Хотя нет. Не просто ковырялись. Предварительно убедившись, что более крупная рука, которая меня сюда привела, оставила труп и скрылась из виду, я подобрался ближе. Тело частично разложилось. Микроскопические клешни то и дело ныряли в широкое углубление в полу, наполненное самыми разномастными фрагментами человеческой плоти, а затем аккуратно пристраивали эти кусочки на черепе мёртвого пациента. Я поскользнулся и чуть было не рухнул в яму с частями тел, но успел в последний момент ухватиться за выступ в тёплом металле.
Меня заметили?
Не-а. Хирургические руки даже не колыхнулись. Им было не до этого. Я прижался к стене, опасаясь, что это могло не касаться другой, более крупной руки.
У меня на глазах многочисленные механические конечности восстанавливали человеческое лицо. Они не пытались вернуть пациенту волосы или кожу — лишь покрыли череп мышцами, после чего достали два глаза из ёмкости с частями тел и с максимальной аккуратностью вставили их в глазницы. Впервые за всё время, проведённое вдали от людей, меня на какое-то мгновение покинуло ощущение одиночества, пусть даже глаза эти мёртвым взглядом смотрели в потолок. Век на них не было, как и мышц, чтобы ими управлять. Что же делают эти машины?
Они начали заполнять внутреннюю часть черепа: здесь мне мало что удалось разглядеть. После — взялись за позвоночник и нервную систему. Сквозь грудную клетку была видна пара сильно непохожих друг на друга лёгких. Между сердцем и нависшей над ним механической рукой проскочил электрический заряд.
Голова, лёгкие, сердце, рёбра — казалось, всё лежавшее на алтаре в унисон завизжало в агонии. Крик эхом несколько раз отскочил от металлических стен.
Я замер в испуге. Затем резко подскочил к алтарю и прошептал: «Тише! Они тебя услышат!»
На лице, сооружённом из ярко-красных мышечных жил, не двигалось ничего, за исключением глаз. Два зрачка медленно переместились в мою сторону. Дыхательная трубка, конец которой скрывался где-то между черепом и носовой перегородкой пациента, дрогнула. Неприкрытые лёгкие внезапно сократились. Оно что-то сказало на хинди.
Я приложил палец к губам: «Тс-с-с!»
Оживший торс произнёс ещё одно предложение на хинди, а затем сомкнул челюсть, таким образом давая мне понять, что больше шуметь не будет. Мужчина или женщина? Что оно сказало? Оно испуганным взглядом наблюдало за каждым моим шагом. Я проник во вторую операционную.
Там происходило всё то же самое, но, судя по всему, тут процесс был ещё на очень ранней стадии. Машины доставали из углубления фрагменты костей и собирали из них шейные позвонки под растрескавшимся черепом.
Поражённый безумием происходящего, я простоял в полном ступоре с добрую минуту. Что за кошмар? Может, я сошёл с ума, и на самом деле всё ещё торчу в пещере?
Увы. Оглянувшись, я снова встретился взглядом с глазами недособранного человека — напуганными, наполненными искренней надеждой, что я смогу оказать хоть какую-то помощь. Механизмы тем временем как ни в чём не бывало продолжали своё дело: укладывали по местам ниточки нервов и кровеносных сосудов.
К тому моменту я окончательно убедился, что механическим рукам на меня наплевать, однако напрямую вмешиваться в их работу я не осмелился. Перед тем, как двинуться дальше, я шёпотом пообещал то ли мужчине, то ли женщине на алтаре, что обязательно вернусь, на что получил ответ в виде кивка и очередной фразы на хинди. Я вновь и вновь повторял иноязычные слоги в голове, чтобы запомнить их и в перспективе перевести, если мне удастся снова увидеть свет цивилизации. Кто знает, какие кошмары пришлось наблюдать несчастному?
Преодолев новый извилистый коридор, я оказался в продолговатом зале, отдалённо напоминавшем собор. Под толстыми металлическими конструкциями, походившими на кости, прудились омуты с чёрной жижей. Свет в этом месте был таким тусклым, что для того, чтобы разглядеть очертания того, что там находилось, мне приходилось то и дело отклонять голову туда-сюда. Пересекая подземный каньон, я отметил, что по ходу продвижения серый свет постепенно сменился на синеватый. По дороге мне не встретилось ни одного указателя, хоть какого-нибудь текста или даже нормальных полов, на которых можно бы было стоять. Ничего здесь не было сделано для людей. И я стал сомневаться, есть ли вообще у этих помещений дно в привычном человеку понимании: «пол» и «потолок» выглядели идентично. Впрочем, как и «стены». Быть может, там всё было вверх дном или, не знаю, под углом. Или там не существовало принципа пространственной ориентации как такового, и всё это дело разрослось вне какого-либо порядка, бессистемно.
Да. «Разрослось» — это, пожалуй, самое подходящее слово. Металлические трубы были тёплыми и как бы живыми на ощупь. Я не нашёл ни одного сварочного шва. Может, здесь уже существовала система пещер, и за многие века некое дьявольское семя разрослось и целиком её заполнило? Или, может, я был в черепе громадного демона, который спал под землёй. Мир перестал иметь смысл. Происходящее противоречило всему, что я знал до этого.
Ноги. В следующем просторном помещении — сотни пар человеческих ног, торчащих из стен. Нет уж. Не для меня. Эта комната не для меня. Это слишком. Некоторые вещи лучше просто не видеть.
Я карабкался. Взбирался всё выше и выше, навстречу голубому свету. На вершине, ослеплённый синим светом — таким ярким и в то же время необъяснимо тусклым, — я обнаружил овальную комнату. В ней находилось с десяток странных, совершенно чёрных устройств, а в дальнем её конце из стены выдавалось лицо. Это было лицо женщины. Глаза на нём были закрыты. Множество трубок было присоединено к её голове — всё как с черепом, который я видел ранее. Мой разум словно стал отчасти понимать природу этого места; старение, рост, изменение. Я не способен объяснить это на словах, но тёмный дух, дремлющий за этими закрытыми глазами… я знал, что, стоит ему пробудиться и посмотреть в мою сторону, — и меня ждёт судьба в тысячу раз плачевнее, чем смерть.
За нею виднелся очередной подъём, оплетённый трубами. Перемещаясь настолько тихо и медленно, насколько это вообще возможно, я переступал с одной трубы на другую. Взгляд мой дважды в секунду метался от моих босых ног к её сомкнутым векам. Вдруг веки дрогнули.
Она медленно открыла глаза и не торопясь осмотрела помещение. Она меня не увидела. Я прижался к стене прямо под ней и смотрел на её подбородок исподлобья. Её рот не открылся, но я готов поклясться, что услышал подозрительное «хм». После того, как она закрыла глаза, я отсчитал два часа и прополз вдоль стены к заветному подъёму.
По мере продвижения наверх синий свет перетекал в фиолетовый. Я взбирался, хватаясь за трубы, избегая чернильных ручейков и стараясь не издавать ни малейшего шороха. Это место обладало дремучим сознанием. Чудовищных размеров механизм, веками чего-то ожидающий. Тем временем части его работают в автоматическом режиме, и незваный гость не останется незамеченным.
Я добрался до носителя этого дремучего сознания. Он был там, в Фиолетовой базилике. Когда свет стал невыносимо фиолетовым, я увидел спящего гиганта. Он походил на зародыша; мозг занимал большую часть объёма его тела. В высоту он был раз в десять-пятнадцать больше меня. Зародыш был погружён в чёрную жижу внутри массивной стеклянной трубы, которая тянулась от биомеханического фундамента и вверх, до невообразимо высокого потолка.
Застыв в животном ужасе, пытаясь постигнуть суть этого существа, наблюдая за тем, как его живот медленно расширяется и сокращается с каждым вздохом, который оно делало через толстые трубки, я не сразу обратил внимание, что это было лишь одно из них. Двенадцать труб возвышались подобно громадным столпам колоннады. Я стоял посреди исполинского собора, сооружённого для того, чтобы быть одновременно местом почитания и домом для этих жутких спящих гигантов. Я стоял в самом центре, в окружении труб, и ко мне пришло осознание истинного предназначения этого места. Если бы эта дюжина великанов пробудилась, они бы с осуждением обратили свои взгляды на меня, зависнув в своей чёрной жиже. Это был суд. Суд в рамках чужого, нечеловеческого права, и нас всех на нём давно признали виновными.
