Дежурные единой цепью с «удержателями» наперевес уже прошли вдоль улицы, оставляя за собой лежащих в разных позах «подвергнутых». Он с силой вжался в тесный стенной проем. Лицо ощутило колючую и холодную поверхность бетонной ниши, а спина… А спина, дрожащая от ожидания задержания, чуть выступила наружу. Сзади к нему как приклеился еще кто-то холодный и такой же дрожащий. Потом этот кто-то обмяк и с тихим стоном отвалился от него. Он еще несколько минут стоял не шевелясь. Постепенно вокруг все затихло. Он приоткрыл глаза — уже стало совсем темно, улицу освещали тусклые фонари. Рядом с ним лежал незнакомец в странной позе — на животе лицом вниз с распластанными руками и ногами. Он нагнулся к нему и прислушался — незнакомец дышал и пытался что-то шептать, затем он пошевелился, с трудом перевернулся, встал и округлившимися от страха глазами оглядывался по сторонам. Незнакомец увидев его, приложил палец к губам, показывая, что следует молчать, нельзя говорить, по крайней мере, громко. Чуть позже он пришел в себя и тихо-тихо, но торжественно, запел:

— Партия — ты людям с детства нужна.

Партия — тебя взрастила страна,

Верь в меня ты смело,

Что бы я ни делал.

Я всегда с тобой на века…

Он не стал ждать окончания песни незнакомца и, озираясь по сторонам, зашагал к себе.

— Интересно, о чем он пел? О «дымистах» или «дождистах», а может быть. есть еще и правительственная. — так, размышляя о случившемся, он добрался до своего чердака.

Он проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на него. Было еще темно, и слабый свет от слухового окна еле-еле освещал его жилье. На тумбе сидел крупный кот и не мигая смотрел на него. Кот хотя и выглядел большим, но по его виду ощущалась безмерная голодность. Тело было худосочное, шерсть торчала кое-как, уши оборваны, то есть кот был корноухий и в придачу без хвоста. Вылитый «бабушкин кот», которого он помнил с детства. Но тот кот погиб от инвалида, а этот пристально смотрел на него, то ли от того, что не ожидал встретить здесь человека, то ли это место он занимал ранее и с наступлением холодов вернулся к себе. А здесь торчит эта, неизвестная ему, бородатая личность. Они оба поняли, что надо как-то налаживать отношения или разойтись.

«Надо бы накормить голодного», — подумал он, и вытащил из ящика остатки вчерашней еды. Кот осторожно обнюхал предложенное и понемногу, как бы нехотя, не торопясь, стал есть. Из этого следовало, скорее всего, что кот когда-то был аристократом, но по неизвестным обстоятельствам обнищал и теперь бедствует.

Недельки через две кот отъелся, выправился, округлился и стал даже привлекателен, а отсутствие ушей и хвоста придавали ему некоторое сходство с рысью, только серого цвета с темными полосами по бокам. Кот где-то шлялся по ночам и приходил только под утро поесть и полдня отсыпался. Есть он стал много и быстро, уже не стесняясь объедаться от пуза. С едой возникли проблемы — им на двоих уже не хватало, а без браслета получать ее всякий раз было рискованно. Вид его — затрепанного старикашки — каждый раз выручал, по небрежности выдавальщиков проверки и отметки в получении еды не проводились. Он подумал, что надо бы что-то предпринять — хотя бы сделать какую-нибудь имитацию браслета, вроде муляжа и махать им перед носом выдавальщиков.

По утрам, когда кот наедался и укладывался у него в ногах, они немножко разговаривали, каждый на своем языке и, казалось, даже понимали друг друга. Он читал ему тихо, нараспев стихи, а кот урчал и жмурился, слушая его.

— Уж месяц, как зима пришла,

В лесах не слышен птичий свист.

Кота судьба нам принесла,

Играл на флейте гармонист.

А кот? Что кот? — мурлыкал он,

Ему своя игра нужна.

Быть может, нужен тихий звон,

А может, шорох от мыша.

А может, флейту любит он —

Приятный извлекает звук —

И на кошачий полигон

Он потянулся как-то вдруг.

* * *

Он встретил ее случайно на узкой заснеженной улочке. Она энергично шла навстречу по узкой тропинке неочищенного тротуара. Он узнал ее сразу еще издалека и хотел было незаметно прошмыгнуть мимо, но глаза их встретились.

Она остановилась, изумленно глядя на него.

— Это ты, мой… — она запнулась на этой фразе, он в этом виде был неузнаваем.

— Да, Фари, это я, — пробурчал он, не зная что дальше делать и говорить.

Наступила пауза, неудобная для обоих, и это длилось почти минуту.

— Ты один? — спросила она.

— Нет, я с… — он вовремя спохватился, про кота он говорить не хотел.

— Да, почти один, — добавил он. — А ты?

— Я тоже почти одна, — как-то чересчур уверенно ответила она. — Где же ты живешь?

— Да так. Там у знакомых, — ответил он.

Она чуть улыбнулась понимая, что он лукавит.

— Тебя искали, — сказала она. — Как долго тебя не было.

— Да и сейчас меня нет, — сказал он, заметив, что она машинально потянулась к тревожной кнопке.

— Не волнуйся, — добавил он. — Вас уже, наверное, всех проверили на детекторе, второй раз проверять вряд ли будут.

Она опустила руки и с грустью внимательно осмотрела его с ног до головы.

— Ты стал совсем другой, — сказала она.

— А ты все такая же красивая, — ответил он.

— Ты сможешь вернуться? — спросила она.

— Это вряд ли, ты же знаешь, из моего состояния вернуться нельзя, — ответил он.

Они уже так разговаривали несколько минут и, казалось, продолжать это было бессмысленно.

— Если хочешь, я сотру эту встречу из твоей памяти? — спросил он.

— Ты уже научился и это делать? — спросила она.

— Да так уж получилось само собой, — сказал он, — похоже, я и мысли умею читать.

— С такими способностями. С таким даром ты сбежал. Зачем? Почему? — с волнением сказала она. — Зачем?

— Я не хотел работать на вас, — он спохватился и поправился, — работать на них.

— Да, я понимаю, — сказала она.

— Прощай и прости, — сказал он.

— Прощай, — ответила она.

И они продолжили свой путь не оборачиваясь.

— Она стала совсем чужой, — подумал он, — да и я уже не такой как был — специалист по изжогам.

* * *

Редкий в это время года солнечный день. Подмораживало. Он бесцельно, как обычно, бродил по улицам и незаметно оказался в центре, где в целях безопасности старался часто не появляться. Здесь жизнь проистекала активнее и быстрее, чем на окраинах.

Какой-то неприятный осадок остался у него после случайной встречи с Фари. Чувство вины не покидало его: — Он ее бросил, убежал, поэтому и виноват.

Но оправдывая себя, он вспомнил ее более-менее спокойное поведение при встрече и говорил сам себе: — Не очень-то она была грустна и жалости, и любви ко мне я не заметил.

Потихоньку день клонился к вечеру. В одном из переулков он услышал дикие крики не человека, скорее всего животного. Это походило на стоны и завывания. Приблизившись, он увидел небольшой фургон с надписью «Зверовоз», а рядом с ним двух серых мужчин, держащих в сетке орущего кота. Сдавленный сеткой кот хрипел и завывал на весь квартал. По ушам-огрызкам, отсутствию хвоста и окраске он узнал в нем своего чердачного «друга».

— Это мой кот, — твердо заявил он ловцам, — куда вы его?

— Известное дело, в зверинец, — спокойно ответили ловцы.