После знакомства Павла пока попросили обождать в приёмной, перед кабинетом. Наместник распорядился, чтобы ему организовали чай.

Леонид Александрович немного нервничал, он обещал Ирэн не выдавать её причастность, но понимал, что если Виленский спросит прямо, то он не сможет тому солгать или не ответить.

Все расселись. Стол в кабинете наместника был большой, но ни наместник, ни барон не стали усаживаться в кресло за столом. Виленский предложил занять места за гостевым столом, который стоял здесь же и был овальным, так что все чувствовали себя в одинаковом положении.

За столом все немного расслабились, и Виленский начал сразу перейдя к сути:

– Итак господа, я собрал вас здесь, чтобы поблагодарить от лица государя за ваше изобретение. Всем участникам «привилегии» по спичкам будет выплачена денежная премия в размере ста золотых империалов. Также вы будете представлены к награде и получите Орден святой Анны 1-й степени.

На этих словах фабрикант Голдеев и Лопатин встали как по команде, а у Лопатина даже задрожали губы и увлажнились глаза

– Это такая честь, ваше превосходительство, – выговорил Голдеев.

Лопатин тоже попытался что-то сказать, но у него не получилось.

– Садитесь, – проговорил барон, и продолжил:

– Вашему изобретению будет присвоен статус стратегического и в этом случае обычно государство претендует на десять процентов в «привилегии», но император хочет получить больше, и я уполномочен вам предложить отдать девяносто процентов…

На этом барон сделал паузу, проверяя реакцию на цифру. Он понимал, что это в общем-то беспрецедентный случай, но и то, что он сейчас предложит стоит того, чтобы согласиться:

– Взамен император готов присвоить вам баронские титулы и выделить землю.

Глаза даже у наместника расширились, это было поистине царское предложение. Наличие земли к титулу давало право на передачу титула по наследству. И для без титульных дворян, коими являлись и Лопатин и Голдеев, это становилось пропуском в высшее общество не только для них, но и для их детей. Да и земля всегда подразумевала дополнительных людей, живущих на ней, а это доход.

Голдееву хотелось выпрыгнуть из-за стола и закричать:

– Согласен!

Но без решения Ирэн он мог отдать только свою часть, да и то, её не хватало. Фабрикант посмотрел на Лопатина, он знал, что Ирэн дала чёткие указания, если барон попросит больше половины, то надо отдавать, даже можно отдать всё, но попросить пару лет монополии. Но как просить, если от императора пришло такое предложение. Поэтому сейчас Голдеев смотрел на Лопатина и ждал.

Леонид Александрович очень боялся подвести Ирэн, внутри всё переворачивалось, но он обещал дочери, и он выполнит это обещание. Лопатин откашлялся:

– Сергей Михайлович, мы благодарны за столь щедрое предложение и согласны отдать свою долю империи…через два года.

Лопатин весь взмок, он чувствовал, как по спине стекает противный холодный пот, но он был рад, что он смог и сказал. Он смотрел только на Виленского, опасаясь смотреть на Голдеева, который даже дышать стал громче.

Виленский молчал. Он молчал, но не потому, что ему не понравилось предложение бывшего тестя, он думал, как мог измениться человек за короткое время. В нём появился стержень. Откуда?

– Почему именно два года? – задал единственно верный вопрос Виленский.

Лопатин даже выдохнул, удивляясь откуда Ирэн могла знать, что барон спросит именно это. И ответил так как сказала Ирэн:

– Ваше превосходительство, как только государство начнёт выдавать разрешения на производство спичек, довольно быстро произойдёт снижение цены. Государство продолжит получать свою прибыль с налогов и комиссий, но отдельные фабрики уже не смогут зарабатывать. Если в течение двух лет оставить монопольную ситуацию, то и мы и государство получит много больше.

И протянул барон листок с расчётами. Виленский внимательно посмотрел на цифры и пришёл к выводу, что готов с этим согласиться. Но надо было переговорить с императором.

Убрав лист с расчётами, барон спросил: – Вы сами это считали?

Возникла пауза, после которой Лопатин, откашлявшись, сказал: – дочь помогала.

– Дочь? – переспросил Виленский, будто не сразу сообразил, что за дочь есть у Лопатина. Но быстро взял себя в руки и уже ровням голосом сказал:

– Хорошо, я приму к сведению ваши доводы и скоро вы получите наш ответ.

Виленский обратился к Голдееву: – Михаил Григорьевич, по вопросу вашего производства мы на сегодня закончили, если у вас дела, то можете идти.

Голдеев откланялся, и в кабинет пригласили Павла, барон предложил ему сесть за стол и дождавшись, когда ювелир разместится, обратился к нему:

А теперь я бы хотел переговорить с вами, молодой человек. Вы, Павел Овчинников, ювелир?

– Д-да, – Павел попытался встать

– Сидите, – барону не хотелось смущать парня и, к его радости, на помощь пришёл Лопатин:

– Ваше превосходительство, Павел находится под моей протекцией, вы позволите вмешаться в вашу беседу?

Получив утвердительный кивок, Лопатин продолжил:

– У нас в библиотеке, которую ещё собирал прадед моей супруги, есть много свитков, которые никогда, и никто не разбирал. И вот недавно моя дочь, – на этом моменте Леонид Александрович сделал акцент и посмотрел на барона, – стала разбирать эти бумаги и нашла рецепт чернёного серебра. А Павлу удалось воплотить это в металле.

Лопатин говорил ту правду, которую знал, Ирина использовала такую отговорку, чтобы объяснить происхождение этих знаний. И да, свитки действительно бы и Ирина даже пыталась их разобрать, но пока ничего интересного найдено там не было.

– Позволите, занести ларец, мы подготовили подарки для их императорских величеств, – продолжил вконец осмелевший Лопатин.

Барон не стал заглядывать в ларец, вместо этого спросил:

– А тоноскоп, вы тоже в свитках нашли?

Но и на это у Лопатина был ответ:

– Нет, что вы, просто Ирэн, моя дочь сильно болела и мы вызывали доктора. Доктор слушал её сам, ухом, и рассказал про Le Cylindre, вот тогда-то ей в голову и пришла эта идея.

Виленский с недоверием взглянул на Лопатина и покосившись на, практически сползшего под стол ювелира, спросил:

– Вы хотите сказать, что эта идея Ирэн?

– Да, – улыбнулся Лопатин, – это придумала моя дочь.

***

А Ирина в это время находилась в доме у фабриканта Голдеева. В ожидании отца и Михаила Григорьевича Ирина обсуждала с Марфой свои задумки по косметике. На послеобеденное время была назначена встреча с Софьей Штромбель, а потом Ирина собиралась переговорить с Голдеевым. Она понимала, что сама не сможет организовать производство и продажу мыла. Про кремы в больших масштабах пока не думала. Пока всё что она делала, расходилось по местным аристократическим домам. Запись была на месяц вперёд. И Ирину это вполне устраивало. Но мыло ей хотелось производить много. Ирине казалось, что это в целом изменит отношение к гигиене и тогда находиться на балах будет гораздо приятнее.

– Ах Ирэн, ты такая выдумщица, да ещё и такие интересные снадобья у тебя получаются, – не переставала восхищаться Марфа Матвеевна, которая вот уже около двух недель пользовалась кремом и не могла нарадоваться, что кожа стала лучше и свежее.

Ирина, не таясь и радуясь, что кремы «работают», отвечала:

– Я всегда мечтала делать что-нибудь этакое, а сейчас вот нашла старые свитки в нашей библиотеке, и обнаружила там записи, а Софья Штромбель, аптекарша помогла мне это сделать, всё-таки отец у неё был известный в столице аптекарь. Вы сегодня с ней можете познакомиться, я её сюда пригласила.

Марфа Матвеевна гордилась тем, что Ирэн с ней советуется и всегда рассказывала подругам, что она тоже причастна к созданию этих «шедевров». Ирина не возражала, наоборот это было ей «на руку», меньше сплетен и вопросов, откуда вдруг всё это взялось.

Хотя в Стоглавой не было никаких гонений на людей, занимающиеся химией или алхимией, местная церковь лояльно относилась к проявлениям науки. Главное здесь было, не навреди, а остальное как уж получится.