Другим «деянием» Якутского ревкома стала трудовая мобилизация якутов на Ленские золотые прииски, где ощущалась нехватка рабочих. На основании постановления Сибревкома от 4 мая 1921 года Губревкому предписывалось послать в Бодайбо 1000 якутов. Это вызвало существенные волнения среди якутов трёх южных округов, где проводилась мобилизация. К середине лета годными к отправке были признаны только 533 человека из 1702. Столкнувшись с трудностями, 22 августа II съезд ревкомов Якутии без согласования с РВС V армии и Сиббюро принял решение об ограничении трудовой мобилизации 750 якутами и ввиду исключительно тяжелой обстановки запретил реквизицию конного скота по губернии, вслед за которым последовало решение Губревкома. Оно было воспринято якутами как отказ от трудмобилизации и началось их массовое дезертирство.
Большевики и их последователи понимали культурную революцию несколько в ином ключе и начали её с притеснения религии. Сначала под удар революционеров попала православная церковь, у которой конфисковали собственность и стали закрывать храмы. Вслед за попами преследованиям подверглись ойууны, представлявшие собой довольно влиятельную прослойку в якутских улусах. Обвинённые коммунистами в шаманизме, язычестве и других грехах они были вынуждены уйти в подполье и совместно с национальной интеллигенцией и тойонами составили влиятельную оппозицию режиму. Очередным деструктивным шагом Якутского ревкома стала школьная реформа и финансирование сферы образования по остаточному принципу.
Оппозиционные настроения советской власти стали в Центральной Якутии проявились уже в июле 1920 года. Их выразителями стали якутские интеллигенты и учащаяся молодёжь, группировавшиеся вокруг «Саха аймах». Оппозиционеры вели себя неосторожно, допуская высказывания, которые можно было интерпретировать, как антисоветскую пропаганду. Получив информацию об этих разговорах, П.А. Слепцов (Ойунский) специально выезжал в Амгинский улус, где дал установку местной милиции: «надо уничтожить всех кулаков и изъять их имущество, расстреливать всех кулаков и подкулачников». Однако руководство Амгинского улуса ограничилось арестом 40 подозреваемых лиц и высылкой их в Якутск, где они были вскоре освобождены. 14 августа Губревком известил Сиббюро о «…раскрытии Оросинского контрреволюционного заговора из лиц якутской национальности». Естественно, что этот шаг был негативно воспринят якутской национальной интеллигенцией, которая окончательно разочаровалась в советской власти.
Непредвзятый анализ документов позволяет сделать вывод, что «оросинский заговор» стал частью аппаратной игры, которую затеял М.К. Аммосов для того, чтобы выйти из подчинения Иркутской губернии. Это подтверждается тем фактом, что после двух с лишних месяцев расследования618 участников «Оросинского» заговора амнистировали. Вместе с его «руководителями» Р.И. Оросиным и В.В. Никифоровым Якутск покинул главный инициатор «раскрытия заговора» Клингоф.
В ноябре 1920 года ГубЧК провело карательную акцию в Олёкминском уезде. В результате её был раскрыт кулацко-каппелевский заговор в пользу Японии. Аресты затронули пятьсот человек, живших вдоль Иркутского тракта. Добытые силой признания были использованы сотрудниками ЧК для привлечения к суду более 40 человек. При этом точно не установлено, сколько человек было убито «при попытке к бегству», замучено пытками и доведено до самоубийства. Из этого числа обвинение в антисоветской деятельности предъявлено только 35. В результате проведённой прокурорской проверки перед судом предстали только четверо. Подоплёка этой «спецоперации» была совершенно очевидна и связана с поставками хлеба в Вилюйск. Поскольку уезд не смог собрать 6000 пудов хлеба к 18 ноября, стали искать «контрреволюционеров» среди самых зажиточных крестьян. После изучения материалов следствия по Олёкминскому и Вилюйскому делам Э.И. Винерт направил телеграмму в СибЧК и лично В.И. Ленину с подробным изложением многочисленных фактов расстрелов, пыток, незаконных конфискаций имущества и других примеров превышения власти.
В феврале 1921 года ГубЧК раскрыла очередной контрреволюционный заговор. Среди трёхсот арестованных оказались красноармейцы, милиционеры, совработники и священники. По приговору ревтрибунала 17 февраля 1921 г. казнили 22, а 22 февраля – еще 10 человек. Среди расстрелянных были инженер Н.Е. Желобцов, сотрудник «Холбоса» Т.А. Слепцов, известный С.П. Барашков, заведующий ОНО Е.М. Егасов, бывшие колчаковские офицеры и 5 венгров-интернационалистов. Как в 1923 году выяснило расследование Сиббюро, чекисты подвергали обвиняемых жестоким пыткам, а «февральский заговор» был сфальсифицирован.
Летом 1921 года заведующий Вилюйским политбюро А. Петров зверски расправился с 7 арестованными по подозрению в участии в «вилюйском заговоре», а несколько позже по его прямому указанию в Сунтарском и Хочинском волостях без суда были расстреляны несколько тойонов, а один, восьмидесятилетний старик «почётный инородец» Попов-Павлов, был забит до смерти. Однако на заседании Губбюро от 2 сентября 1921 года решили Петрова «никаким преследованиям не подвергать».
Одной из форм «укрепления» советской власти стали реквизиции у сельских богачей и кулаков. При этом силой изымались не только продукты, но и другое имущество. Своими решениями ревкомы фактически санкционировали переход имущества из рук старых «белых» тойонов, потерявших свою власть, в руки новых «красных» тойонов – советских и партийных работников. Вместо того, чтобы ограничить произвол своих эмиссаров Якутский ревком постоянно усиливал борьбу с тойонами и кулаками. Важным шагом в этом направлении было постановление от 8 сентября 1930 года, лишившее их избирательных прав. Действуя в фарватере курса Х съезда РКП(б) на «классовое расслоение», Губревком предоставил волостным съездам ревкомов право лишать избирательных прав других категорий граждан. Естественно, что подобные меры вызвали недовольство и скрытое сопротивление наиболее продуктивной части населения области. В связи с этим уже с начала 1921 г. звучали «левацкие» требования об изоляции тойонов, о проведении классового расслоения административными методами.
Весной 1921 года для усиления политического влияния советской власти в улусах коммунистами были проведены санкционированные Москвой, «беспартийные» конференции бедноты и ревкомов, целью которых была ликвидация влияния тойонов на местные дела. Вторая Чурапчинская конференция бедноты 10 улусов анонсировала «изоляцию» 214 человек. В этом обширном списке оказались не только тойоны, но и середняки и бедняки- «защитники» тойонов. Радикальные решения, принятые на «беспартийных» конференциях, являлись следствием мобилизации беднейших и маргинальных слоёв якутов. Ощутив вкус власти, многие из них преследовали сугубо личные цели, используя сложившуюся ситуацию не столько для личного обогащения, сколько в качестве «социального лифта», позволяющего самим стать «красными тойонами». К лету 1921 года только по линии Якутского ГубЧК по обвинению в контрреволюции были арестованы 657 человек. Из них 35 были расстреляны, а 222 репрессированы.
Таким образом, политика военного коммунизма, особенно ее составляющая – продразвёрстка, введенная и действующая в относительно спокойное для Якутии время – 1920 и первой половине 1921 г., легла тяжелым бременем на большинство якутского крестьянства и вела к его разорению, предопределив вступление его в повстанческое движение более озлобленным по отношению к советской власти. Её дополнял разнузданный красный террор, основанный на «теории классового расслоения», и проводившийся людьми с нарушенной психикой.
Только к лету 1921 года к Якутскому Губревкому пришло осознание допущенных ошибок. Однако вместо их исправления эта политика приобрела террористический характер и вылилась в постановление губревкома от 29 сентября 1921 года «Об изоляции тойонов и кулаков». Оно стало руководством к уничтожению имущих классов якутов. Раздел А («Виды изоляции по категориям») определял четыре вида «врагов советской власти», а Б («Порядок изоляции») описывал алгоритм их ареста и наказания. С его принятием заседания «беспартийных» конференций заканчивались составлением списков, приговоренных к аресту, отправке на принудительные работы и высылке не только тойонов и кулаков, священников и «подкулачников», но и их родственников и близких.
