Поднимаемся на третий этаж больницы. В коридорах – окровавленные люди в несвежих перевязках. Но все врачи и персонал в белоснежных одноразовых костюмах на молнии. Две девушки в таком белоснежном белом сидят на кровати и режут марлю, складывая ее в повязки. Студентки-медсестры. Из разговора – могли бы уехать, но решили остаться. На вопрос «почему» одна из них задумывается и говорит: ну, во-первых, это опыт, которого больше не будет никогда. А во-вторых, поняла, что должна помогать.

«Эдик!» Через коридор к нашему сопровождающему направляется решительная женщина, в которой угадывается хирург. Навстречу ей пожилой медбрат везет столик на колесиках с разложенным всем хирургическим. Жестом показывает мне – дай курить. Эдик дает пачку. В коридорах курят все, но за отсутствие бахил Эдик извиняется – за себя и за нас. «Когда воду привезешь?» – «Сегодня, сегодня, клянусь!» – «Да я тебе не верю, ты обманщик!» – «Дай я тебя обниму», – лезет к ней обниматься, она его отталкивает, но видно, что грозному врачу приятно, все смеются. Я вытягиваю вперед микрофон, понимая, что сейчас будет хорошее интервью, и врач начинает просто без паузы рассказывать, как они тут живут. Нужна вода, не питьевая, а техническая, много. Больница без воды не может. Нужны лекарства и антибиотики. Бинты и марля, врачи – перечисляет все специальности врачей, которые нужны срочно, и их много. Те врачи, которые есть, спят урывками по полтора-два часа. Ряды Пирогова, все как в учебниках. Основная часть всех операций – ампутации, бесконечные ампутации. Нужны продукты. Нужно все. Я ловлю себя на мысли, что в коридоре светло. Спрашиваю про электричество – у больницы чудом сохранился работающий генератор, мне его потом показали. Обложен мешками с песком и тарахтит у главного входа. Вокруг множество людей, это та самая «привокзальная» площадь. Если сюда прилетит снаряд, погибших будут сотни. Но генератор благодаря мешкам с песком продолжит работать даже в этом случае.

Заходим в палату, где стоят пять кроватей. «А этого почему не унесли?..» – спрашивает Эдик у кого-то сзади нас, но сзади нас уже никого нет. На одной из кроватей пациент недвусмысленно накрыт простыней. Азовец – у окна. «Ну что, слава Украине?» – спрашиваю. Отвечает: «Так точно!» Попал в плен с пулевым ранением, сделали операцию. Представляется с достоинством.

Эдик за спиной следит и, если что, громко поправляет, создавая по звуку уверенный брак. Ты рассказывай, рассказывай давай, не юли!

Тот рассказывает, что пошел служить из-за денег, идеологию не разделял. Опять игра в почтальона – я почту носил. Рядом через койку лежит раненый резервист ДНР и смотрит в потолок. Мобилизовали с работы. Прослужил меньше месяца и был ранен. Я спрашиваю у него: «Ну и как вам в одной палате с этим товарищем, вы же стреляли друг в друга и убивали друг друга?» Задумывается. «Да срать мне на него». Опять просят курить.

Сигареты надо носить с собой рюкзаками.

Еще у нас один у двери сидит… Эдик, как смотритель в музее, показывает всю свою коллекцию. Срочник. Бросили без еды и без воды на позициях, ничего не объяснив. Сдался сразу, теперь вот непонятно, что с ним делать, сидит у входа и помогает с транспортировкой лежачих больных.

Эдику по рации что-то говорят, и я четко слышу слово «гроб», он поясняет: сейчас будут хоронить ребенка.

Мы выходим из больницы и обходим ее вокруг. В стене я вижу огромную дыру от попадания, размером с этаж. Целого ни одного окна нет; понимаю, что вся деятельность и больные поэтому сосредоточены в другом крыле. За зданием хаотично разбросаны свежие могилы. Эдик поясняет: «Я решил детей хоронить у церкви, внутри ограды». Храм действительно стоит рядом. Ворота покорежены и вырваны, самому храму тоже досталось. Священник, насколько я понял, в глазах Эдика авторитета не имел никакого и пользовался правом исключительно совещательного голоса, хотя он и был против захоронений – могила была уже вырыта. Четверо мужчин несут на шторах маленький гроб, сделанный из дверец офисных шкафов. Крест с белой табличкой, но выясняется, что нет не только маркера или ручки, но и понимания, что писать, в принципе. О ребенке известны только дата смерти и возраст. Они с мамой, папой и братом вышли из подвала, чтобы идти к автобусам. Попали в какой-то вихрь то ли атаки, то ли контратаки. «А что делают нацики?» – поясняет Эдик. Когда атака на них развивается успешно, они начинают стрелять мирных, именно женщин и детей. В городе мишень можно найти всегда. Кровь, крики… Атака прекращается, потому что бойцы ДНР начинают оказывать помощь и вытаскивать раненых гражданских. Эту девочку убили снайперской пулей, в грудь. Мать ранили. Позже она скончалась в больнице. Отец, с младшим ребенком за руку, в прострации ушел в сторону бензоколонки, где собираются на отъезд. «Он ничего не понимал».

Какого-то человека с окладистой бородой попросили прочитать какую-нибудь молитву, хотя он упирался, но в случае с Эдиком – не на того напал.

«Имена же их ты сам веси» – молитву прочитали по неизвестному погибшему ребенку. Шторы бросили в могилу прямо на гроб из офисной мебели.

Все это производит настолько глубокое впечатление и в то же время настолько буднично происходит, что начинается небольшая шизофрения. Остаться прежним уже не получится, хоть это и происходило неоднократно.

Я иду вдоль дома, из которого взрывом на улицу выбило все домашнее нутро, вместе с частью стены. Оператор Игорь впереди меня цепляется за что-то ногой и пытается стряхнуть расплющенный моток проволоки с ботинка. Когда ему это удается и предмет летит в сторону, я замечаю в центре зеленый комок и понимаю, что это была клетка и ее обитатель.

Очень красноречивый факт про нацгвардию Украины. Судя по скоплению брошенной техники, они имели какое-то отношение к больнице и, видимо, там базировались. В том числе на спущенных колесах и с разбитыми окнами стоит автобус с надписью на борту «Национальная гвардия Украины». Но эта надпись заклеена малярным скотчем. И эмблема спереди с факелом – тоже. Чтобы никто не понял, что это нацгвардия. Номера у нацгвардейцев тоже отличаются. Они тоже с эмблемой в виде факела. И этот факел на номере замазан грязью, чтобы никто не заметил, что это автобус нацгвардии. Они стеснялись или боялись своих собственных сограждан.

Эдик сдержал слово, данное хирургу. Воду привезла огромная пожарная машина из Мангуша. Весь гарнизон спасателей там в полном составе перешел на службу в МЧС ДНР, пожарное депо осталось совершенно целым. На номере тоже заклеены скотчем флаг Украины и крест МЧС с тризубом. Но совершенно из других соображений.

Мы покидаем больницу – едем в аэропорт. Знаменитая «Библиотека».

Тема сложная. Бои там только отгремели, и все заминировано, как я писал в начале. О некоторых моментах я не могу пока писать из соображений «государственной тайны», чтобы моя информация не принесла вред. Но в целом – место мрачное. В 2014-м после того, как Русская весна в Мариуполе была подавлена, аэропорт был выбран местом, где держали арестованных прорусских активистов, которых сюда свозили со всего города и начинали тут мучить и ломать. Пик этих процессов пришелся на осень 2014 года. Людей бросали в темные ямы, и они ждали своей очереди на допрос. Особо несговорчивых бросали в ямы с трупами. Это рассказывают те, кто все сам пережил… Посмотрите и почитайте в интернете эти ужасы: про бензопилу, паяльник, электричество, воду и тряпки, пакеты. Затем, после того как воля была сломлена, связанного человека грузили в вертолет и перевозили в другие города Украины, где с ним начинали работать уже товарищи из СБУ. Несговорчивым так и говорили: чего, обратно захотел в «Библиотеку», к «Азову»?

«Библиотека» – так это место называл самый страшный из здешних садистов, с позывным Мясник. Потому что каждый человек – это книга, говорил он. Которую надо прочитать. И много, много самых преданных русской идее людей прошло через это место – сколько, сказать трудно, но люди в Мариуполе пропадали. Возвращались покалеченными – и физически, и, конечно же, морально. И, наверное, в 2014-м нацикам удалось выбить городской актив наших людей, заставить их замолчать. И последствия этого будут ощущаться еще долго.