Долговязый осторожно, задом, вылез из дилижанса.

Скрипнули козлы, послышалось знакомое урчание, и карета отправилась в путь.

В дороге подташнивало.

Может, всё дело в жёстких рессорах, которые не дали усадку. Может, в той духоте, тесноте, и как следствие – напряжённости. А может, всему виной небеса. Даже сквозь закрытые ставни ты чувствовал их присутствие, оно раздражало. Хотелось укрыться в Лесу. Но Лес далеко. И понимание того, что за пределами этой кареты равнина буквально пронизана небом, давило и заставляло желудок сжиматься.

Первая вспомнила игру, весьма популярную у путешественников.

– Давайте играть, – предложила она.

– Давайте, – ответила Любящая, – я знаю одну. “Найди бруму”.

– О, – удивилась Первая, – я только о ней и вспомнила.

– Что за игра? – спросил Веселёхонький.

– Как раз для дороги. Можно играть впятером, вшестером, и так далее. Разница в подсчёте очков. У каждого карта, но только одна – брума, саммака, ангел, бегун и шептун.

– Можно играть и втроём, только меняются правила, – добавила Любящая.

– Да. Помню, играла, когда была маленькая. Мы собирались за большим круглым столом, все вместе – я, мама, папа, соседи, бабушка. Бабушка играла замечательно. А папа чаще проигрывал. Я ещё удивлялась – умный, большой, а проигрывает.

– Он поддавался, – сказал Терпеливый.

– Он поддавался.

– Мы в детстве играли в другие игры, – мужчина вздохнул, – но там тоже были и брумы, и ангелы, и даже кошки и мышки. А эту игру я помню. Играл, и не раз.

– Правила очень простые, – сказала женщина, – всем, кто не знает, я расскажу, а всем, кто знает, напомню. Не против? – обратилась она к проводнице.

– Не против, – ответила та.

– Так вот, – женщина смотрела на Бесполезного, – у играющих карты. У каждого только одна, и он её знает. Но только он, больше никто. А дальше – игра, – казалось, Бесполезный прислушался, – задаются вопросы. Спрашивать можно что хочешь, у кого хочешь, смысл игры в том, чтобы ангел, саммака или бегун догадались, кто из сидящих брума. Ты можешь задать вопрос, а можешь ответить. Или перевернуть свою карту и показать на бруму. Угадаешь – тогда победил, получаешь два камня. Если покажешь на ангела, бегуна и саммаку – камень теряешь. На шептуна – теряешь три. Раунд закончен, и начинается следующий. Пять карт, они раздаются.

– Понятно, – сказал Бесполезный.

– Понятно?

– Да. Лучше быть шептуном. Тогда ничего не теряешь.

Первая фыркнула.

– Значит, Вы поняли суть, – Любящая казалась довольной, – вот уж не думала, что умею доходчиво объяснять.

– Вполне возможно, он просто сообразительный, – девушка улыбнулась. Интересно, она съязвила, или сделала комплимент?

– Вполне, – ответила женщина. Может быть, тоже съязвила, а может, и нет, но Первую это тронуло.

Стали играть.

Карт в дилижансе не было. Были бумажки. Девушка достала карандаш и начертала изображения животных, начертала так, как могла.

Рисовала она не очень. Поэтому при первом раунде вышел казус – саммака поймал саммаку. Пришлось перерисовывать.

Играли долго, игра затягивала.

– Я знаю другую игру, – Первая собирала бумажки.

– Да, давайте играть во что-то другое, – Любящая отдала “шептуна”. “Быть шептуном не так интересно” – подумала девушка

– Есть игра, – сказала она, – очень старая. Моя бабушка говорила, что играла ещё со своею бабушкой, а та со своей. Короче, так. В игре несколько карт, половина здоровые, один из которых прикрытый, половина тронутые, бабушка их называла сожжёнными. Почему – я не знаю.

– Нет, – резко ответила женщина, – Игра тяжёлая. Лучше не будем.

Проводница пожала плечами:

– Давайте тогда разговаривать.

– Мы же почти ничего друг о друге не знаем, – Любящая смотрела на Бесполезного. И улыбалась. Всё так же очаровательно.

"Вот сдался он ей, – подумала девушка, как будто сказала, сквозь зубы, – можно подумать, она его и спасла".

– Тогда тушу лампу, разговаривать можно без света.

– Да, к тому же это добавляет таинственности, – заметила женщина.

И Первая вдруг поняла, какая она всё-таки дура – сидеть в темноте, с незнакомым прикрытым разбойником – большего идиотизма ещё поискать.

Но делать нечего. Пост будет не скоро, масла немного. "Отдаюсь в твои руки, Обиженный, и будь что будет", – девушка села вполоборота.

– Вы едете в Междуречье, молодой человек? – спросил Терпеливый, специально не называя имени, – можно поинтересоваться зачем?

– Торговля, – ответил парень, немного подумав, – я торгую слюной речных ползунов. Собираю заказы.

Из слюны речных ползунов варили клей – наверное, лучший. Но добыть его в больших количествах было непросто, а, значит, дорого, поэтому клей применяли тогда, когда это было особенно нужно – к примеру, для инструмента, или особо ценных изделий. В Междуречье их склеивали, в Междуречье и продавали, на крупнейшем междуреченском рынке. Само Междуречье было самым большим и самым населённым Лесом равнины, в котором жили богатейшие люди, и правили там не советы во главе со старейшинами, как во многих других посёлках, и не какой-нибудь выскочка-герцог, а уважаемые представители гильдии торговцев – главных нанимателей проводников.

– Вы, должно быть, торговец? – спросил Веселёхонький. Его голос звучал тонко и как-то фальшиво. Было непонятно, серьезно ли он говорит.

– Я? – Бесполезный задумался, – пожалуй, торговец.

– Опасное всё же занятие. Всё время в дороге, в разъездах. Нам тоже пришлось путешествовать, хотели засветло, да вот, задержались на острове… – парень осёкся, услышав кряхтение.

Терпеливый прокашлялся и объяснил:

– Мы едем издалека, по делам нашей гильдии.

– И как поездка? Успешно? – поинтересовалась Первая.

– Думаю, да. Основные задачи выполнены. Но… возникли… короче, пришлось задержаться.

Повисло молчание.

– Веселёхонький вспомнил об острове, – напомнила девушка, – вы путешествуете от Малого Приморья?

– Скорей, от Большого… Да, вынужден признаться, – Терпеливый опять прокашлялся, – хотя члены гильдии и не одобрят мое многословие… Видите ли, у нас специальная поездка, – он сделал ударение на слове “специальная”, – и хотя кое-чего мы достигли, говорить ещё рано.

– Говорить о чём? – Первая была любопытна, не в меру для членов своей гильдии. Обычно проводники не интересуются целями нанимателей, а, бывает, и вовсе не разговаривают. Меньше знаешь – лучше ешь, сказала бы бабушка. Долговязый в каком-то смысле был идеальным проводником – сильный, исполнительный, молчаливый. А Первая скорей исключение – слабая, дерзкая, разговорчивая.

– Хорошо, – Терпеливый пожал плечами, – кое о чем мы расскажем, – он помолчал, – помните историю об Обиженном Боге?

– Все её помнят.

– Так вот. Бог создал Остров, – примерно так она начинается. И каждый понимает это по-своему.

– Но среди толкований есть основное, – добавила Любящая.

– Да. Основное толкование есть, и стражи его объясняют примерно так. Остров – все те существа, чью душу в момент Расставания мы не видим, то есть незримые – люди, собаки, птицы. Бог сотворил этот мир и уединился от дел.

– Но после он создал другой.

– Да. Людям он дал завет – владейте тем, что я создал, используйте в своих целях. И после придумал тех, чью душу в момент Расставания видно – существ со зримой душой, или, как говорят для краткости, зримых. Шестипалый пишет – в усладу, себе. Ну, там есть некие домыслы, для чего Бог всё это придумал, и что это значит – услада. Но домыслы – это всё-таки домыслы, с точки зрения стражей, они так и остаются домыслами. А мы говорим о каноне. Так вот, Бог создал зримых, и уединился от дел. А люди завет нарушили, стали зримых использовать. Топтунов, прыгунов, плащеносцев. В своих собственных целей. Бог, значит, обиделся, и с этой поры мы его знаем как Бога Обиженного.

– И появилась история.

– Да… То есть если понимать иносказательно. Но… Но… – Терпеливый выдержал паузу, – что, если эту историю понимать буквально? Что, если Остров действительно существует?