— О фантастике, — недовольно ответил крупный мужчина.

— Не люблю я эту фантастику, — продолжила старушка. — Пыжатся эти фантасты, что-то мудрое сказать нам хотят, а всё одно враньё получается. А главное — спросить разъяснения не у кого.

— Как это не у кого? — удивился дедуля. — Вон, автор-то рядом.

— Как же, спросите у него! Их и след простыл, — обратила внимание на пустой стол гламурная дама.

— Нет, не простыл. Свечи горят, а к тому же я заметила: повел он ее танцевать. За ручку нежно взял и увел в зал, — возразила большая дама.

— А вы что же сидите, не танцуете? — дедуля, улыбнувшись, спросил большую даму.

Большая дама вопросительно взглянула на крупного мужчину, который хмуро наблюдал за мерцающим пламенем свечей.

— Наверное, мы свое отплясали, — грустно ответила большая дама.

Компания затихла, слушая доносившуюся из зала мелодию. Дедуля встал, прошелся вдоль веранды, заглянул в зал и, вернувшись на место, произнес:

— Действительно, танцуют. А по поводу топляков и прочего вот что я вам скажу, дамы и господа. Думается, что автор намеренно поместил своих героев в такие экстремальные условия, чтобы ярче проявились характеры. Правда, мы пока еще не знаем, чем закончится эта история. Удастся ли молодым людям вырваться на свободу?

— Поживем — увидим, — тихо ответила большая дама.

* * *

— А вы хорошо танцуете, — сказала она, когда музыка закончилась.

— Может быть, — ответил он, провожая ее к столику. — Но мне более интересно узнать ваше мнение о продолжении рассказа о несчастной любви. Вы помните, мы немного обсуждали его?

— Да, помню. Вы тогда сказали, что это горькая, трагическая любовь.

— Ну, так как вам продолжение? — снова спросил он.

Она задумалась. Внимательно посмотрела на него и очень серьезно ответила:

— Я думаю, что не всем понравится ваш рассказ о топляках. Не всем нравится такая фантастика.

— А вам? Лично вам нравится? — нетерпеливо спросил он.

Она замялась и почти минуту молчала и, похоже, не почувствовала, что он терпеливо ждет ответа как приговора.

— Мне кажется, что эта история не для женщин, — ответила она.

— Да? — искренне удивился он.

— Да, конечно, — более уверенно произнесла она. — Не женская эта история. Может быть, для юношей или солидных дядей.

— Почему вы так считаете? — продолжил он.

— Наверное, это рассказ-антиутопия. И главное в нём — как ведут себя герои, стремящиеся вырваться из этого… — она запнулась.

— Из этого несвободного состояния, — подсказал он.

— Да, пожалуй, из несвободы. А их любовь приведена для контраста. Любовь не терпит несвободы. Она там может зачахнуть.

— Любовь приведена… — повторил он. — Ох, как формально сказано!

— Простите, — смутилась она. — Я подобрала неудачное слово. Может быть, надо было сказать, что влюбленные в таких условиях резко контрастируют с окружением, с топляками и прочими с пустыми глазами.

— Это вы простите меня. Мне надобно слушать читателя, а не сопротивляться. Было бы неплохо еще кого-нибудь послушать.

Она погрустнела, и он догадался, что обидел ее, и, спохватившись, быстро произнес:

— Мне очень важно ваше мнение, а то, что скажут другие, не очень важно. Понимаете меня?

— Да, понимаю, — ответила она и улыбнулась.

— Ну, вот вы и улыбнулись! Это очень хорошо. Вам будет очень забавно узнать, как на эту историю реагируют наши соседи.

Она вопросительно взглянула на него.

— Да, понимаю ваш немой вопрос, — сказал он. — Не зная истории, как на нее реагировать?

Она ждала разъяснений.

— Мы можем весело пофантазировать. Я буду с каждым из них как бы разговаривать, а вы будете слушать и соглашаться или не соглашаться со мной. Идет?

— Идет, — весело ответила она.

* * *

— Ваши топляки совсем не страшные, — недовольно произнес юноша. — И потом: почему с ними никто не борется? Мог бы этот ваш влюбленный побороться с ними.

— Вы думаете, с ними надо бороться? — спросил он.

— А как же — они олицетворяют зло! Я же говорю: их надо сделать пострашнее! Они должны как-то двигаться или хотя бы пугать. А то лежат, точнее — плывут в горячей воде и ничего не делают. Это даже девчонкам не страшно.

— Но ведь они противные, белые и скользкие, и лица у них вареные, — попытался возразить он.

— Вы не хотите их сделать страшными, как живых мертвецов?

— Как-то не очень хочется, — ответил он.

— Тогда это будет неинтересно, скучно, — ответил юноша.

— Хорошо, хорошо. Пусть будут живые мертвецы, — согласился он. — А вот как с ними бороться? Каким оружием?

— Это вы уж сами придумайте, вы же автор, — ответил юноша. — Я бы предложил лазерное. Сейчас его фантасты везде применяют.

— И как бы закончить этот рассказ? Как вы считаете: какой должен быть конец? — спросил он.

— Конец? — задумчиво произнес юноша. — Они должны всех победить, а заодно и этих, с пустыми глазами. Они вообще у вас какие-то невыразительные. Слишком неактивные. Бороться с ними неинтересно.

— А что же с ними сделать? — спросил он.

— Пусть они — те, которые с пустыми глазами, — подчиняются топлякам, то есть будут их слугами, что ли. Тогда это будет занятно, а так… — юноша задумался: — А так, скучноватенько всё.

— А мне не скучноватенько, — включился в разговор дедуля. — По мне, так очень интересно, как юноша с этой девицей выберутся из этой несвободы. У вас там как задумано?

— Я еще концовку не придумал, — ответил он.

Она улыбнулась, покачала головой и заметила:

— Концовка должна быть трагическая.

— Трагическая будет концовка, — повторил он.

Дедуля задумался и произнес:

— Значит, трагическая. Может быть, это и правильно. В таком обществе счастья не дождешься. Но попытаться вырваться из этого мрака стоит. Стоит ли?

— Да, я с вами согласен. Попытаться стоит. Иначе — прозябание и полный крах всего, — согласился он.

— Да-а….. — протянул дедуля. — Как всегда: борются два

начала. Одно — приспособленческое, другое — сопротивляющееся. Что лучше? Не знаю. Может быть, всего понемножку.

Она нахмурилась и спросила:

— А почему он не говорит о любви? Там же есть любовь.

— Почему вы не говорите о любви? — спросил он.

Дедуля ответил:

— А что о ней говорить? Если умеешь и можешь любить — люби. У вас какая она, любовь, намечается — счастливая или…?

— Трагическая, — ответил он.

— А-а-а, понимаю, гибнут все, — грустно отреагировал дедуля. — Ну а счастья хоть кусочек был?

— Наверное, был, — ответил он.

— Вот и хорошо, — произнес дедуля. — Я-то во всеобщее счастье, огромное, не верю. Не должно быть так. Мы к нему и не стремимся.

— Как это не стремимся? — встревожилась она. — Кто же не стремится к счастью? Все стремятся.

— Да, стремятся, — нехотя согласился дедуля. — Только частенько выходит так, что счастье для всех становится таким, как в вашем рассказе: счастье среди топляков и прочих с пустыми глазами.

— Это не мой рассказ! — почти выкрикнула она. — Вы же обещали, что сами с ними говорить будете, а я — только слушать!

— Извините, увлекся, — улыбаясь, ответил он.

— Мы оба увлеклись, — примирительно продолжила она. — Будете говорить с остальными?

— Как пожелаете? — произнес он.

— Желаю играть дальше, — решительно ответила она.

* * *

— Смотрите, как они что-то бурно обсуждают! — большая дама, прищурившись, следила за соседями.

— Натанцевались — теперь и поговорить можно, — пробурчал крупный мужчина. — А мы сидим тут сиднями. Наелись вкуснятины, организм перегрузили — мысли все вялые, на разговоры не способные.

— Почему же не способные? — возразила крупная дама. — После вкусного обеда, плавно перешедшего в ужин, как раз время поболтать о чём-нибудь веселеньком.