— Народник!
Крупный мужчина ехидно заметил:
— Мы здесь все народники, то есть из народа вышли и в народ уйдем. А как же без народа-то? Без народа не туды, без народа не сюды, — и он скороговоркой прочел:
Ходят слухи средь народа:
Будет меньше кислорода.
Будем дольше ночью спать —
Кислород не потреблять.
Большая дама недовольно покачала головой.
— Ты неисправим, поэт!
— Я не поэт. Ваш Откин — тот, говорят, был поэтом, — отреагировал крупный мужчина. — Ну, как он там? — обернувшись, спросил он.
— Сидят, о чём-то говорят, — почти шепотом ответила большая дама.
Дедушка задумался и произнес загадочную фразу:
— Мы все поэты, когда приспичит.
— Как это — приспичит? — удивился мужчина средних лет. — Я вот не умею слагать, так хоть приспичит, хоть не приспичит — стихов не произведу.
— А вот так. Жизнь так может сложиться, что всякое случиться может, — ответил дедушка.
— Дедуля, расскажи нам что-нибудь интересное! У тебя ведь много интересного было, — попросила гламурная дама.
Дедуля задумчиво улыбнулся, лукаво посмотрел на женщину и произнес:
— Был я гораздо моложе нашего молодца. Гораздо. А кстати, вы, молодой наш и любимый уже не отрок, как относитесь к стишкам?
Юноша повернул голову куда-то в сторону, словно там, где-то в молодой весенней зелени можно было найти ответ на вопрос дедушки, и, пожав плечами, произнес:
— Стихи я люблю, но не все, только хорошие, — по его физиономии и по интонации было понятно, что он совсем не хочет вступать в этот разговор о стихах и что стихи его не очень-то интересуют, а вы все такие умные, взрослые, сами отвечайте на свои умные вопросы!
— Это хорошо, что любишь хорошие. Я тоже люблю хорошие, — продолжил дедушка. — По молодости отец брал меня с собой в воскресные дни на прогулку. А было мне тогда… — дедушка задумался, — было мне, наверное, лет семь, а может быть, чуть больше. Гуляли мы за городом при хорошей погоде долго, и неизменно каждый раз заходили в ресторанчик между озер, где местные завсегдатаи в выходные отдыхали, потребляя горячительные напитки. В те времена это называлось культурным отдыхом. Ресторанчик этот был довольно древний — весь деревянный и выкрашенный, как и подобает на природе, в бледно-зеленый цвет. По местному преданию, сюда захаживали когда-то известные поэты, прогуливающиеся по данной местности на пленэре. Внутри ресторанчик скорее походил на буфэт, — дедуля, видимо, для придания этому слову большего значения, подчеркнуто произнес его с буквой «э», — с небольшими помещениями, заставленными пятью-шестью столами, где посетители покупали у стойки необходимое количество пития и что-то из легких закусок, ассортимент которых был весьма невелик. Это были в основном шоколадные изделия и пара видов бутербродов.
Когда мы с отцом посещали сие заведение, мне полагалась шоколадная конфета, и почти всегда в середине дня, то есть в самый пик воскресного отдыха в заведении появлялся мужчина, не очень опрятно одетый и не сказать чтобы очень чистый, считающийся местными незлобивым и невредным субъектом. Сейчас я пытаюсь вспомнить его лицо, и никак не удается это сделать — видимо, лицо его было настолько простым и неприметным, что мне тогда оно практически и не запомнилось. —
Дедуля прервал свой рассказ и о чём-то задумался. — В первый раз я увидел его весной — вот, наверное, в такое же время, — продолжил дедушка. — Он тихо вошел внутрь, как-то застенчиво оглядел присутствующих, встал посередине и начал читать стихи. Из них я кое-что запомнил, — и дедуля прочел:
«Дело было во деревне.
В те далекие года
Паровозы не ходили
Ни туда и ни сюда…»
Дед остановился и прокомментировал:
— Читал он сначала очень тихо, и по мере того, как публика всё более и более обращала на него внимание, голос его становился значительно громким и выразительным, — дедуля продолжил читать:
«Юный отрок неприметный
Пас скотину, как всегда.
У вдовы он жил бездетной —
Приживался у огня.
В те года враги нещадно
Посещали те места,
Разоряли всех изрядно,
Даже брали города.
Как поспеет жито в поле,
Будет собран урожай —
Так вражина всех в неволю
Заберет. Ему не жаль
Ни отцов, ни баб дородных,
Девок и парней — в полон,
Лишь старух, дедов бесплодных
Оставляет на поклон.
Не стерпел наш юный отрок
Вражий осенью налет,
Крикнул он — и дикий окрик
Всколыхнул честной народ…»
— Дедуля, ты нам хочешь всю поэму зачитать? — прервал его мужчина средних лет.
Дедуля замолчал и, казалось, некоторое время никак не реагировал на заданный вопрос. Сидящие за столом тоже замолчали, ожидая реакции дедули.
— Я весь стих и не помню, только отдельные куски, — ответил дед. — Помню, как реагировали на стихи посетители.
— И как же реагировали? — спросил мужчина средних лет.
— А, пожалуй, так же, как и здесь реагируют. Кто-то ждет продолжения, кому-то просто скучно, а кому-то эта так называемая поэма вовсе не нужна.
— Нет, что вы, нам очень интересна эта история! — возразила большая дама. — Пожалуйста, продолжайте, — попросила она.
Дед немного насупился, сосредоточился и продолжил:
— Мне тогда было интересно только одно: реакция посетителей. А реакция была такова: поэту заплатили натурой, то есть налили рюмку какого-то горячительного напитка и что-то предложили на закуску. Так происходило почти каждое воскресенье, и каждый раз поэт получал вознаграждение за свой поэтический труд.
— Он что, каждое воскресенье читал одно и то же? — с недоумением спросил крупный мужчина.
— Нет, — ответил дедуля, — не угадали. Он читал продолжение поэмы — развивал, так сказать, сюжет до бесконечности.
— Как это — до бесконечности? — недоверчиво спросил крупный мужчина.
— А разве можно чем-то ограничить мысли поэта? — парировал дедуля.
— Мысли ограничить нельзя, — согласился крупный мужчина. — А вот сюжет можно.
— И сюжет нельзя, если рифм полно в голове, — последовал ответ дедули.
— Чем-то это должно было закончиться? — сказала большая дама. — Что-то должно же быть в конце?
— В конце концов наступила глухая осень, а затем и зима, — ответил дедуля. — Ресторацию в зиму закрыли, а на следующее лето я стал взрослее и слонялся по выходным с мальчишками самостоятельно. — Дедуля загрустил — наверное, вспомнил свое детство. — Этого поэта я больше не видел. Вот так и закончилось мое первое поэтическое образование.
* * *
— Этот рассказ деда я помню до сих пор, — сказал он. — И продолжение поэмы помню, — он прищурился, как будто хотел что-то разглядеть в углу веранды, и начал читать:
Все поднялись воедино,
Все решились заодно —
Каждый взял себе дубину
