Он что-то ответил, но в моих ушах поднялся такой шум, что я не разобрала слов.

– ... что с тобой?

Он так близко, его взгляд слишком близко, я могу рассмотреть себя в отражении янтарных глаз.

– Мне, – прошептала я, внезапно вцепляясь пальцами в его плечи, словно тем самым надеясь удержаться в сознании, – как-то не по себе.

Глава 3

Говорила мне мать: не пей из ручья, когда тают снега, не ешь волчьи ягоды, как бы ни были те хороши, и не насмехайся над злом.

Говорила: коль смеёшься, готовься держать и удар. А то, чего будет стоить твой смех? Бездумно смеются глупцы.

Добро уважай – учила она меня – и всегда в него верь. И коль сил не хватает сражаться с иным, сторонись и не касайся, искореняй зло в жизни своей, это тоже битва.

И муж – обещала она – будет у тебя, когда повзрослеешь, таким же. Ибо тянется подобное к подобному, и дополняют тогда различия друг в друге.

Видимо, я не справилась ни с чем, о чём говорила она. К сожалению, вот я, взрослая уже, девятнадцать зим исполнилось совсем недавно. А ни мужа, ни сил, и невольно утонула я во зле. В темноте Его бездонных вертикальных зрачков…

Мать говорила мне, что Сумеречный мир – это сердце живущего некогда великого дракона. Он оставил нашему народу источник магии жаркой, как его кровь. И тем самым остался жив, навеки поселившись в каждом из нас, кто магии той коснулся.

Этаро… Отец его и он сам отчего-то считает, будто Сумеречный мир опасен для людей. И не должно быть рядом того, что людям неподвластно. Как не живут на склоне проснувшегося вулкана, что затмевает дымом чистые небеса, так не живут и с мелариями.

Только мы никому не несём зла.

Мой дом был усыпан цветами. Деревья пели под ветром свою песнь, звеня сочной зелёной листвой. Птицы не боялись меларий, ели у нас из рук. И ни одна не пострадала! Так отчего же люди должны пострадать?

Нет, загадкой для нас остаётся до сих пор, откуда такая ненависть к нам. С чего же смотрят на нас, как на диких зверей? Лишь силой в сути своей, да чертами во внешности отличаемся от людей.

Как и они от нас…

Или то просто боги за что-то разгневались? Быть может за то, что однажды, когда-то давно, когда ещё люди жили с нами в мире и почитали, как хранителей драконьей силы (а драконы правили ими долгие столетия), потеряли мы лучшую из меларий, которую клялись защищать и хранить от всякой беды?

Она была дочерью нашего короля. Словно белая лилия, нежная и прекрасная. Отец носил её на руках, никто никогда не обижал принцессу. Все считали её своей, все любили. И цветы тянулись к ней, когда проходила она мимо. И деревья скрывали её от бурь и ветров. И лунный свет серебром лился в её ладони, а когда умывалась она им, то селился в её глазах.

Но однажды отец её, покоряя новые земли, отправившись в путешествие не забавы ради, а по каким-то важным делам, был загнан стаей оголодавших волков в болото. И лёгкая поступь, и сила Сумеречного мира, не спасла его... Он был слишком уставшим и как назло оказался один.

Короля всё больше и больше затягивало в трясину. И когда он сделал последний глоток воздуха, мысленно прощаясь с жизнью, услышал треск. А там и чьи то шаги...

Дерево, упавшее рядом, стало мостом для незнакомца в чёрной мантии. Он присел на корточки, тонким прутиком взбаламутил воду рядом с головой короля, и болото прекратило тянуть того вниз.

– Что дашь мне за спасение своё? – спросил незнакомец, сверкая золотым огнём глаз из тьмы под капюшоном.

– Что угодно... – смиренно ответил король. – Меня дома ждёт дочь. Я должен вернуться живым.

– Дома? А у меня дома не было никогда. Небо – мой дом, но небеса общие, – задумчиво ответил незнакомец. – Я помогу тебе, а взамен отдашь мне свой мир.

Король пойти на это не мог. Решать такое не ему одному, а всем мелариям.

Однако знал он, что они отдали бы Сумеречный мир за него. И дочь, его маленькое светлое продолжение, ни за что бы не простила, откажись он и погибни в болоте.

– Отдам тебе, что просишь, – покорился король.

И оказался на берегу, прямо перед тропой, ведущей из незнакомых мест к дому.

Вернувшись же, встретив дочь, увидев, как мирно и хорошо вокруг, король решил, что может откупиться от своего спасителя иначе. Что никогда и никому не отдаст Сумеречный мир, и завоёванные или отданные ему людские земли, тоже.

И когда незнакомец явился за платой, меларии отказались куда-либо уходить или служить ему. Сам великий дракон – сказали они – оставил им пламя своей силы в прошлом, и землю эту, породнившись однажды с одной из них. И если кому-то и прогонять их из Сумеречного мира, то лишь ему!

Незнакомец рассмеялся. И смех тот, говорят, похож был на треск огня и песнь ветра.

– Что ж, а как насчёт потомков Его? – спросил он, распахивая за спиной стальные крылья.

Никто до того даже подумать не мог, что говорит с сыном великого дракона, когда был тот, как верили все, последним из рода своего и погиб уж много десятилетий назад.

– И не земли я просил у вашего короля, а мир, – выделил он, прошипев это слово, – его...

И, взлетев, схватил любимую всеми принцессу и скрылся вместе с ней в чужих, враждебных для меларий землях.

Много лет прошло, и не прошло ни дня, чтобы меларии не пытались её вернуть. Но безрезультатно – на чужой земле сила их была не так велика. А почитания нас людьми и отношение их к нам, как к высшим, стремительно таяло, сменяясь на презрение.

И, в конце концов, безутешный король проклял обманувшего его незнакомца, как и весь его род. После чего погиб, ведь слился со злом и тьмой, которой коснулся...

Говорят, порочный круг этот из обмана, жестокости и зла, так и не разомкнулся.

И вот, это коснулось и меня. Я почти в самом центре тьмы. И на самом деле я шла к ней намеренно.

Ведь у меня был план...

У меня был пузырёк с редчайшим ядом, который способен погубить даже крылатого властелина. Если знать, как подать его ему... Мне нужно было научиться печь хлеб так, как дано лишь мелариям, и угостить им Этаро.

Но теперь...

– Где? – сквозь полубред произнесла я, охваченная беспокойством, ведь яд хранился у меня в медальоне на шее. – Где мои вещи? Кто снял с меня всё? Как... – будто от смущения, на самом же деле от жара, заалели у меня скулы, – как посмели?

Мужской смешок, прозвучавший надо мной, был незнакомым и явно принадлежал не Этаро.

3.2

– Все меларии такие, – это уже говорил властелин, – им только волю дай, обвинят тебя в воровстве или лжи!

– Ну-ну, – ответили ему колким, хрипловатым голосом, – девочку ведь и правда переодели.

– Не оставлять же было её в грязи.

– Грязь и кровь на ней была твоя, – резонно заметил мой незнакомец.

Властелин лишь хмыкнул в ответ. А я изо всех сил старалась притвориться, будто вновь нахожусь без сознания.

Интересно, кто так смело тыкает властелину и не боится при этом лишиться головы? Ладно я ещё. Отчего-то я сразу решила, что пришла моя погибель, терять мне было нечего. А здесь говорят с ним... на равных?

– Я бы, – продолжал звучать этот странный, словно говорил старый ворон, голос, – на твоём месте не отмахивался от того, что произошло.

– Довольно.

Я едва не вздрогнула, хотя Этаро даже не повышал тон.

– Довольно, – повторил он уже более плавно, – ничего страшного не случилось. И люди ничего не поняли.

– Тебе стало плохо вновь. И это буквально прижало тебя к земле. Если бы не эта девочка, ты мог бы...

– Нет, – прорычал Этаро, прерывая его. – Ничего бы со мной не стряслось.

– Упрямец.

– Ты переходишь границы. Знай своё место! Что, – произнёс уже совсем иначе, явно закрывая тему, – с этой бродяжкой?

– Её обожгло твоим касанием. Не обратило в пепел, как должно было. Но обожгло внутри.

– Мм?

Сердце моё пропустило удар, я ощутила, как властелин костяшками пальцев, обтянутых кожаной перчаткой, проводит по моей скуле к подрагивающей на шее жилке. А там и ниже… И его пальцы осторожно и медленно подцепляют тонкую лямку платья и тянут с плеча. Вот-вот, и жар его прикосновений дойдёт до самого моего сердца…