По окончании собрания я встаю в очередь, чтобы поблагодарить ведущую — Рэчел постоянно мне об этом напоминала. «Я слишком зациклена на себе», — думаю я, дожидаясь своей очереди.

Я говорю спасибо женщине, с виду — заправской домохозяйке, которая только что рассказывала о героиновой зависимости, многочисленных браках и съемках в порнофильмах, и она крепко обнимает меня. И в этот момент у меня на глаза наворачиваются слезы. Но меня это не удивляет, потому что это слезы облегчения, а не жалости к себе, как прежде.

Пока я пробираюсь к выходу, ко мне подходят разные люди, и я с изумлением понимаю, что собрание закончилось двадцать минут назад, а я еще не ушла. И, обнимаясь с девушкой, которая не пьет уже девять месяцев и которая говорит мне, что «чутко внимала каждому моему слову», я вдруг замечаю человека, о чьем присутствии на собрании и не догадывалась вплоть до настоящего момента, и у меня начинает бешено колотиться сердце, как будто мне в кровь только что впрыснули кокаин.

— Надо поговорить, — говорит Рэчел, и я киваю.

— Ты должна завести друзей в «Пледжс», — начинает Рэчел, сурово глядя на меня. Мы сидим за пластмассовым столиком у ларька, в котором продаются бургеры, неподалеку от ее дома в Калвер-сити. В ее голосе слышен гнев, на смену привычным мелодичным напевным интонациям пришел менторский тон учителя воскресной школы.

— Но у меня есть друзья в «Пледжс», — возражаю я. И поднимаю на нее глаза. — У меня есть ты.

Она в упор смотрит на меня.

— Я не друг, — отвечает она. — Я твой наставник.

У меня такое чувство, будто мне только что заехали под дых, но я этого не показываю.

— О’кей, мисс Серьезность. Я заведу новых друзей.

Но она даже не улыбнулась.

— Амелия, я серьезно. Порой мне кажется, что ты относишься к своему выздоровлению как к небольшой встряске, которая помогла тебе разобраться со своей жизнью и улучшить ее, и теперь ты снова пустилась во все тяжкие. — Рэчел берет кусочек картофеля-фри и макает в кетчуп. — Так у тебя ничего не получится. Если ты стала знаменитой, это не значит, что на встречи выпускников можно приходить, когда вздумается, а потом курить и притворяться, будто все чудесно. — Она отправляет картофелину в рот, жует и вздыхает. — Дело не в том, чтобы подстроить это под свою жизнь. Ты должна свою жизнь подстроить под это.

Я собираюсь возражать и защищаться, но понимаю, что меня прижали к стенке и бороться дальше бесполезно. С момента моего выхода из «Пледжс» я методично пренебрегала всем, чему меня здесь научили, в частности тем, что счастье и покой напрямую зависят от способности отречься от себя и помогать другим.

— Главной твоей целью должен быть здоровый образ жизни, других вариантов нет, — говорит она. — Ты понимаешь?

— Ну…

— Я к тому, что если ты готова делать для этого все необходимое, то я почту за честь тебя в этом поддержать. Потому что тогда есть все шансы жить спокойно и безмятежно. Если же ты хочешь на все забить, то я не собираюсь принимать в этом участие.

Я колеблюсь не больше секунды.

— Я выбираю первое. — И, произнеся эти слова, понимаю, что никогда в жизни ни в чем не была так уверена.

— Тогда ты должна сесть, описать все свои страхи и попросить прощения у людей, которых чем-то обидела из-за своей болезни.

Раньше, как только она об этом заикалась, я тут же старалась отвлечь ее внимание на что-то другое — обычно рассказывала ей какую-нибудь забавную историю. И мне казалось, будто у меня это так ловко получается и она не догадается о том, что я фактически пытаюсь сбить ее с толку. Но сейчас я смотрю на это иначе. «Я столько времени ждала, когда меня попросят рассказать, кто меня больше всего бесит, — думаю я. — А больше всего меня бесит моя собственная жизнь».

— Сегодня же начну, — говорю я.

— И еще ты должна быть честной.

Я киваю.

— Это касается и твоей работы.

Я смотрю на нее.

— Ты хочешь сказать, что я должна бросить колонку?

Она комкает пустые пакеты из-под картофеля и метко швыряет их в ближайшую урну.

— Я хочу сказать только то, что сказала. Как ты это поняла, решать тебе.

— Рэчел, я хочу быть честной.

Она берет со стола ключи и поднимается.

— Уже неплохо. Почему бы тебе все не обдумать и потом не позвонить мне?

— Но…

— Позвони мне, Амелия, — говорит она на ходу. — Я люблю тебя.

Сначала этот разговор привел меня в бешенство. Да кто такая эта Рэчел, и почему из милой жизнерадостной девушки с прической, как у эльфа, она вдруг превратилась в жестокого надсмотрщика рабов? Но, придя домой и открыв книгу про «Пледж» — впервые за все то время, что я оттуда вышла, — я понимаю, что все, что она сказала, она почерпнула из этой книги. И ведь когда-то я об этом знала. Что произошло с моей памятью, черт побери?

Читая дальше, я обращаю внимание на строки, в которых говорится о том, как сильно укорачивается наша память, когда приходится менять образ мышления, именно поэтому так важно еженедельно посещать собрания, ну или хотя бы по мере возможности.

Чем больше я читаю, тем больший смысл обретает для меня эта книга, и я понимаю, что верный способ не сбиться с пути — это следовать правилам. «Я никогда не подчинялась никаким правилам», — думаю я. Разумеется, мне приходилось слышать про такие вещи, как не солги и не укради, но это совсем другое, потому что, вспоминая всех тех, кто вызывает во Мне неприязнь, я понимаю, что до этого момента жила неправильно. «Ненавидеть кого-то — это все равно что выпить яду и надеяться, что умрет кто-то другой», — однажды сказал кто-то на собрании. А другой вставил, что «надежды вырастают из ненависти». Все тогда смеялись, и я в том числе. Но сейчас я осознала: почти все, что меня в этой жизни раздражало — в чем-то не помогли родители, где-то не поддержали друзья, кто-то меня недостаточно любил — было результатом того, что я возлагала на всех слишком большие надежды.

Вооружившись этим лозунгом, я достаю блокнот и начинаю составлять список тех людей, которые меня бесят. Как вы понимаете, список получился довольно внушительный. Я слышала, что лучше всего начать с того, чтобы составить список абсолютно всех людей, с которыми когда-либо был знаком, потому что наверняка они тебя хоть чем-то, но раздражают. А в моем случае это так и есть.

Поэтому я начинаю с мамы и папы, потом заношу в список друзей по школе — вспомнив все мелкие обиды, которые вынашивала в себе годами — и перехожу к своей сегодняшней жизни. Я достаю старые фотоальбомы, роюсь в старых записных книжках и даже захожу на сайт одноклассников, чтобы освежить память. Когда же я начинаю описывать причины, по которым они меня раздражают, то понимаю, что на это уйдет не то что несколько часов, возможно, несколько недель. Но мне так хочется начать новую жизнь, перенести все это на бумагу и посмотреть, кем же я на самом деле являюсь. И чем больше я пишу, тем больше осознаю, что большую часть своей жизни потратила на обиды и злобу.

От ручки, которой я пишу, уже начинает саднить указательный палец, и я закуриваю уже, наверное, двадцатую сигарету, когда раздается телефонный звонок. Когда мы только начали работать с Рэчел, она посоветовала мне не смотреть на определитель, потому что очередной звонок — это как раз тот перерыв, который мне необходим, даже если тебе кажется, что ты в нем не нуждаешься. И я согласно кивала, но все равно смотрела на определитель, всегда отвечая на ее звонки, так что она ни о чем не догадывалась.

— Алло, — говорю я, даже не взглянув на высветившийся номер.

— Солнышко? — И я сразу же узнаю этот голос.

— Привет, Надин, — говорю я. — Что такое? — Я уже не волнуюсь, как когда-то, когда мне приходилось разыгрывать из себя Тусовщицу.

— Что такое с вами? — спрашивает она встревоженным голосом. — Что вы делаете дома в пятницу вечером?

Я смотрю на часы: половина десятого. Я совершенно утратила чувство времени и прихожу в шок, когда понимаю, что даже не заметила, как закончился день и наступил вечер. С Рэчел мы расстались около полудня. Неужели я в течение восьми часов читала книгу про «Пледжс» и писала? И неужели сегодня вечер пятницы? Я и забыла об этом.