Старая луна поднялась над лесом. От ее сияния Гори-гора стала еще сказочнее. Костры почти потухли, слабый свет от догорающих углей еле был виден. Кромка леса вокруг вершины подсветилась серебристым сиянием и, казалось, весь воздух был пронизан чем-то торжественным и загадочным.

Быстрая тень мелькнула сзади Яри. Глухой удар она почти не расслышала, скорее почувствовала, что что-то тяжелое резко опустилось ему на голову. Яри обмяк и всем телом рухнул вниз в темноту».

Венса замолчала, обдумывая дальнейшие события.

— Кто его так? — настороженно прошептала девчушка.

Венса продолжила:

«На фоне луны стоял Черныш. Она не сразу распознала его. Силуэт его с дубиной в руках застыл в ожидании ее реакции, а она, не обращая внимания на Черныша, склонилась над рухнувшим Яри, который лежал лицом в траву. Бажена судорожно

перевернула тело на спину и, держа в ладонях руку Яри, тихо стонала:

— Яри, Яри…

Яри не проявлял признаков жизни. Полуоткрытые глаза его смотрели куда-то высоко мимо нее. Она прижалась к его щеке, положила ладонь на грудь и пыталась уловить хотя бы малейшее биение сердца. Бездыханное тело постепенно отдавало тепло. Она оторвалась от него, когда холодная роса накрыла высокую траву на холме».

Венса замерла, показывая всем своим видом, что ее рассказ окончен. Несколько минут все молча переживали услышанное.

— А что было потом? — печально спросила девчушка.

— Потом все было просто: Яри похоронили на деревенском кладбище, Черныша отдали на выселки с запретом появляться в деревне, а Бажена так и осталась хозяйничать в доме, помогать матери-старушке да братьям.

Лучу приготовился идти дальше, но что-то его остановило, и он тихо заметил:

— На картине конец истории иной.

Венса внимательно посмотрела на него и ответила:

— На картине почти всегда не так, как в жизни.

Метров через пятьсот они почувствовали, что воздух стал чище. Немножко, совсем на малую толику, проявилась заметная свежесть. На очередном повороте, когда Лучу тщательно проскрябал отметку на стене, они разглядели еще один поэтический «шедевр»:

Гады-суки пионэры,

Вы живете как кроты.

С вас не будем брать примеры,

Раз туды твою, туды!

— Нехорошо так писать на стенках. Злобой зло не победишь, — смиренно произнес юноша. — Нам эти препятствия даны как испытания. Испытания духа нашего. Надо верить в добро. Оно всегда сильнее зла.

— Будем верить, — с еле заметной усмешкой ответил Лучу. — Кстати, не хотите ли вы когда-нибудь снять эти жетоны? — добавил он.

— А мы можем их снять? — удивилась девчушка.

— Можем, — уверенно заявил Лучу, — по крайней мере, надо сделать запилы, чтобы в подходящий момент от них освободиться.

— Но, позвольте, не мы их надевали и не нам их снимать, — беспокойно парировал юноша.

Разговор прервался, все обдумывали эти последние слова: «не нам их снимать».

— Но мы их получили не добровольно, — заметила Венса, — что же ждать хорошего от насилия?

— Давайте снимем, — девчушка явно поддержала идею Лучу, и только юноша оппонировал, пытаясь оправдать свое несогласие:

— Без жетонов нас могут не допустить к Гуру.

Лучу, почувствовав, что юноша просто боится избавиться от жетонов, решил усилить свое предложение:

— Мы с Венсой уже сделали запилы, а вы, собственно говоря, можете оставаться и без них. Но когда вам захочется или понадобится сорвать эти железки, нас рядом может и не оказаться. Что ж, тогда вам останется только помолиться, — последнюю фразу он, конечно, сказал в адрес юноши и сразу пожалел об этом.

— Вы думаете, я трус, — обиделся юноша. — Я просто не очень уверен в себе, и без молитвы мне бывает очень нехорошо, трудно.

Снова наступила пауза. Все понимали, что пора идти дальше. Чувствовалось, что конец лабиринта близок, но юноша, похоже, что-то хотел сказать важное, и все затихли в ожидании его слов.

— Можно я помолюсь за всех за нас? И тогда вы сделаете надпилы, — он ждал ответа и заметно волновался.

Лучу ответил за всех:

— Можно, если это не долго, нам надо торопиться. Мы торчим в туннелях, наверное, уже более двух часов.

Юноша медленно, делая, казалось бы, ненужные паузы, заговорил:

— Я редко прошу Тебя, потому что я боюсь, что Ты не услышишь… У Тебя так много забот. К Тебе обращаются страждущие. Нас много, очень много, и у каждого свое самое главное и насущное… Мне бывает очень стыдно, что я иногда не верю в Тебя… Мне хочется попросить за себя, но нет, просить себе я не буду. Нет. Не за себя я прошу. Я прошу за них… Я бы мог обещать Тебе, что если Ты исполнишь мою просьбу, я буду верить в Тебя всегда, но это сделка. Я не хочу сделки… Прими меня таким, каким я есть, и чтобы все… чтобы всем когда-нибудь повезло.

* * *

Они ожидали, что он вот-вот догонит их. Вслед за ними шел кто-то и пел какую-то чушь, иногда выкрикивая отдельные слова неизвестно в чей адрес. Они хотели было дождаться этого догонялу, но что-то им подсказало, что не стоит из-за него терять темп. Тем более, что выход по состоянию атмосферы в переходах был где-то рядом. Совсем близко, за поворотом послышалось:

Я первый, я смелый,

За мной пойдут другие…

Глухое эхо повторило последнюю строчку, а за ней последовало:

Я человек умелый,

Другие не такие…

Эхо дважды повторило:

Другие не такие…

— Другие здесь стоят, — мрачно прошипел Лучу. — Все скоро станут другими, если выберутся отсюда.

— Этот голос мне знаком, — прошептала девчушка. — Это Красик, поэт и балагур.

— Псих, — возразила Венса, — ненормальный Рыжик.

— Провокатор и некто, кому я бы не доверял, — добавил Лучу.

Из-за угла вывалился жизнерадостный, улыбающийся рыжий очкарик — Красик и, увидев их компанию, сразу посерьезнел, прибавил шаг и, не доходя до них метров десять, заговорил, четко произнося каждое слово.

— Ожидал и дождался. Наконец-то, очередь к Гуру. Вы будете последний? — он обратился к юноше. — Тогда я за вами. Вы не будете возражать, что я буду за вами? Если кто-то подойдет, то вы скажете, что я за вами, а то вдруг мне не поверят. А вам могут поверить. Вы здешний, а я издалека, — он говорил и говорил, не останавливаясь, и юноше никак не удавалось вставить хотя бы слово. Он несколько раз пытался что-то сказать в ответ, но каждый раз, как только он открывал рот, Красик уже начинал новую фразу.

— Надеюсь, остальные подтвердят, что вы последний? Вот вы, например, — Красик обратился к Венсе, — не будете возражать, что я буду за этим юношей и что я буду последним? О! Как приятно быть понятым. А то, знаете ли, не понимаем мы друг друга, отсюда и разногласия. Вот вы, например, — он указал на Лучу, — когда-то, может быть совсем недавно, были последним. А теперь кто вам поверит, что вы последний? Последний, ведь он, — и Красик снова повернулся к юноше.

— Вы можете подтвердить, что он уже не последний? Можете? Тогда вы обязательно, если вас спросят — он ли последний, этот юноша хорошего телосложения? То вы просто обязаны подтвердить, что он не последний, это ваш, так сказать, прямой долг, прямая, можно сказать, обязанность.

Похоже, Красика было уже не остановить. Он говорил и говорил, все убыстряя темп, и достиг такой быстроты слововещания, что перешел на скороговорки. Остальные уже с некоторым испугом наблюдали за его манипуляциями, которые тем более выглядели странными, так как не сопровождались ни жестикуляцией, ни мимикой. Казалось, что внутри Красика работает скороговорящая машина.