался к ним. Дальше мы знаем…

Спустя пару дней после обструкции Егоренька было позвонил повиниться да вернуться, а ему посулили при встрече выжечь шокером зенки.

Сомневаться не приходилось, ибо резкое преображение умеренной ласковой худенькой женщины самых благородных наклонностей в откровенную фурию, жаждущую лишь крови и потрохов, перепугало насмерть. Всё было кончено. Иваныч отступился и сменил наливайку, чтобы не изжарили зрение…

Соня зашла в знакомый магазин «Пиво, воды». В предбаннике пошатывался потрепанный пьяный Егоренька, пересчитывал мелочь на ладони и чертыхался – не хватало. Соня живо натянула капюшон. Купив квасу, минуя предателя, она спросила:

– Не хватает, мужик? Вот, держи.

И сунула Егореньке всё, что было в кошельке (тысяч сорок), и живо удалилась.

Спустя месяц ей позвонили доброжелатели и сообщили, что Егоренька умер с перепою – сердце.

Соня отложила трубку, тихо улыбнулась, вздохнула без грусти и опять углубилась в книгу… Верная классика и абажур. Что ещё надо…

Иван Петрович жил холостяком. Его тонкая натура ещё не вполне переварила крушение брака, когда в квартиру по соседству заселилась новая одинокая жилица.

Одним утром Иван Петрович и новенькая вместе очутились в лифте. Молчать шестнадцать этажей женщине казалось скорее скучным, нежели неловким, как уже вскоре определил Иван Петрович её психотип…

– Прасковья. Можно просто Паня, – сказала дородная, что актриса Мордюкова, баба и сунула Ивану Петровичу крепкую ладонь.

От неожиданности тот принял проколхозный стиль знакомства и после секундного замешательства тоже отрекомендовался соответствующе:

– Э-э, Петрович.

– Что в коробке-то, Петрович? – фамильярно спросила Паня про футляр в руках соседа.

Поразмыслив два с половиной этажа, прирождённый флейтист Иван Петрович всё же нашёлся.

– Дрель, – соврал он, дабы не вызвать в новой простоватой соседке когнитивный диссонанс, а паче избежать знакомой снисходительной ухмылки, что коробила музыканта.

Паня одобрительно хмыкнула, и последующие встречи флейтиста с бесхитростной женщиной стали носить откровенно ремонтно-эротический характер.

Как-то Иван Петрович застрял в гастрономе подле арбузов. Он размышлял, взять ли арбуз или селёдку (хотя пришёл за молоком), когда ему сзади настойчиво постучали по голове чем-то увесистым.

Это была Паня. В руке палка сервелата. Им-то она столь оригинально и «окликнула» соседа.

– Напугался? – безошибочно угадала Паня эмоции впечатлительного музыканта и, дружески улыбаясь, говорит: – Слышь, Петрович, гвоздик надо присверлить. Десяток-другой. А у меня дрели нема. Пособишь по-соседски?

Петрович пришёл в себя и:

– Да я бы рад! Но, как назло, дрель знакомому отдал.

Извиняйте, мол.

– Ц! – сказала Паня и, поигрывая колбасой, развязно удалилась. В широкой мужской спине её читалось лёгкое женское разочарование.

«Чёрт, да она, кажись, глаз на меня положила!.. – догадался музыкант, потирая гудящий затылок. – А она ничё. Всего-то сантиметров на двадцать меня и выше. Зато я лет на пять моложе, пусть и лыс. То на то и выходит. Если позовёт посмотреть утюг – всё, положила! Утюг – это, знаешь ли… Это!.. У-у, знаешь…»