Лето было на средине,
Появился желтый лист.
В музыкальном магазине
Флейту тронул гармонист.
То ль гармошка надоела,
То ли флейта позвала,
От мехов рука немела
И игра совсем не шла.
Так бывает в жизни часто —
Алогичности кругом
Нам не нравятся ненастья,
Но от них дороже дом.
— А энто кухня, — «дембель» погремел мисками и кружками, — еду как привозят, ты уж знаешь, а там матрасы да все для спанья. Ты энто все береги, а то разберут, не найдешь, «тощий зад», потом ничего. Капрал не любит непорядок. Он у нас мужик строгий, но справедливый, заботливый, «тощий зад». Ты его уважай, — продолжал свои советы «дембель».
Время было ранее, еще не рассвело, братки тихо посапывали. В предрассветной тишине он посмотрел на часы — до подъема оставался еще целый час.
— А куда это наш Капрал отлучается иногда по ночам? — спросил новый дневальный.
— А у него, кажись, здесь жена вроде, в госпитале работает, вот он и бегает к ней, — ответил «дембель», — говорят, ему из-за этого чой-то орден задержали. То ли за отлучки, то ли жена из местных.
— А орден-то за что? — снова спросил дневальный.
— Да вроде «за рвение, третьей степени», — последовал ответ.
— А здеся вот «тощий зад», для мытья, для бани, ну ты знаешь — баня приезжает раз в неделю, — продолжил «дембель».
— Ты эта, придут соседи из чужой роты меняться, так не торопись. Не дешеви. За матрас бери десять мисок, а за миску — пять кружек. Торгуйся, им надоть, пущай соображають. Но и не крохоборничай, жмотов у нас не уважають, — «дембель» бережно выровнял ряды мисок и продолжил «передавать дела»:
— А вот ишо, инструктора блюди, он ведь сверху послан, вон как мысли читает, как книжки, отгадывает все враз. Братки его прозвали «Фокус», да и Капрал его любит.
Братки потихоньку просыпались, среди них началось ленное движение и шорохи.
— Ну, кажись все, «тощий зад», — дембель закончил передачу дел, — будем прощаться, — и он по очереди подходил к браткам, пожимал руку, с некоторыми обнимался.
Видно было, что ему очень грустно и тяжко. Когда он подошел к инструктору, глаза его слезились:
— Ну, прощай, инструктор, удачи тебе.
— И вам удачи и счастья со стариками, — сказал он в ответ.
«Дембель» как-то странно и виновато улыбнулся и тихо ответил:
— А нету никаких стариков, один я, совсем один…
— А тогда зачем вы.? — изумленно спросил он «дембеля».
— А это так — мечта, без нее как же, без мечты-то? — «Дембель» поднял с пола свой мешок и вышел из бункера в наступающий рассвет.
Пожар на лесном болоте
В те времена, когда он в детстве обретался в летних детских, да и в юношеских лагерях, бывали лесные пожары. Особенно они свирепствовали в хвойных лесах в период жаркого и сухого лета. От чего эти пожары возникали, точно неизвестно. Поговаривали, от незатушенных костров, брошенных окурков и спичек, а то и от вредителей, специально поджигающих леса. В те годы очень много народа курило всякий табачный хлам, и это занятие, курение, так широко было распространено, что некоторое время даже считалось модным. Дошло до того, что школьники средних классов частенько курили, кто что достанет.
Правда, для совсем уж юных курение считалось неприличным, и за это взрослые их ругали и наказывали бывало весьма серьезно. Главным воспитательным инструментом того времени являлся ремень. Для мальчиков суровый из свиной кожи, шириной эдак в сантиметра три, а для девочек помягче, скорее яловый или хромовый и шириной гораздо меньше. В образцовых семьях этот инструмент висел не на самом виду, но так, чтобы подрастающее поколение могло видеть сей предмет как можно чаще для постоянного понимания неизбежности наказания за неблаговидный проступок.
В те далекие годы леса оберегали от пожаров путем прокапывания борозд и устройства просек для предотвращения распространения огня, а также вывешивания плакатов с просьбами: «Берегите лес», на которых рисовались условные елки и пожирающие их языки пламени. А из этих условных елок выбегали в страхе олени, лоси и другая лесная живность. Эти картинки не очень-то действовали на поджигателей, видимо, все эти плохие ребята и взрослые: разжигатели костров, курильщики и просто вредители, воспитывались в необразцовых семьях, а некоторые из них, может быть, были сиротами, потерявшими родителей после последней войны. Этих плохих сирот иногда называли трудновоспитуемыми, потому что они трудно воспитывались тогдашним еще слаборазвитым обществом.
Нынче этот процесс весьма цивилизован, а леса напичканы сенсорами, так что отдельные редкие нарушители пожарной безопасности быстро обнаруживаются и подвергаются в зависимости от тяжести проступка легким задержаниям или глубоким искоренениям.
Тушением пожаров занимались лесники, то есть работники, блюдущие за лесом. Но их было мало. К тушению особо больших пожаров привлекали разного рода административных людей и население, когда огонь подбирался на особенно близкое расстояние к жилым постройкам. А чем тушили? Смех и грех, забивали кромку огня березовыми вениками, потому что средств пожаротушения было маловато. Видимо, тогда считалось, что огонь в конце концов сам потихоньку затихнет и погаснет. Тем более, что дожди в этой местности были частыми. А жаркие, сухие лета были редкими. В то лето горело изрядно. Их лагерь поднимали на тушение довольно часто, правда только одних мальчишек.
Машина промчала их сначала по шоссе несколько десятков километров, потом по лесной, грунтовой дороге еще полчаса, и вся тушительная бригада во главе со школьным учителем оказалась на лесной поляне, одним краем примыкавшей к большому лесному болоту, поросшему тонкими сосенками. Болото дымилось вовсю, кое-где был виден огонь, но благодаря тому, что было безветрие, сильного огня не было. Дымище сизым, плотным покрывалом накрыло и лес и болото. Видимость была слабоватая, уже метрах в ста что-либо разглядеть было трудно. Послеобеденное солнце еле пробивалось сквозь пелену дыма. Першило в горле и немного слезились глаза.
Бригада пацанов приступила к тушению. Наломали веников и хлестали ими по кромке огня, добиваясь его полного погашения. Машина ушла в лагерь за следующей партией юных пожарников. Появившийся мрачный и черный от копоти лесник в фирменной одежде выдал краткие устные инструкции по пожаротушению и удалился на другой участок леса. Через пару часов тушильщики почернели от гари и весьма утомились. От огня было жарко, и результаты тушения не радовали. Там, где казалось, все было потушено — снова появлялся огонь. Беготня от одного места к другому выматывала. Прошло еще несколько часов борьбы с пожаром. Бригада уже на несколько километров удалились от места высадки из машины. Солнце садилось, его слабо пробивающийся сквозь дым диск завис над горизонтом. Бригада в результате коллективных обсуждений сообразила, что пора выходить к месту сбора, а ориентиры в дымном лесу были потеряны. Решение — куда идти? — принималось коллегиально и поэтому четкого направления движения обнаружено не было. Бригада хором на счет: «три, четыре», крикнула несколько раз: «АУ… АУ». Прислушались. Где-то за болотом отозвались: «АУ…АУ». Двинулись в ту сторону по болотным кочкам, обходя наиболее опасные, мокрые места. Минут через тридцать, выйдя на это «ауканье», выяснили, что это была не их компания. Чужие ребята из другого лагеря встретили их, но помочь ничем не могли. Их место расположения находилось очень далеко от лагеря заблудившихся. Наступило неприятное прозрение — они заблудились вместе с учителем, тоже городским жителем, совершенно не соображающим, что делать в таких случаях в лесу поздним вечером. Стали хором соображать: что делать? Куда двинуться? Пока еще совсем не стемнело, по старым следам по болоту двинулись назад. Через те же полчаса «пожарники» оказались на том же месте, на опушке леса, откуда час назад пошли на «ауканье». И здесь всем, наконец-то, повезло — буквально в десятке метров нашлась та лесная дорога, по которой их привезли на пожар. Хмурой радости от этого события не было предела, молчаливое, угрюмое ликование проступало даже через сильный голод и жажду, даже через обиду за то, что их самоотверженных тушителей лесного пожара бросили в темном лесу.
