– Наверное, сосед спер, как водится. Тут уже забота стражи, а не гильдии, хозяева сами разберутся.

– Если успеют добежать до мясного ряда быстрее потенциальных покупателей. Странно, что заплатили тебе раньше, чем добежали… Может там уже и забирать нечего и разбираться не с кем.

– Шестьдесят из ста!

– Я бы за такую вероятность гнутого медяка не дал.

– Да ты бы отказал несчастной девушке, даже не выслушав! – возмутился сокурсник, чье человеколюбие, на мой взгляд, было грехом почище кровосмесительных браков пустынников. – Подумаешь, какая-то коза, это же не мешок альвийского золота или любимая кобыла градоправителя.

– Ну, тут многое зависит от самой девушки, – хмыкнул я, выразительно двинув бровями: – И того, насколько сильно она желает вернуть свою пропавшую собственность.

– Учи лучше, прелюбодей, – махнул на меня рукой Сидхар. – Или на экзамене баб обсуждать будешь вместо схемы преобразования энергии в условиях магической аномалии?

– Не напоминай, – поморщился я.

– Кто, если не я! – оракул патетично простер руку к обшитому досками потолку, но успел ретироваться до того, как я шарахнул ему вслед боевым пульсаром.

Сидхар, темноволосый и кареглазый уроженец Восточной Границы, с детства мечтал стать боевым практиком, но не имел совершенно никаких способностей к этому. Ни один маг не может быть специалистом во всех областях, у каждого свой путь развития и способности, которые и составляют профиль. Однако, Сид не желал смиряться с уготованной ему узкой стезей провидца далекого будущего, при случае обзаводясь боевыми артефактами, просиживая штаны на лекциях по общей теории магии или приставая ко мне с расспросами.

Талантливый оракул уже сейчас мог претендовать на хлебную должность в числе штатных магов Хувнтона, об этом открыто говорили все наставники. Перемежая хвалебные речи укоризненными, мол столь почетная должность требует от мага безупречной репутации и высоких моральных устоев (по крайней мере на первых порах). Сидхар внимал, вздыхал, краснел и каялся, выслушивая очередные нотации. Была бы его воля – и о железные принципы востокчанина ломались топоры порока, а репутация сияла ярче нимбов святых Храма. Но воля была моей, а пить Сидхар просто не умел, после третьего стакана наливки превращаясь в бузотера похлеще тролля и ловеласа почище эльфа. Хотя в последнее время приятель активно отбрыкивался от совместных походов в корчму – надвигающиеся выпускные экзамены подействовали на него лучше, чем крест на мракобеса. Впрочем, отсутствие компании в деле посещения злачных заведений меня никогда не останавливало.

В дверь постучали. Я вздрогнул от неожиданности и раздраженно рявкнул:

– Да чтоб вас всех Бездна сожрала! Открыто!

– Завидное гостеприимство, юноша.

– Простите, мастер, – тут же сбавил тон я. – Не думал, что это вы.

– Да, это заметно, – хмыкнул в бороду Дергон, устроился на втором стуле и зашелестел какими-то бумагами, извлеченными мракобес знает откуда.

Любовь директора Дергона к печатному и рукописному слову была необъятна, как Море – помнится, в прошлом году один из бывших выпускников завещал Школе свой архив редких свитков времен Седьмой войны, и, могу поклясться, большего счастья в глазах директора я не видел за все пять лет моих школьных мытарств. Дергон – светлый стихийный маг седьмого уровня, практик, волей обстоятельств ставший теоретиком, уже много лет назад махнул рукой на возможность вписать свое имя в летописи и променял бойкую нежить на не менее бойких студентов. Вслух на это директор не жаловался, но по Школе упорно ходили байки о некоем героическом и бескорыстном светлом маге, изредка благодетельствующем в окрестных селениях под прикрытием зачарованного плаща-невидимки.

Шуршание бумаг резко оборвалось, директор поднял на меня сосредоточенный взгляд:

– Звор, ты не мог не заметить, что в последнее время к тебе стали предъявлять повышенные требования.

Я рассеянно кивнул. Не сказать, чтобы я когда-то был любимцем преподавателей, скорее наоборот, но недовольная мина мастера Ништы сотоварищи аппетит мне не портила. К тому же не все наставники погружались в пучину черной меланхолии, едва завидев в аудитории мою скромную персону. Главная проблема заключалась в другом: если теория магии худо-бедно держалась в закромах моей памяти, то с практикой дело обстояло куда хуже. Схемы и формулы, столетиями не дававшие сбоев, у меня попросту не срабатывали, заставляя раз за разом изобретать колесо и комбинировать то, что по всем учебникам комбинированию не подлежит. Со стороны преподавателей это выглядело бесконечным бунтом против святая святых классической магии или заносчивым чванством желторотого студента, и провоцировало экзаменаторов на соответствующее отношение к экзаменуемому. А в этом году к обычным неприятностям прибавилась новая – стационарный Источник Школы наотрез отказался делиться со мной добром в виде магической энергии. Генераторы и накопители при этом работали исправно, но пользоваться любого рода «посредниками» на экзаменах запрещалось, рассчитать возможные затраты энергии заранее невозможно, а грамотно распоряжаться ею без должного боевого опыта я еще не умел. И, что-то мне подсказывает, ждать несколько часов, пока резерв начнет восстанавливаться сам собой, наставники тоже не будут.

Между тем Дергон вытащил из широкого рукава мантии очередной свиток и с хмурой задумчивостью протянул мне:

– Ну-ка, взгляни.

Я покладисто взглянул. Обычная расшифровка собственного энергетического поля мага, шесть графиков: судя по подписям, по одному за каждый пройденный курс и еще два только за этот год. Узор переплетающихся линий, ничего не говорящий непосвященному, но невооруженным глазом видно, что на каждом графике он разный. Кроме последних двух, значительно потерявших в объеме.

– Обычно такие колебания характерны для становления магического дара, – негромко заговорил директор Дергон, – но никак не для мага, претендующего на пятый уровень силы, и уже определившегося со Стороной, а ты был темным, еще когда впервые переступил порог Школы. Мы с коллегами-преподавателями давно подозревали, что в твоем случае имеем дело с некоей аномалией развития способностей. Оставалось определить, с какой именно: врожденной или приобретенной. Я спрошу снова: есть ли хоть малейшая возможность, что твой магический дар – наследный?

Я оторвал взгляд от свитка, хмуро глянул на директора и качнул головой, ответив, как и пять лет назад:

– Не знаю, мастер Дергон. Может быть да, а может и нет. Я плохо помню свою семью.

– Жаль. Впрочем, это не так уж важно, я спросил скорее из праздного любопытства теоретика магии. Наследственность тут не играет никакой роли. Точнее, мы до сих пор понятия не имеем, играет ли она хоть какую-то роль. Но для обретения твоих способностей наследственность совершенно необязательна. За это отвечает несколько иная… хм-м… сила, – директор со вздохом развел руками. – Последний график более чем показателен, так как рисунок твоего энергетического поля наконец-то проявился во всей, хм-м, красе. И, благодаря этому, многое становится понятным.

Я хмыкнул и вернул свиток. Редкая же руна мне выпала. И расклад не совсем удачный.

– Единственный северянин потока – и такой сюрприз, – Дергон покачал головой, но чего было в этом жесте больше, разочарования или удивления, я так и не понял. – Обычно маги Северной Границы выбирают Школу Гитска: и к дому ближе, и отношения с Западом у Севера куда лучше, чем с Югом. До сих пор не понимаю, как мастер Олбрин мог счесть тебя востокчанином, здесь же с первого взгляда все ясно…

Я неопределенно пожал плечами. Конечно, светлокожие брюнеты встречались на всех Границах, но меня выдавали характерные резкие черты лица и глаза. Свинцово-серые, холодные как вода в полынье, глаза коренного северянина. В одной из легенд орков говорилось, что глаза первых поселенцев Моокрогга не имели цвета, потому что те пришли из мира, где царила вечная ночь. Но стоило переселенцам увидеть свет здешнего солнца – и он навеки отпечатался в их глазах. Конечно, легенды орков в большинстве своем говорили о самих орках, так что версия выглядела вполне логично – глаза у чистокровных представителей этой расы были желтыми. Что послужило причиной внезапной пигментации радужной оболочки у остальных рас Моокрогга – оставалось только гадать. Люди Юга были в большинстве своем черноглазыми, Восток отдавал предпочтение оттенкам карего, Запад – голубому и зеленому, Северу достался серый во всех своих проявлениях. Исключения, конечно, тоже встречались, чаще всего у потомков смешанных браков и полукровок от иных сущностей.