«Здесь, в этом захолустье, ей предложили супружество, а там, в их лощеном высшем свете, только обман, сплошные иллюзии, там видимость чувств. Очень жаль, что мне предложили это здесь. Этот отшельник Метик… Саша. А что? Он совсем неплох», — все эти мысли стремительно пронеслись у нее в голове. Она взяла себя в руки, вздохнула, промокнула влажные глаза и приготовилась к дальнейшему ходу событий.

А он стоял, смотрел на нее, и в глазах его читались и испуг, и великая жалость, и глубокий стыд за свой необдуманный поступок. Он, похоже, пытался найти какие-то слова оправдания, утешения, но не находил их, и широко открытые глаза и хриплый шепот говорили о его страшном смятении.

— Да разве я хотел. Вы меня не поняли… Разве можно, — он снова перешел на вы. — Разве можно так. Простите, простите…

Руки его то цеплялись ладонями друг за друга, то беспомощно повисали, то тянулись к ней, не смея до нее дотронуться. Видя его нервное возбуждение, она тихо и как можно спокойнее сказала:

— Я согласна быть вашей женой, — она тоже, видимо, от важности решения, перешла на вы.

Он остановил сбивчивый шепот. Они стояли и смотрели в глаза друг другу, пытаясь осознать это новое положение, в котором внезапно оказались, пытаясь заглянуть в то будущее, что может их ожидать потом, не сейчас, а сейчас надо было просто пережить это волнение.

— Эля, разве это возможно, разве я вам… — он поправился, — тебе нравлюсь, хоть чуточку.

— Да, — ответила она, — нравишься. Мы, может быть, сможем и полюбить. Сможем? — спросила она с тревогой, продолжая пристально смотреть ему в глаза.

— Полюбить? — как бы размышляя вслух, спросил он сам себя. — Да, да, мне кажется, что я люблю… — Он побоялся сказать — тебя и опять смутился, размышляя о чем-то своем.

Она поняла, он пытается разобраться в своих чувствах, и ему для этого необходимо какое-то время. Пожалуй, как ей показалось, такие эмоции у него появились впервые. Она не торопила его, она ждала. Он приблизился и неуклюже поцеловал ее руку.

— Мы так мало знаем друг друга, мы готовы к этому путешествию — супружеству? — спросил он, не отпуская ее руки.

Она решительно обняла его и поцеловала в губы. Эту ночь они провели вместе.

* * *

— Ты любишь меня? — прошептала она ему в ухо.

— Да, я люблю тебя, — ответил он.

Поселок спал, даже собаки не лаяли. Под утро все хождения прекратились. Стояла глухая тишина, которая бывает перед бурей, когда все живое замирает и готовится встретить ненастье.

— Ты любишь меня, как тот барин из романа? — спросила она, разглядывая его лицо в профиль.

— Какой барин? — переспросил он.

— Тот, который полюбил девушку, но так и не женился на ней. Ленивый был очень. Любил лежать на диване.

— Нет, не так, — ответил он, — я не люблю лежать на диване.

— А мне жаль этого лентяя. Всю свою любовь проспал. А энергичный друг его девушку взял в жены. Несчастный был лентяй.

— Почему ты думаешь, что он был несчастлив? — спросил он.

— А как же? Девушка любимая стала женой другого. Да и сам он никчемный какой-то, ничего не умел делать.

— Это все, конечно, так, — сказал он, целуя ее в щеку. — Но могут быть и другие мнения. Счастье для него может заключаться не в том, что он открыто, напоказ желает себе, а в скрытом его желании, в тайных мыслях своих, которые и ему-то самому не очень ясны. Он может желает себе счастья именно на диване. Посмотри-ка, вспомни — ведь он добился, точнее получил то, что хотел — тихую, покойную, почти провинциальную жизнь. У него появилась заботливая жена, родился сын. Чем не счастье для него? Да и после смерти его судьба его сынишки сложилась удачно, его взяли на воспитание его бывший друг и бывшая возлюбленная. Вон оно, скрытое для постороннего счастье.

— А ты счастлив? — спросила она. — Счастлив здесь?

— Наверное, теперь да. Потому что ты есть у меня.

— А любовь? — снова спросила она. — Любовь это счастье?

— Не знаю, — ответил он. — Помнишь, я говорил тебе о самоубивице на комбинате.

Она, прячась под одеялом, под утро в доме становилось прохладно, ответила:

— Угу.

— Это была сумасшедшая влюбленная. У меня из-за нее проблем было море. Следователи замучили. Она оставила на мое имя письмо со стихами. Меня весь поселок считал виноватым. Потом разобрались. Подозрения с меня сняли. Девчушку всем было жаль, хотя и осуждали и жалели ее одновременно.

— Она любила тебя?

— Вот послушай, я запомнил, — и он прочитал наизусть несколько строк:

— Ты можешь сразу все отнять —

Не стоит это ничего.

Я все могу тебе отдать,

Что не отнять не суждено…

За окном забрезжил рассвет.

— Я плохо поняла ее, особенно последние строчки, — сказала она печально.

— Никто не понял. Зря она это сделала, зря, — он повернулся к ней и погладил ее волосы. Пора было вставать — его ждала метеостанция.

* * *

Наконец-то им разрешили оформить брак. Сан Саныч изловчился и получил официальную справку об условной гибели по неизвестным причинам Аполлона Ивановича. Сколько ему это стоило Венере Петровне, известно не было. Только по ироничной реплике Сан Саныча она поняла, что бумага оказалась золотой. Конечно на душе у обоих осталось какое-то неспокойствие из-за этого вранья об Аполлоне Ивановиче, но они утешали себя тем, что эта ложь весьма близка к правде, вероятность гибели Аполлона была очень высока. Да и неправда была сделана во благо — у них росла дочь.

Лето разгорелось не на шутку. В полдень солнце палило нещадно. Все удивлялись этой неожиданной, более двухнедельной, аномалии — жаре под тридцать градусов. В пригородных лесах случались возгорания. В отдельные дни город затягивался маревом из дыма и пыли так, что дышать становилось трудно. Столичные власти срочно выпустили инструкции — правила поведения жителей во избежание перегревов и отравлений дурной атмосферой. Предписывалось на улицах передвигаться исключительно по теневой стороне и носить защитный малый противогаз. Работу основных контор и заведений перенесли на ночное время. К нарушителям инструкций применялись драконовские меры принудительного характера. Всех пойманных удаляли из города в зону возгораний на тушение, вплоть до особого указания властей. Поговаривали, что особо смекалистые граждане специально попадались на нарушениях — за городом, с подветренной стороны зоны возгорания, дышалось легко и свободно. А еще ходили слухи, что пожары специально устраивали производители противогазов, но эти слухи власти опровергали ежедневно. Свободное население пыталось выбраться за город, куда подальше, хотя бы чуть-чуть продышаться. Вечерние пумпели были заполнены до отказа.

Сан Саныч отправил Венеру Петровну с Венсой за город в новый дом, который ему предоставили совсем недавно. В вагоне было уютно и прохладно. Она нашла свободные места в одной из ячеек для старчества, для ветеранов с одиннадцатой интегральной оценкой. Две милые старушки, аккуратно одетые, сначала с некоторым недоверием осмотрели ее, а разглядев симпатичное личико ребенка в дорожном коконе, смягчились.

— Какой милый мальчик! — сдержанно восхитилась одна из них.

— Нет, это девочка, — ответила Венера.

— Ах! Какая умница. Смотрит глазками. Уу! Лапочка какая, — продолжила вторая старушка.

— Нынче легко растить детей. Вот в наше время, ох и досталось же нам с ребятами. Этих штучек как сейчас не было, а теперь что, датчиками обложатся, и ребенок под контролем постоянно.

— Да, милочка, времена меняются. Мой-то внучек в школе как учится? Им нынче в мозги вложат что нужно и уже готовый спец.

— Да, как-то все быстро делается. Правда говорят, что ошибок много. Вот к примеру, мальчик тяготеет к музыке, а ему математику в голову запихивают. Родители в панике — ребенок уродуется.