Не буду вас утомлять. Ответ прост. Основная шахта находится сейчас под хирургическим корпусом. Причем скажу больше: эта шахта прокладывалась по месту какой-то более древней выработки. Я нашел множество горизонтальных штреков, на исследование которых у меня пока не было времени, потому что, пройдя только по одному из них, я убедился, что он тянется более чем на триста метров, а их там десятки. Так вот, выскажу предположение (на самом же деле, это мое твердое убеждение), что первые строители метро спускались вниз именно по этим старым выработкам, ну а потом, естественно, шахта была расширена..

Но вот в чем дело: шахта достаточно широка, чтобы принимать значительное число рабочих, но совершенно непригодна для подачи на поверхность большого объема грунта. То есть клеть человек на двадцать там есть и до сих пор, но она абсолютно не приспособлена для транспортировки породы. Нет там также никаких наклонных выработок со скипами, вагонетками или конвейерами. Нет — и все. Что? Тоннели для эскалаторов? Те наклонные эскалаторные тоннели, о которых я говорил, с поверхностью земли не сообщаются и никогда не сообщались…

Все сказанное относится и ко второй, несколько меньшего диаметра шахте под «Универмагом». Разумеется, никаких входов из подвалов в эти шахты сейчас не существует по той простой причине, что горловины шахт перекрыты плитами и залиты бетоном фундамента, на котором возвышаются эти два, столь привычные глазу горожан, здания…

Но вот вам еще загадка: на четырех оставшихся станциях никаких шахт нет. Как попадали туда люди? Ответ один — только по постепенно прокладываемому тоннелю. С точки зрения подвоза на рабочее место это, возможно, и неплохо: сел на дрезину — и поехал. А вот с точки зрения доставки туда проходческих комбайнов и обратной транспортировки того же грунта — это еще надо подумать. Но факт остается фактом: метрополитен строился практически изнутри. Даже, казалось бы, такие объекты как вентиляционные шахты, которые вполне доступно и целесообразно делать с поверхности земли (есть где развернуться технике), тем не менее, по многим признакам, также прокладывались снизу. Кстати, о вентиляционных шахтах. Наземные их части до сих пор существуют (я пробирался по ним до самого верха), и в пяти случаях из шести они находятся внутри строений местных трансформаторных подстанций. Вентиляционные киоски окружены распределительными щитами, намертво к ним приваренных. Однако решетки киосков не заделаны, что, видимо, позволяет даже при неработающих вентиляторах проникать свежему воздуху внутрь метрополитена.

Частично становится понятным, почему так и не были смонтированы эскалаторы. Начало монтажа эскалаторов знаменовало бы выход строительства на поверхность, то есть практически рассекречивание его. Несомненно, рано или поздно так и должно было случиться — это не могло не входить в планы его создателей (хотя иногда у меня появляется безумная мысль, которую я стараюсь прогнать подальше, но она снова и снова возвращается в мою голову: а вдруг снежинское метро с самого начала строилось как некая «вещь в себе» — просто так, из любви к искусству?), однако рассекречивания не произошло. По непонятным причинам перед самым завершением был отдан приказ на срочное свертывание строительства.

Срочное или аварийное? Последнее больше напоминало истину. Никакой срочностью не объяснишь тот факт, что все оборудование, наверное, на миллионы тех, старых рублей было оставлено внизу.

Оставлено или брошено?

Когда я впервые столкнулся с этой мыслью, мне сделалось нехорошо. Помню, как я несся по темному тоннелю от «Площади Ленина» к своей «Курчатовской», спотыкаясь, падая, поднимаясь и все проклиная и проклиная себя за слабоумие. Мозг услужливо подсказал ответ, который едва не стоил мне тогда психического срыва.

Радиация! Как же я сразу не понял! Радиоактивное заражение тоннелей. А я брожу по ним, глазея по сторонам с любопытством кретина, не ведая, что меня подстерегает…

Я уже считал себя покойником. Не жильцом. Однако дома я взял себя в руки и прежде чем бежать сдавать кровь на анализ (как решил по пути) позвонил школьному приятелю, который работает на Двадцатой. Звонок в три часа ночи (о времени суток я сообразил немного позже) всполошил его, но уже назавтра я спускался вниз с дозиметром в руке и не успокоился пока не прошел по всему Кольцу.

Радиации не было.

А вопросы остались.

И вот еще какая проблема волновала меня. Я покажу на карте. Глядите. Нарисованный эллипс захватывает шестой, девятый и двенадцатый микрорайоны Снежинска, то есть территорию, ограниченную улицами Свердлова, Васильева, Победы, Щелкина, и Новой. Ладно, оставим пока в покое Новый город, возведение которого во времена разработки проекта, возможно, еще не планировалось, но, простите меня, почему же без метро оказалась самая старая часть города — к востоку от Свердлова?.. Но это тоже не главное. Даже ребенок скажет вам, что метро (как, впрочем, и другие виды общественного транспорта) создается, в основном, для организации пассажиропотоков от жилых районов до места, связанного с производственной деятельностью основной части населения! Короче, от дома — до работы!

Так почему же эллипс снежинского метро не захватывает хотя бы Девятую площадку? Использовать метрополитен для городских перевозок — это даже не смешно: дольше будет спускаться под землю.

Однако тоннель в сторону Девятой есть. Я уже упоминал об ответвлении от «Рабочей». Однако этот тоннель рождает больше вопросов, чем помогает что-либо объяснить. Во-первых, он уже тоннелей основного кольца, хотя путевая колея у него та же. Во-вторых он вовсе не достигает Девятой, а где-то в районе городского кладбища или даже, возможно, ближе к городу разветвляется на три тупиковых тоннеля, в которых организовано депо. К делу это не относится, но, скажу: там находится девять трехвагонных составов, по-моему, в весьма приличном состоянии… Да! От «Снежной» идет тоннель такого же диаметра и примерно в ту же сторону, однако и он обрывается метрах в двухстах от станции. В тупике установлен проходческий щит. Рельсы не уложены. Все.

И хотя тоннели эти (Сортировочный и Тупиковый, как я назвал их) не были ничем особым примечательны, я нередко сворачивал в них с Кольцевой линии. Не знаю почему, но их странное отличие от других тоннелей заставляло думать, что разгадка кроется именно в них. Там же я бродил и седьмого ноября, пытаясь найти ответы на проклятые вопросы, когда случилось то, о чем я до сих пор не могу вспоминать без содрогания.

Я шел от депо по Сортировочному, и до стрелки мне оставалось около двухсот метров, когда почувствовал, что в правый кроссовок попал камешек. Поставив фонарь на землю, я нагнулся, чтобы расшнуровать обувь, и в этот момент увидел это.

На пыльных шпалах ясно отпечатались огромные следы с ужасными кривыми когтями.

Зверь

Что там Робинзон Крузо! У него в руках было ружье, за поясом топор и нашел он все-таки человеческие следы!..

Я застыл на корточках, сжавшись буквально в комок и ожидая, что неведомый зверь вот-вот окажется у меня на спине, терзая и раздирая когтями мое тело. Страх буквально клокотал во мне, смешиваясь с острым чувством безнадежности: до единственного выхода наружу было километра два тоннелей, где, сами понимаете, возможности спрятаться или свернуть не существовало.

Я проклинал себя за беспечность. Не знаю почему, но за эти четыре месяца я совершенно исключил для себя возможность какой-либо опасности в Подземелье. Те странные звуки, которые я услышал в первый мой приход сюда, были со временем легкомысленно отнесены мною к начинающемуся тогда бреду. Раз за разом я становился все беспечнее, все чаще и чаще забывая брать охотничий нож — вот и сейчас у меня не было никакого оружия, никакой возможности защитить себя.

Я даже не пытался строить каких-то гипотез о происхождении этих следов — хотел бы я посмотреть на вас в этот момент! — и единственной мыслью, которая, помню, плясала у меня в голове, была: «Только не крысы. Пожалуйста, только не крысы!..»