В полусне в меня целился хмурый бородач из базуки, но вдруг он растаял, и я снова увидел богиню.

Неспособная вынести физическую или душевную боль,

С осуждением в сердце я рождаюсь в низших мирах.

Хотя знаю о непоколебимом законе причины и следствия,

Я не коплю благие заслуги, а сею вокруг себя только зло.

Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!

Даруй благословение, чтобы я убедилась в непреложности кармы.

— Гейла? — позвал я, открывая глаза в другом мире. Ни секунды не сомневался, что она где-то здесь. Кто бы тогда спел эту песню?

Но ее не было. Я сидел в одиночестве на отвесной скале. Подо мной бездна. Солнце почти скрылось за пиками гор, и последний луч золотил их снежные шапки. Воздух чист и прозрачен, казалось, видно каждую морщинку на склонах напротив. Внизу сгущались сумерки, укрывая долину со стремительной и шумной рекой. Первые звёзды, как алмазная россыпь, брошенная щедрой рукой в бархат ночи. Там чужие созвездия и мир тоже чужой. Меня пригласили в него только на время.

Холодный ветер шевелил мои волосы, кое-где лежал снег. На голом теле лишь простыня. Чуть влажная и совершенно не греет. Неудивительно, что сильно замерз. Где Гейла? Какого черта я здесь оказался?

Встал и, вспомнив, тщательно осмотрел свои руки.

Хорошо, хоть на этот раз без крови. Если я здесь, значит, Кай снова влип. Или сильно замерз. У меня сейчас в своем мире проблем вроде нет. А вот тут могу быть. Скоро будут, если никого не найду. Значит, надо искать. Только вот где?

Глубоко втянув студеный воздух ноздрями, ощутил запах дыма. Невидимый и едва уловимый, но он точно есть. Сделав несколько шагов, заметил на снежном пятачке цепочку следов. Не кошка, тут отпечатки когтей. Собачьи, скорее всего. Причем пробегала недавно.

Я спустился по склону в том направлении, и запах дыма стал немного сильнее. Это где-то совсем рядом. Буду искать, пока не стемнело.

— Я здесь!

Ну наконец-то!

В сухой пещерке под каменным козырьком тлели угли. Гейла сидела в ее глубине. Видимо, услышав шаги, позвала. Мог бы пройти и не заметить. Заморозил бы Кайя.

Сев, протянул дрожащие руки к углям, но слишком низко, и жар обжег поначалу. Хотелось быстрее согреться.

— Зачем ты его мучаешь холодом? — стуча зубами, спросил я. — Простынь специально ему намочила? Она ж задубела!

— Кай должен высушить ее своим телом. И не одну, а два десятка за сессию. А он даже снег вокруг себя не растопит. Практика туммо, йога внутреннего огня. Сколько ни бьемся, никак ее не освоит. Потому и сбежал. Знает, что тебя пожалею.

— И как такая практика поможет его просветлению?

— Это знать пока рано, — скорчила Гейла гримаску. — Когда-нибудь придет твое время.

— А есть, что не рано? Например, что Кай убивает святых, а ты только демон? И после этого учишь духовности? — пошел я ва-банк.

Ее глаза блеснули синим огнем, тело напряглось, губы вытянулись в тонкую линию. Казалось, Гейла хочет ударить, и лишь с усилием как-то сдержалась. Воздух в пещере будто сгустился.

— В чем-то ты прав, но много не знаешь, — сказала она после длительной паузы. — Я не хотела, чтобы ты портил карму. Видимо, если молчать, будет лишь хуже.

— Я не ребенок. Просто скажи, зачем это делать.

— По сути, я уже всё тебе рассказала. «Бодхисаттва ада», ты это помнишь?

— И Кай…

— Нет, не он. Тысячеликий. Это фальшивая Земля Сукхавати. В своей последней медитации люди, используя практику пховы, переносят сознание в более благоприятный для достижения просветления мир, но неверно трактуют посмертные знаки и попадают в ловушку.

— И Тысячеликий…

— Убивает их, как только созреют. Для всеобщего блага, как это он понимает. Я говорила, что главное — это мотив. Без всевидения мы не можем знать, каким будет плод наших действий. Принесем ли мы зло или благо. Но с чистым сердцем и помыслом всё будет благом. А Тысячеликий его хочет для всех. Особенно для тех, кто адски страдает.

— Ценой смерти других! — ужаснулся я ее речью.

— Можно сказать, он освобождает их из ловушки. Хорошие практики дхармы способны осознать эту ошибку и после смерти устремятся уже в настоящие Чистые Земли. Убивая, Тысячеликий им помогает.

— А плохие?

— Они часто падают в ад, упустив драгоценную возможность встать на путь к цели. Ради их спасения Тысячеликий и совершает свой грех. И он должен быть настолько ужасен, что для других места в аду больше не будет.

— И ты в это веришь? — спросил я, потрясенный коварством.

— Я нет. А он да. Достаточно этого, — пожала Гейла плечами.

— Тогда что делает Кай?

— Пытается стать точно таким же. Но не заполнить своим телом весь ад, а остановить это безумие, уничтожить ловушку и Тысячеликого. А сделать это можно, только упав в его бездну.

— И Бюро, понятно, об этом не знает.

— Оно служит ему, как и подобные мне. Кажется, таких как ты, в вашем мире называют «челнок»? Практики дхармы здесь делают так же. Они приносят к нам самое дорогое — свои благие заслуги. Это валюта, ее пожирает Тысячеликий. Их здесь кидают. А потеряв ее, бедняги возвращаются в нижние земли. Вы своего рода все «челноки». Такова суть сансары. Редко кому удается вырваться из этого круга.

— А как же ты? Твои благие заслуги, нирвана и просветление?

— Благо других — это важнее. А я уже пала. Хочешь посмотреть на мой истинный облик?

Гейла вынула из прически заколку, и волна белых волос тяжело упала на плечи. Мир тотчас изменился, вспыхнув огнем. Он теперь всюду. Языки пламени окутали фигуру в черном платье с шипами, подчёркивая манящие изгибы идеального тела. Кожа светилась мерцающим золотом, а прежде голубые глаза пылали, как раскалённые угли. Вихри кружили вокруг неё, то скрывая силуэт, то вырисовывая его с новой силой.

Она парила в огненном водовороте, подняв руки и запрокинув голову. Пламя ласкало её, точно любовник, окутывало жаром как покрывалом. Казалось, она и есть это пламя — яростное, опасное и неудержимое. Хищная улыбка обещала наслаждения всех видов порока, искушая грехом.

Качнув загнутыми полукругом рогами, Гейла открыла тяжелые, окованные черным металлом ворота. За ними озеро крови и алые всполохи. Волны набегали, полируя человеческие кости и черепа, выброшенные на берег прибоем.

Это был ее лимб. Но мне всё равно. Охваченный вожделением, я был готов пойти за ней хоть на край света. Но Гейла остановила, прижав к моим губам пальчик:

— Молчи! Видишь, как охотно обманутый страстью спускается в ад? Но тут только боль. Понадобятся эоны жутких страданий, чтобы подняться обратно. Здесь место для Кайя, не для тебя. Он убивает, чтобы избавить таких же глупцов от этой трагической участи…

Я хотел возразить, но уже не успел. Автобус остановился, качнувшись, и мы услышали пение муэдзина. Призыв на утреннюю молитву с высот минарета. Чужая земля.

Глава 16

Протерев глаза, мы сонно вывалились из автобуса и замерли, слегка оглушенные движухой вокруг. Вроде бы раннее утро, а жизнь здесь кипит. Большая стоянка квадратом и лавки по периметру — ковры, ковры и ковры. Люди толкаются, снуют и торгуются, кто-то уже торопливо пихает в нижний багажник мешки — чувалы, как здесь говорят.

Поляки, румыны, наших немного. И все покупают ковры. Набивают ими автобусы под самую крышу. Шерсть, синтетика, два на три, три на четыре — от пятнадцати до двухсот баксов за штуку. У нас бы пошли, только как их везти? Молдаване-то сгрузят их прямо к дому, а у нас как экспедиция на Северный полюс и всё на себе. И попробуй таможню со всем этим пройти.

— Мить, возьмем пару штук? Позырь, как берут! Я в общагу на стену повешу, наши охереют, а потом мож продам! — вцепился в один из ковриков Ванька. Ажиотаж чрезвычайно заразен, у него горели глаза.