Для каждого, кто болел за Русскую весну 2014 года, Мариуполь – это город большой демонстрации на 9 мая, неповиновения, вроде бы даже перехода милиции на сторону демонстрантов, когда возникли баррикады, через которые в знаменитом видео перелетала БМП с украинским флагом на антенне, а потом город оказался пуст. Войска ДНР из него вышли или не вошли, когда могли бы запросто это сделать, – таковы общепризнанные тезисы; еще упоминают олигарха Ахметова и то, что это оставался последний азовский порт для вывоза морем продукции всех его сталелитейных предприятий. Во всех разговорах фигурировал обычно объем чемодана переданной наличности – миллиард долларов! Это или не это было причиной, но на восемь лет Мариуполь оказался там, с той стороны. Теперь – все по-другому. Совсем.

Важно еще понимать, что именно в этот город поступил приказ выезжать областному МВД в 2014-м – на патрульных машинах, с документацией и компьютерами. Тогда произошло очень резкое разделение – на тех, кто подчинился приказу, и тех, кто этого не сделал и вернулся уже в ДНР (до того, как объявили АТО). В основном уехавшие найти себя не смогли (это я знаю по рассказам их бывших коллег), там они пришлись не ко двору – сепары и предатели. Сюда и хотели бы вернуться, а уже все, не выйдет, и тут их считают предателями. Поезд ушел. Те, кто остался, фактически с нуля создавали новые государственные органы – паспортную систему, ГАИ и все милицейское прочее, – и сейчас продолжают служить – и стране, и народу.

Заводы Ахметова в Мариуполе все это время продолжали работать. Резиденция Ахметова стояла в Донецке нетронутая и под охраной (и стоит по сей день). В воздухе витал аромат какого-то договорняка. Пока не началось то, что началось.

Азовцев довольно резво вышибли из Широкино, о чем я писал выше, они побросали все и отошли в Марик, как между собой ласково называют Мариуполь, поклявшись превратить город в крепость.

Все случилось очень резко, и выехать из города никто не успел. Ситуация типичная: дети с внуками живут в городе, родители-пенсионеры – в пригородном поселке. И когда все уже полетело, многие дети звали своих стариков в город отсидеться, ведь через поселки пошло движение фронта. А потом связь пропала. Полный город народа. Выезды перекрыты в несколько эшелонов – мы это видели на улице Шевченко. Собой она представляет скорее проспект с широченным бульваром посередине. Она была сначала перегорожена коммунальной техникой и автобусами. Причем по газонам тоже объехать нельзя никак. С минами по бокам – для проезда оставалась только одна полоса, которую контролировали автоматчики. Всем говорили, что выезд закрыт, потому что там небезопасно. Дальше, в районе Запорожского шоссе, дорога опять была перекрыта минами и блокпостами, причем внутрь города. И еще дальше – еще блокпост, уже на выезде. И только через километр, наверное, начинались укрепления «наружу».

На минах этих заграждений внутри города машины подрывались, и теперь они лежат на боку. Перед цепочкой сожженных автобусов – расстрелянная машина с двумя сгоревшими людьми, не сразу понятно вообще, что это люди. В районе магазина «Метро» – белая ВАЗ, 2106 с расстрелянными людьми и пес, ставший местной знаменитостью, мариупольский Хатико. В «шестерке» – трое погибших. Причем стреляли прицельно – сначала в водителя, в результате чего машина врезалась в какой-то неподвижный объект. Затем расстреляли пассажиров. Собака выпрыгнула через разбитое стекло и с тех пор не отходит от своих погибших хозяев. Лежит у машины, лает, не дает к ней подходить. На земле разбросаны вещи – одежда, какие-то одеяла и сумки. Пес подходит, нюхает знакомые запахи, виляет хвостом.

Трасса становилась все оживленней – по ней пошли уже колонны беженцев по гуманитарному коридору в направлении Запорожья, туда и сюда носятся машины, военные грузовики, тучи пыли, – и со временем разбитая машина оказалась посреди оживленной трассы.

Собака уходила в траву, далеко на обочину, отдалялась метров на двадцать от дороги и оттуда смотрела за машиной и, если кто-то подходил к ней, лаяла издалека. На шее собаки рана, сочится кровь. Мы рассказали о ней в нашем репортаже – отклик был совершенно неожиданный.

Как выглядят крайние дома по улице Солнечной, все уже, наверное, видели. Полностью выгоревшие, от первого этажа и до последнего. Никакие пожарные команды ни на какие пожары, естественно, не выезжали. Во дворе огромного девятиэтажного дома из пятнадцати подъездов, стоящего полукругом, застаем всего несколько человек. На невесть откуда взявшихся мангалах они кипятят чайник и варят что-то, раздобытое где-то. Жгут обломки оконных рам и мебели. Обращаемся к дяде Саше – хорошо поставленным голосом с интонациями он сначала говорит, что разговаривать с нами не хочет, потом рассказывает, как было дело: украинские военные в сумерках, на гражданских машинах, подъезжали к соседним домам, лезли на крышу. Или на последние этажи. С огромным количеством всякого противотанкового хозяйства. Стреляли по наступающим танкам. Получали ответку такую, что зачастую сносило весь этаж. Танки ехали дальше. Дом загорался – и выгорал.

Ближе к центру города таких полностью черных домов уже меньше. Но все больше домов с повреждениями с внутренней стороны. То есть лупили изнутри города – обороняющиеся. И так, что сносило не один этаж, а два, то есть танки и артиллерия. Свидетельств, как от школ и детских садов стреляли из минометов, множество. От образовательных учреждений вообще все старались держаться подальше. Потому что хорошего там не было ничего, а наоборот. Свидетельств, как из пушек и танков ВСУ били по домам, как стреляли по тем, кто пытался вырваться, множество, это мы слышали неоднократно, еще до того, как удалось попасть в сам город – от беженцев в Новоазовске. По характеру повреждений домов СЦКК тоже подтверждает – множество из них получены в результате стрельбы именно изнутри города.

В минуты, когда мы вместе с российскими военными раздавали гуманитарную помощь, артиллерийский обстрел шел через наши головы – из глубоких полей как раз в районе запорожской трассы, через улицу Шевченко, все очень сильно прилетало по «Азовстали». Там окопался наиболее дееспособный отряд националистов, обороняющийся в заводской застройке, остальные меньше и будут уничтожены быстрее. Большой привет Ринату Ахметову, честно говоря, сложно представить, что это когда-то снова заработает. А это коллективы, зарплаты, семейные бюджеты.

Мариуполь – гигантский, именно промышленный город, где находится не один огромный металлургический комбинат, а два огромных металлургических комбината – «Азовсталь» и имени Ильича. А то, что националисты были на зарплате у Ахметова, – факт известный настолько, что его не считается необходимым как-то дополнительно подтверждать. Вот так система сдержек и противовесов, попытки «и вашим и нашим» всеми сдержками и противовесами ударила в итоге по своей кормящей руке. Если бы в городе не было националистов, всего этого кошмара не было бы. А были они тут, потому что посчитали, что им должны платить. И их условия приняли. Вот такой вот бизнес на патриотизме – с руинами в результате. Кричалки и мантры о деблокаде достаточно забавны, когда проезжаешь через колоссальные порядки окружения города. Националисты обречены, хотя погибать им явно не хочется.

На раздаче гуманитарной помощи к нам подходит огромное количество совершенно ничего не понимающих людей. А что будет дальше? Мы теперь ДНР? А как все это произошло? А как я буду сегодня спать – у меня завалило квартиру и нечего даже постелить? Куда мне идти? Где мы можем хоть что-то узнать? Единственное, что я мог отвечать, – выходите к заправке на запорожскую трассу. Там на автобусе отвезут в Никольское, а там уже МЧС, палатки, еда и возможность принять решение, что делать дальше, возможна эвакуация в Россию. Огромное количество просьб – позвоните нашим родственникам, сообщите, что мы живы. Все люди закопченные, с черными руками – из-за постоянных костров. Приличные люди в приличной одежде выглядят дико, как будто после бега по угольному складу. «Я попала в фильм ужасов», – говорит женщина, мешая похлебку из картошки и фасоли на очередном мангале во дворе, в который, ловко ломая их руками, она бросает рамки для фотографий.