Прошло почти четыре года, и вот наконец грянул гром в доселе мирном и безмятежном пансионе «Единорог».

***

– Я так больше не могу – рыдала классная дама госпожа Вайс в комнате директрисы – выбирайте, или я или она!

Госпожа Тетель с сочувствием посмотрела на раскрашенное лицо женщины – когда она случайно заснула на уроке домашнего рукоделия, то Либерти нарисовала чернилами на ее лице пару кружков и линий. Вообще-то эти чернила смывались, но плохо, так что еще примерно пять дней госпоже Вайс придется походить с таким лицом.

– Я вас искренни понимаю, моя дорогая Энид, ибо сама имею зуб на эту несносную девчонку, вспомните, как на бал-маскарад она нарядилась духом и постучала в моё окно, я тогда думала, что умру. Но видите ли её не за что исключать – она первая ученица пансиона, за неё исправно платят и она протеже миледи Гиленхаал. Вот если бы она устроила драку и покалечила бы кого-нибудь, или завела роман со слугой, но, увы, ей всего одиннадцать лет.

– А за драку её точно исключат?

– Да, это единственное правило, написанное самой основательницей этого пансиона, и за его нарушение следует самое тяжелое наказание – исключение.

Ох, если бы госпожа Тетель знала к чему приведут ей слова. Ровно через неделю Либерти устроила драку, хотя точнее будет сказать, она просто дала в нос одной пансионерок, которая посмела плохо отозваться об её мамочке и Вальморе. Кто же мог знать, что за её плечами нелегкое детство, проведенное в Эонфлаксе, где день, прожитый без драки, считался пропавшим зря и что банальным пощечинам, принятыми в высшем свете, она предпочитает свои маленькие, но очень сильны кулачки. Науськанная госпожой Вайс девочка и глазом моргнуть не успела, как ей сломали нос, особой жалостью Либерти не грешила и била наверняка, по самым болезненным точкам. Разнимавшая их госпожа Вайс позволила себе влепить Либерти подзатыльник и тут же получила в ответ серию коротких ударов в живот – охнув, она осела на пол, вторая классная дама заорала благим матом и через пару минут в комнате уже была куча народа. Треснув напоследок одну из главных ябед их класса ногой по коленке, Либерти позволила себя увести. Госпожа Тетель и не скрывала своей радости

– Всё, Либерти, это последняя капля, я сейчас же подпишу приказ о твоём исключении.

– Хорошо – Либерти не выглядела огорченной, наоборот, в душе она ликовала, теперь она с чистой совестью может покинуть это пристанище скуки и королевство зевоты, ибо на драку её спровоцировали, Вальмору не в чем будет её упрекнуть – если можно, то я уеду прямо сегодня, полуденным экипажем.

Директриса слегка опешила, но спорить не стала.

– Кстати, не пишите миледи Гиленхаал, я сама к ней схожу и объясню причину своего ухода. Не волнуйтесь – хихикнула Либерти, увидев, как напряглась госпожа Тетель – я представлю всё в лучшем для вас виде, это будет мой подарок вам за ваше терпение – и Либерти побежала собирать вещи.

После её ухода директриса поймала себя на мысли, что она возможно даже будет скучать по этой несносной девчонке.

Вальмор поахал два дня, а потом пристроил Либерти в пансион поскромнее, но оттуда её выперли быстрее, чем он успел моргнуть, так как Либерти до чертиков надоело подчиняться дурацким правилам принятых в этих заведениях. Одна драка – и вуаля, она опять дома.

– Вальмор, миленький, давай я лучше закончу образование под твоим руководством, а то мне так тоскливо в разлуке с тобой – Либерти сделала грустные глаза и Вальмор сдался. Теперь каждые будни с десяти до трёх Либерти прилежно занималась, впрочем при её уме она могла уделять этому занятию не больше часа в день. Всё остальное время она делила между делами по дому и беготнёй по улице.

Как и обещала, Либерти пошла к миледи Гиленхаал сразу после своего приезда из «Единорога», Вальмора она предусмотрительно с собой брать не стала – зачем ему лишние огорчения. Слуга проводил её в сад, где миледи сидела рядом с мальчиком, который был закутан в одеяло по самые уши. О, как же миледи Гиленхаал изменилась, причем в худшую сторону – постарела, подурнела и, теперь совсем не улыбалась.

– Либерти, у вас что, в пансионе внеплановые каникулы?

– Нет, миледи, меня исключили за драку, и я хотела лично сообщить вам об этом. Госпожа Тетель сделал всё, что могла, но, увы, мой характер уже не изменить.

Голова мальчика в одеяле дернулась.

– Ты умеешь драться?

Все нравоучения застыли у миледи Гиленхаал на языке – её сынок опять заговорил, и это почти после годового молчания.

– Умею – сказала Либерти.

– Покажи.

– На тебе что ли?

– Нет, мама сейчас вызовет слугу.

– Я не буду бить человека ни за что, извините миледи Гиленхаал, мне пора – и Либерти ушла, размышляя, отчего эти богачи такие жестокие, ведь у них есть всё, что нужно, им не надо с оружием в руках защищать свои жизни, а вот поди-ка.

***

А вскоре у Либерти появилась первая в жизни подруга – одна из учениц Вальмора, ужасно долговязое, страшненькое и пугливое создание, на пять лет старше Либерти. Её привезла мама и, сделав ужасающее внушение, оставила на произвол судьбы посредине двора – девочка и так робкая от природы, теперь вообще боялась пошевелиться, как застыла на одном месте – ни туда, ни обратно. Либерти наблюдала за это сценой из окна и, поняв, что новенькая вообще даже не моргает, сжалилась и крикнула:

– Эй ты, иди сюда, сейчас уже уроки начнутся.

Привычка подчиняться взяла вверх, и девчонка поковыляла к крыльцу.

– Давай, проходи, тебя как зовут? Меня вот Либерти.

– Лилия.

– Красивое имя – сказал Либерти, а про себя подумала, что она больше похожа на лопух, чем на лилию.

– Ты на полный курс или только набраться умных фраз для ярмарки невест?

Лилия вмиг стала пунцовой и пролепетала:

– На полный, мама сказала, что с таким лицом как у меня на ярмарке невест делать нечего, так хоть на старость смогу себе заработать.

– Добрая у тебя мамочка.

– Да, просто я не оправдала её надежд – бесхитростно пояснила Лилия.

Либерти презрительно фыркнула – ну разве можно быть такой нюней. Но вскоре Либерти изменила свое мнение – Лилия в атмосфере всеобщего дружелюбии оттаяла, проявила недюжий ум, и ей было не в тягость помочь отстающим, испечь для всех пирог или найти для каждого доброе слово. Но вот только стоило явиться её маме и всё – критика, издёвки и прочий «набор злобной личности» – Лилия терялась и становилась похожей на слабоумную, ведь если человеку постоянно говорить, что он свинья, то он в конце концов он захрюкает.

Либерти понемногу подбивала подругу на бунт – та иногда приходила к ней в гости, говоря маме, что они занимаются уроками, а на самом деле Либерти таскала лилию по самым разным местам – от леса до кабаков, где она участвовала в кулачных боях. Лилия каждый раз отнекивалась, но не уступить не могла, пока не хватало силы воли.

– Вот, смотри, ты уже врешь, дальше больше – начни огрызаться, а потом вообще хлопни дверью и приходи жить к нам.

– Нет, я так не могу.

– А хочешь, я сама выскажу твоей маме всё, что мы о ней думаем? Тогда она сама тебя выгонит.

– Нет-нет, Либерти, не надо.

– Зря, нельзя же всю жизнь бояться.

– Вот в этом главное отличие между нами – сказала Лилия – ты, Либерти, не боишься быть свободной, на тебе нет всех тех оков, которые обычно присущи человеку.

Либерти и впрямь обладала какой-то болезненной склонностью к свободе и опасным приключениям. Любые правила, предписания, советы её раздражили, и ей всегда хотелось сделать всё наоборот, а если от этого нельзя было никуда деться, то она, скрипя зубами, подчинялась, зато ночью, когда её никто из знакомых не мог видеть она отрывалась по полной. Дождавшись, пока Вальмор заснет, она брала стелпсы и вылезала в окно, а дальше, как повезет – то в драку впутается, то на стаю бродячих собак наткнется, или пойдет на погост попугать случайных путников. Невзрачные с виду стелпсы превращались в руках Либерти в грозное оружие, один она обычно носила в пучке волос на затылке, другой в миниатюрных ножнах на левой руке – убивать, конечно, она людей не убивала, но двух особо приставучих мужиков слегка порезала, и это в одиннадцать-то лет.