— Ваше время закончилось.

Он не сразу понял, где он. Оригинальной он не обнаружил. На столике сиротливо торчал бокал, из которого он выпил, как она сказала — «покрепче». Более он ничего не помнил. Под строгим взглядом хмурого здоровяка он оделся. Не найдя портмоне, он обратился к хмурому:

— А где девушка? — и, не получив ответа, вышел в наступающее утро. До вокзала было рукой подать.

Красик выдохся. В трубке ощущалось его частое дыхание. Через несколько секунд прозвучала фраза, которая произвела странное впечатление. Красик, отдышавшись, сказал:

— Прошу прощения, мне надо зарядиться.

— Але, але, — он несколько раз прокричал в трубку, но Красик исчез. Через минуту трубка ожила:

— Вас пригласят через два часа.

* * *

— Ну-с, коллега, объект свободен. Можно запускать последнюю пятерку.

— Да-с, коллега, согласен. Все готово, правда один из них проявляет некоторую странность.

— Для нас, коллега, никаких странностей, он тестирование прошел, размещен в блоке в соответствии с указаниями. Идет в лабиринт последним. Все. Баста, как говорят, трудящиеся массы.

Они еще раз проверили лабиринт. Датчики указывали на отсутствие претендентов. На пионерском табло светилось зеленое поле, означавшее, что ранее застрявшие зачищены.

— Они, коллега, могут флуктуировать в лабиринте. Как будем действовать в этом случае? — рассматривая пустой экран, спросил один из них.

— Будем считать их такими же, как и предыдущие, — ответил второй.

— Да-с, коллега, пожалуй, вы правы, пусть группируются. Это будет весьма интересно, сработает ли коллективный разум? Ранее положительных результатов это не давало. Последние группировки оказались слабенькими, лидеров не выявили. Обсуждения предлагаемых решений, судя по всему, были не структурированы и хаотичны. Так что, можем подвести итоги — лабиринт претендентов не мобилизует.

* * *

Она устала ждать каких-либо звонков от Рыжика. Безделье ее раздражало, а отсутствие информации приводило в дикое бешенство. Этот псих Рыжик исчез и не появлялся на связи уже более четырех часов. Терпение ее периодически лопалось, и она громко и нехорошо ругалась на пионэров и на всю эту затею с Гуру, который ей был нужен «как болотная поганка в грибной год». Наконец-то, после очередного уведомления: «вас пригласят…», на связи появился Рыжик.

— Я обаяю вас, — голос в трубке был радостен и свеж.

Она обрадовалась и удивилась услышанной фразе. «Обаяю», — что бы это значило?

А Рыжик без всякого предупреждения затараторил не останавливаясь:

— Мы с вами будем первыми в рядах обаятелей. Ряды будут шириться, множиться. Полезность наша будет расти.

Мы с обаянием вольемся все как один. Обаяние и еще раз обаяние. Вот наша цель, наше средство поддержки разума, правительства и всего пионэрского движения…

— Что вы мелете, Рыжик? — она попыталась приостановить поток его слов, но безуспешно.

— Обаять должно и должно с широким охватом, без оглядки на бесполезные, опасные новации. Обаятельная новизна должна быть полезной. Вы должны согласиться со мной. Вы должны… — Рыжик на секунду запнулся, — мы должны с вами подготовиться. Серьезно подготовиться, обаяние не терпит спешки, суеты. Не терпит экспромтов. Обаяемый пионэр полезнее простого. Это очевидно. Обаяемое движение полезнее обычного. Вы успеваете за моей мыслью?

Она почти завизжала в трубку:

— Эту дурь я не воспринимаю вообще. Дурь! Дурь! Сплошная дурь! Вы слышите?

А из трубки радостный голос продолжал:

— Вы можете себе представить — сотни, тысячи, миллионы обаяемых. Как это грандиозно! Как это полезно! Это невозможно переоценить. Всюду обаяние. Куда не кинешь взгляд, куда судьба не занесет, везде объяты обаянием. Везде объятый им народ!

— Он совсем сошел с ума, — испугавшись, подумала она. — Хорошо, что двери бронированы и он не может добраться до меня. Но как-то надо реагировать, как-то остановить его, — и она тихо спросила его:

— Вы поговорили с друзьями?

Рыжик неожиданно замолчал и не сразу ответил:

— Позвольте вам заметить, вы сбили меня. Так совсем нехорошо. Так не надо, — он снова замолчал. В трубке что-то засопело, задышало, и равнодушный голос произнес:

— Я нашел вариант, альтернативу. Нам следует аннигилироваться, и я могу развить свою мысль.

Она с некоторым облегчением ответила:

— Пожалуйста, развивайте.

— Как я вас понял, к Гуру вы больше не стремитесь, то есть стремитесь поневоле, по обстоятельствам, которые стали здесь уже выше нас. Выше наших способностей к поглощению знаний, то есть к Гуру, нам идти совсем неинтересно. Другое дело пионэрия. Прогрессивное движение. Нам надо бы подумать над этим…

— Опять пошло-поехало, — подумала она и, набравшись терпения, уже не перебивая «оратора», слушала Рыжика, лишь иногда откладывая трубку в случаях уж очень закрученных предложений.

— Я гораздо ранее говорил вам, что пионэрия — это дисциплина, это — порядок. Порядок — это соблюдение установленных норм и правил. Если все участники процесса соблюдают, что им положено, то это — порядок, а если наблюдаются отдельные члены не соблюдающие, то это — противоположное порядку — непорядок. Если этих становится много, то мы наблюдаем хаос. Что мы видим? Какие выводы мы должны сделать? Вы понимаете, куда я клоню? Куда, так сказать, ведет наша мысль, наш разум?

— Ведите дальше, — она еле успела вклиниться в его речь.

Рыжик на несколько секунд затаился и, видимо, собравшись с духом, восторженно произнес:

— Аннигиляция — вот наш выход! Аннигиляция не соблюдающих. Это так просто, так гениально! Я нахожусь в восторге! В восторге, — он несколько раз повторил это слово и, в конце концов, неожиданно спросил:

— Вы, я надеюсь, тоже в восторге?

Она, сдерживая раздражение, ответила:

— Я в нем по самые уши.

— Вот, вот вы и правы. По уши в восторге. Эта идея неожиданная, но верная-преверная. Надо активно продвигать, продвигать невзирая.

— Будем продвигать, — поддакнула она и добавила:

— Кого будем первым аннигилировать? У вас есть кандидатуры?

Рыжик моментально ответил:

— Мы будем первыми. Мы пойдем рука об руку, сломя и невзирая. Мы прогрессисты. На благо всех быть первыми. Как я рад! Как я рад, что вы согласились. Вы первая. Это прекрасно быть первой!

— А вы не хотите быть первым? Идея-то ваша, — перебила она его.

Рыжик ответил:

— Я идеолог. Я должен вдохновлять, следить и двигать процесс. Вы должны это поддержать. На вас у меня большие виды…

Она не выдержала и что есть силы крикнула в трубку:

— Вашу дурь вы сами и кушайте, и виды ваши малюйте себе на одном месте, — и бросила трубку.

— Ну и псих попался, — подумала она, нервно прохаживаясь вдоль стены, повторяя это противное слово: «аннигилировать».

— Идиот! И как это таких к Гуру везут? Псих, псих, — она никак не могла успокоиться, пытаясь мысленно переключиться на какую-нибудь другую тему.

— Очкарик хилый, — повторила она в последний раз и подумала: «А ведь он мог и притвориться. Тогда зачем? Просто от безделья убить время? Он может звонить мне, а я не смогла ни до кого добраться. Странная и загадочная эта контора, да вся поездка к Гуру.

Окончательно подавив раздражение от последнего разговора с Рыжиком, она вспомнила, как ее занесло в этот пионэрский пумпель:

«В тот вечер она возвратилась домой поздно. Отец категорически отругал ее за опоздание, а эта Панька подтявкивала, вторя отцу:

— Негоже так расстраивать родителя. В наше время молодежь так не делала.

Она, поначалу, старалась не отвечать на претензии и решила отмолчаться, но Панька, постепенно превратившись в великую ворчунью, продолжила монотонно воспитывать:

— Сан Саныч, что ты молчишь? Твоя дочь гуляет где-то, а ты молчишь. Так недалеко и до безобразий всяческих. Надоть блюсти манеры. Вот мы, бывало, десять раз спросишься родителев, чтоб куда-то отлучиться. В строгости росли. А сейчас тьфу да и только.