— Кто здесь? Кто ты?… Что ты хочешь?

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил он старика.

— Нам не нужна помощь, — ответил старик.

Вечер погрузился в темноту. Долгожданная прохлада опустилась с гор. Он не знал, что ему делать. Хотелось пить и есть. Хотелось просто лечь где попало и уснуть до утра. Он присел на корточки у старухи. Провел ладонью вдоль ее тела, остановив руку над головой. Он слышал об этой болезни. Найдя больное место, он попытался восстановить кровоток. Через час его манипуляций старуха понемногу успокоилась, напряжение и беспокойство ее спало. Непонятное бормотание прекратилось. Старуха что-то тихо сказала старику, и он ответил ей:

— Пусть идет своей дорогой.

Усталость окончательно свалила его, едва спустившись с террасы, он плюхнулся на кучу соломы и моментально уснул.

* * *

На госпитальной койке сидели двое — Предводитель и Ветеран.

— Вот до чего дожили, — ворчал Ветеран, — уже на одну кровать кладут двоих раненых. Неужели нельзя планировать войну, планировать поступление раненых?

— Ну уж, батенька, это вы уж слишком. Хотите вычеркнуть из жизни случайные события. Это уж никак нельзя. Как же без случайностей? Это ж, батенька, нонсенс.

— А как же на моей войне? Наши начальники планировали боевые безвозвратные потери. Без этого показателя ни одна операция не планировалась. Как же? Как же вы сможете составить план боевых действий без потерь? Такого на войне не бывает, — возмутился Ветеран.

— А вот так, — ответил Предводитель, — у нас война не такая как ваши. У нас не ради победы все происходит. Помните, как этот юноша-инструктор сказал: «Война осталась без побед», а ведь верно сказано прямо в точку: «без побед».

Да и ваши войны, батенька, если внимательно посмотреть исторические данные, развернуть их, так сказать, во времени, то может оказаться то, что раньше считали победой, сейчас уже можно считать поражением.

— Я понял, куда вы клоните, — прошипел сердито Ветеран. — Это ваша теория исторической относительности всем мозги запутала. А я вам твердо скажу — без побед нет смысла в войне. А возьмите героев, скажите и героев не было?

— Герои-то были, да и легенд о героях было достаточно, — ехидно заметил Предводитель. — Я вам вот, к примеру, скажу: помните Шустрика, вот вам и герой.

— Этот шофер герой? Не смешите меня, старика. Это ж простой армейский болван-бабник, — Ветеран аж поперхнулся от возмущения, — машину в пропасть, армейское имущество загубил, а вы говорите герой?

— А вы, батенька, не кипятитесь, давайте разберемся спокойно. Представим объективно как было дело: «Навстречу по узкой горной дороге шла машина в госпиталь с ранеными. Ну скажем, к примеру человек эдак под десяток, плюс водитель. А навстречу Шустрик. В машине он и стажер. Справа обрыв, слева скала. Куда деваться Шустрику? Он геройски, рискуя жизнью, жертвуя стажером, бросает свою машину в пропасть, спасая встречную с десятком братков, плюс водитель. Каково? Разве не герой?»

— Что вы мне тут загибаете? Не было встречной машины. Не было. Вы же это знаете лучше меня, — злобно прохрипел Ветеран.

— Ну и кто об этом знает? Я знаю, вы знаете, Шустрик знает. Итого три человека. А если мы дадим описание этого подвига в средства массовой информации. Да еще снимем, талантливо снимем фильм об этом. Наградим Шустрика чем-нибудь, чтобы гордился собой. Так и тьма народа будет знать этот героический поступок Шустрика. Художников привлечем — пусть картину напишут, нарисуют, так сказать, на холсте. И не одну. Конкурс какой-нибудь организуем среди творческих людей. Вот вам, батенька, и подвиг.

Ветеран затих и только тяжело дыша глотал таблетки.

— Да, вы мастера коверкать историю, — тихо и грустно сказал он после продолжительной паузы, — ну а те, кто погиб на фронте, те же герои без всяких ваших художественных штучек.

— Да, батенька, я согласен — герои. А вот присмотреться к этому, я все никак не могу взять в толк ваших понятий. Погиб боец — пишут: «пал смертью храбрых», а умер в госпитале или уже дома — пишут: «умер от ран». Как-то не одинаково героически звучит. А если написать: «умер от ран смертью храбрых», то получается смешно.

— Для меня звучит одинаково, а вы как хотите трактуйте, только помните, история не прощает забвения, — уже успокоившись пробурчал Ветеран, — надо нам уж как-то размещаться на этой койке. А то скоро обход.

— Да уж пора, — ответил Предводитель, — давайте ляжем валетом — головами в разные стороны.

— Валетом, так валетом, — сказал Ветеран, располагаясь головой на подушке.

— А вы, Батенька, я вижу, права свои знаете. Ветеранам у нас почет и привилегии. А нам администраторам одни проблемы остаются «спать без подушки», — недовольно пробасил Предводитель.

— Да молчите вы, администратор, — ответил старик, — вот, кажется, уже докторина идет. Выпишет нам за шум по успокоительной клизме, сразу утихните.

— Как это успокоительной? — прошептал Предводитель, — вы хотели сказать очистительной?

— Нет, именно, успокоительной, — хихикнув ответил Ветеран. — После нее все мысли уходят, остается одна мысль «успокоительная» — куда-бы все это деть?

Вот и докторина идет. Да… хороша. У нас в третьей роте была санитарочка, я вам скажу, ох, хороша! — Ветеран мечтательно потянулся.

* * *

Он проснулся. Не открывая глаз, обдумал сон, и серьезный и смешной. Почему-то ему не снились ни Фари, ни Сандра, ни докторина, а только эти два «мудреца».

— Странно, — подумал он и открыл глаза.

Солнце поднялось уже высоко, освещая почти весь двор и дальнюю каменную стену, закрывающую ему вид на горы и долину. У изголовья он обнаружил глиняный кувшин и миску с полукруглым, светло-желтого цвета предметом. Он осторожно взял его в руки. Кисловатый запах подсказал ему, что это похоже на вторую еду, только более твердую. Он осторожно откусил небольшой кусочек, прожевал и проглотил. Еда ему понравилась, тем более что он уже почти сутки ничего не ел. В кувшине оказалась свежая холодная вода. Он с жадностью набросился на еду, запивая ее большими глотками воды из кувшина.

Старик по-прежнему неподвижно сидел на террасе и смотрел куда-то вдаль. Старуха, видимо, была внутри дома. Он поклонился, поблагодарил старика и через обветшалые ворота вышел на узкую улочку между домами. Почувствовав прилив сил, не оглядываясь, он зашагал вниз в сторону долины, видневшейся вдалеке между гор. Идти было легко и просто. Каменная дорога зигзагами шла вниз. Было еще не жарко, горный воздух с ночи еще не прогрелся. Ему было радостно — впереди был дом и свобода. А какой дом? И какая свобода? И что он там на севере будет делать? Над этим он не задумывался, а точнее, прогонял эти мысли подальше от себя.

Примерно часа через четыре интенсивной ходьбы он подумал о ночлеге. Опять спать под открытым небом не хотелось, и где здесь заночевать среди камней, непонятно. И вот за очередным поворотом дороги показались несколько каменных строений, притулившихся на склоне холма. Но даже издалека было видно, что вся эта деревушка, а точнее, хутор давно заброшен. Почти все крыши домов провалились. Деревянные детали обветшали. Каменные стены в некоторых местах были разрушены временем. Эта общая картина запустения энтузиазма заночевать здесь не вызывала. Он осторожно, уже не так уверенно, спустился к хутору и более получаса бродил среди руин, осматриваясь и пытаясь выбрать более менее подходящее место для ночлега. Он заглядывал в открытые, разрушенные двери домов и нигде жителей не обнаружил. Увиденное действовало на него угнетающе. А день приближался к вечеру. Солнце садилось, и только последние его лучи освещали местность. За каменной стеной, окружающей хутор, он наткнулся на небольшое местное кладбище. На могильных плитах были выбиты на неизвестном ему языке надписи. Часть могил выглядела довольно странно. Создавалось впечатление, что покойников забыли захоронить или хоронили как-то не до конца — чуть набросав камни поверх покойного, даже не готовя могилы.