— А вы можете пропустить меня вперед? Мне очень нужно, ну что вам стоит, — Красик обращался уже ко всем. В интонациях его голоса появились плаксивые нотки.

— Мне очень, очень. Вы понимаете, когда очень, очень? Бывают же такие минуты, когда нельзя отказать? Мне нельзя отказать. Просто нельзя. Это негуманно. Гуманизм это самое главное. Мы же с вами гуманисты. Жалость гуманна. Жестокость не гуманна. Гуманисты. Вы, конечно, гуманисты. Я тогда пойду вперед? Нет возражений? Нет? Нет возражений, — и он скоренько удалился по сумрачному коридору, повторяя последние слова:

— Нет возражений. Нет возражений…

— Что это было? — спросила девчушка. — Куда он ушел?

— Словесный понос, — ответила Венса.

— Он еще там в бункере замучил меня вопросами по телефону: «Что, да как?» И видите ли, дайте ему доказательства, что Он есть? А у меня нет доказательств. Надо просто верить, что Он есть, — юноша хотел еще что-то сказать, но Лучу прервал его:

— Надо идти. А он, точнее оно, этот Красик, может быть и не человек вовсе, но у меня тоже нет доказательств.

— Может, мне уже можно снять повязку? — спросила девчушка. — Скоро выход. Вы чувствуете, воздух стал свежим и пахнет по-другому.

— Да, духота ушла, — подтвердила Венса. — Но где этот выход? Этот дурацкий лабиринт сложно устроен. А вот псих, наверное, дорогу знает, умчался как вихрь.

Свежий воздух заметно улучшил настроение. Девчушка перестала бояться глухих коридоров и узких лазов.

— Я уже не страдаю этой клаустрофобией. А то разбоялась, как маленькая девочка. Говорила мне мама: «Станешь взрослой, когда для других будешь делать больше, чем для себя», а я не знаю до сих пор, взрослая я или нет?

— Взрослая, раз идешь вместе с нами к Гуру, — ответил юноша. — Мы все здесь взрослые, опекунов что-то я здесь не заметил. Один Он нам всем опекун. Только у Него защиты надо искать, только Он…

— На Него надейся, а сам не плошай, — так часто говорила мама Эля, — перебил его Лучу.

— А без Него всё равно не обойтись, — юноша крепко держал девчушку за руку, и она с каждым шагом двигалась все увереннее по еще довольно узким коридорам.

На него они наткнулись так внезапно, что в Лучу, резко остановившегося, с ходу воткнулась Венса и, недовольная, что-то буркнула себе под нос.

Он лежал на боку, поджав коленки почти к подбородку, и, похоже, тихо спал с открытыми глазами. Лучу склонился над ним, зрачки Красика не реагировали на движение руки.

— Утомился псих, — иронично заметила Венса, заглянув через плечо Лучу. — Словами всех закидал и кончился. Спит как сурок в подземелье.

— Он не спит, он умер, — неуверенно сказал Лучу, — дыхание незаметно.

Лучу осторожно пощупал пульс.

— Странно, пульса нет, а рука горячая. Недавно умер.

Псих пошевелился и еле слышно, ни на что не реагируя, заговорил:

— Нет возражений, нет возражений. Срочно нет возражений. Срочно зарядка. Нет возражений, — он еще с минуту что-то бормотал совсем неразличимо и окончательно затих.

— Точно умер, — прошептал юноша.

— Это ужасно, надо позвать кого-то, — девчушка испуганно прижалась к бетонной стене.

— Что будем делать? Надо его вынести отсюда, — предложила Венса. — Оставлять его здесь нельзя.

— Он не человек. Смотрите, — и Лучу несколько раз заслонил ладонью свет, падающий психу прямо в глаза.

— А что тут смотреть? — недоверчиво спросила Венса. — Псих лежит себе, не шевелится.

— У него зрачки от света сужаются. Видите, — Лучу еще несколько раз повторил манипуляцию со светом.

— Может, он не весь умер? — предположил юноша. — Душа еще не отошла.

— Никакой у него души нет. Если он умер, зрачки тоже должны умереть. Да и теплый он до сих пор. У него что-то сломалось. Он точно не человек, — Лучу еще раз послушал пульс. Проверил дыхание.

— Я не доктор и не знаю, что это такое. Можно, конечно, взять его с собой, я ведь могу ошибаться.

* * *

— Изделие приближается к выходу, — помощник в очередной раз зачитал сообщение.

— Хорошо, — одобрительно кивнул головой шеф и, не отрываясь от бумаг, спросил:

— Он идет первым или еще отстает?

Помощник еще раз заглянул в документ и ответил:

— Он идет с группой.

— С группой? — удивился шеф. — Это соответствует программе?

Помощник несколько помялся и после небольшой паузы ответил:

— Это не соответствует программе.

Шеф встал из-за стола.

— Это сбой или что-то еще? Что говорит руководитель проекта?

— Пока неизвестно, надо подождать, — ответил помощник.

Шеф прошелся вдоль стола, отпустил помощника и задумался:

— Если это сбой и кукла выйдет со всеми, что тоже неплохо, то, пожалуй, первые испытания пройдут успешно. А если это не сбой, то можно ожидать неприятностей. Что же в итоге? Остается только ждать.

* * *

Они по очереди несли психа, перетаскивали через косые лазы. Лучу и юноша через пару километров подустали, хотя Венса и девчушка пытались им активно помогать. Псих не разгибался, его пришлось так и тащить с согнутыми ногами. Лучу периодически останавливался передохнуть у очередного поворота или тупика, проверял состояние психа и каждый раз ворчал:

— Тащим неизвестно что. Мертвый, а не холодеет. Такой же теплый, как в самом начале. Бросить бы его из милосердия к нам или из-за гуманизма.

Юноша, поправляя очки на психе, укоризненно посмотрел на Лучу.

— Да, я понимаю, — отреагировал Лучу, — надо вынести его отсюда, а там врачи разберутся. Да снимите же очки с него, потеряем же или разобьем.

Венса, осторожно вытащив дужки из-за ушей, забрала очки себе.

— Смотрите, он закрыл глаза, — вскрикнула она.

Все уставились на психа, а он продолжал всё так же лежать неподвижно на полу, но только с закрытыми глазами.

— Он нас подслушивает, — прошептала девчушка. — Его пионэры подослали, чтобы следить за нами. А мы жетоны… — она осеклась и испугалась, что выдала всех.

— А зачем за нами следить? — нарочито громко сказал Лучу. — Мы идем и идем к Гуру. Никого не обижаем. Вот попутчик заболел, так мы его несем.

Всем стало как-то не по себе, и все одновременно подумали об одном и том же: «Псих мог догадаться, что крепление у них подпилено». И сразу всем захотелось этого психа бросить тут же, да еще стукнуть как следует. Присутствующие переглянулись, и даже юноша глубокомысленно молчал, ему тоже расхотелось тащить психа дальше.

Несколько минут все молча смотрели на психа. Он истрепался немного, рубашка его и штаны от перетаскивания сквозь узкие лазы порвались. Грязные пятна красовались по всей одежде. Одна щека была исцарапана до крови, видимо, задели ею где-то за шершавую стену. Весь вид психа вызывал жалость и, если бы не знание его сущности, они, конечно, тащили бы его и дальше без сомнений.

— Это что же, и поговорить теперь нельзя? — возмущенно прошептала Венса.

— Будем идти молча, — предложил Лучу, — столько тащили, бросать жалко.

* * *

— Да-с, коллега, сейчас деньги решают все. Вся полезность, в конечном счете, оценивается в деньгах. Шли к универсальному измерителю блага и уткнулись в деньги, и сразу стало до жути скучно.

Они не спеша беседовали, изредка поглядывая на экран. До контрольного времени оставалось менее часа.

— Скучно? Пожалуй, не соглашусь с вами, коллега. Универсальный показатель и есть само благо. Звучит для романтиков, может быть, и не очень красиво: «деньги — благо», но в сущности, если отказаться от них, от денег, то это квазимеркантильное благо нечем будет измерить. Придется искать другой эквивалент.

— Да-с, насилуя себя, соглашаюсь, но очень не хочется. Изобрести, что ли, благометры? Кхе, кхе, смешно, наверное, — благометры.

— Смешно, не смешно, а изобретать придется, если решимся от денег отказаться.

— Может быть, моральный измеритель завести какой-нибудь, принять моральные законы, определяющие уровень блага, и соблюдать их? Соединить, так сказать, благо и полезность на моральном уровне?