– Тогда есть другая мысль, профессор. – Ассистент присел на жесткую кушетку напротив стола, аккурат рядом со шкафчиком. – Скажем ему, что он уже был такой, когда его сюда доставили…

– В смысле?

– Дмитрий Сергеевич, ну смотрите: ранили его смертельно, допустим, те же бандиты с Мусорки, – раскручивал мысль парень, – откатился он в агонии с безопасного места, попал на край аномалии, она и сделала его таким. А так как это командир отряда, бросать его даже в подобном состоянии не стали, вытащили с поля боя и отправили на лечение. Но к моменту поступления к нам боец уже безвозвратно изменился. Мы всего лишь сделали все от нас зависящее, чтобы он не ороговел и внутри тоже. Спасли его, короче говоря.

– Хм, даже не знаю. – Речицкий снял очки, протер и снова нацепил на нос. – Это могло бы сработать в случае, если бы амнезия затрагивала лишь недавние события, а вот про аномальную Зону со всеми ее реалиями, про свою службу и прочее солдат помнил бы всё. Если бы, так сказать, наш пациент сохранил девяносто девять процентов памяти, уж мы бы нашли способ подменить оставшийся процент его истинных воспоминаний ложными. Но ведь ни про Зону, ни про аномалии с артефактами, ни про конфликты с бандитами и вольными сталкерами он ни черта, простите мой французский, не помнит.

– Значит, ему придется поверить нам на слово, – пожал плечами Павел. – Ведь если он не примет эту информацию, его память останется девственно чиста, а мозг так устроен, что не терпит пустот. Психологически проще поверить в любую легенду, чем продолжать жить, не зная, кто ты такой.

– Хм… – удивленно хмыкнул профессор, не ожидавший от юного ассистента подобных аргументов. – Ну хорошо. Допустим, он поверит – и что дальше? Как мы его заставим дойти до заказчика и слушаться его? Выполнять задания, вступать в схватку, уничтожать врагов?

– Ну, я вот как думаю, – немного помолчав, заговорил ассистент. – Смотрите, он и так боец, у него в крови война, правильно? И остаточная память и разум живы, понимаете, к чему я?

Лицо профессора просветлело. Он подскочил и сел на кушетку рядом с учеником, хлопнул рукой по накрахмаленной белой ткани халата.

– А ведь точно! Да ты не просто богат фантазией, а подаешь большие надежды, мой мальчик. Эх, старею… Остаточная память! Конечно! Основная исчезла вместе с удалением доли мозга, но привычные из года в год дела и военные навыки на уровне инстинктов не убьешь даже лоботомией. А мы ему подскажем, откуда это. Браво, Паша! Как всегда – все гениальное просто: мы скажем, что вылечили его и теперь отпускаем назад, в привычную ему среду, на службу Родине, и он продолжит заниматься тем, чем занимался и до своего ранения, – выполнением особо секретных спецзаданий. А теперь-то он вообще – благодаря счастливой аномалии – универсальный солдат со сверхвозможностями, способный горы свернуть ради родной страны!

Речицкий был вдохновлен, идея Павла нравилась ему все больше.

– Главное сейчас – выйти с ним на контакт и внушить ему то, что нам нужно. – Речицкий встал и вернулся в свое кресло, но вдруг нахмурился. – А вдруг он попросит незамедлительно вернуть ему прежний вид?

– Придется уверить, что побочный эффект необратим, – пожал плечами ассистент. – Живут же люди без рук, без ног, а тут всего лишь кожа задубела. Зато способности уникальные получил… пережить можно…

– Ну, в принципе, ты, прав. И, думаю, эта версия может сработать. Почему бы и нет? Сегодня же мы с тобой заглянем к нашему подопытному. Надо будет распорядиться, чтобы его переместили в седьмой бокс – не беседовать же с ним среди всех этих обломков? С другой стороны – пусть разгромленная лаборатория послужит немым укором необдуманным действиям бойца. Как думаешь, угрызений совести достаточно для того, чтобы он нас выслушал? Эх, с психологом бы каким-нибудь проконсультироваться!.. А пока я отлучусь, съезжу до Периметра: заказчик звонил, хочет видеть лично. С учетом обстоятельств – весьма несвоевременно. Но не оповещать же его о прецеденте?

Ученый знаком дал понять, что разговор окончен. Когда ученик покинул кабинет, он встал из-за стола, снял халат и повесил его на спинку кресла. Затем облачился в висевший напротив в стенной нише комбинезон ССП-99М, а из другой, более мелкой ниши, расположенной рядом, достал пистолет Стечкина. Подумал и убрал пульт в личный небольшой сейф с кодовым замком тут же в кабинете. Вызвал по рации сопровождение и вышел за бронированную дверь отсека, в длинный рукав ярко освещенного коридора.

Бывший командир отряда «Альфа» медленно приходил в сознание. Перед его глазами плавали круги, сквозь которые он смутно начал различать белые стены. Словно в тумане, на белом пятне стен вырисовывались две темные фигуры. Сфокусировав наконец взгляд огромных черных глаз, он отчетливо увидел двух человек. Те стояли совсем рядом: один небрежно возложил руки на висевшую на шее мультикалиберную модульную винтовку CZ 805, второй от скуки разгребал носком берца осколки разбитых склянок и прочий мусор. Монстр ничего не помнил из своего прошлого, но откуда-то знал, что это за штуки в руках находящихся рядом людей и как с ними обращаться… Нет, даже не знал – он почти физически ощущал тревожные вибрации. А вот что вдруг отчетливо вспомнил, так это вчерашний день: вокруг жидкость, сквозь нее на него смотрит человек, что-то говорит, отходит в сторону, вода убывает, ее все меньше, она ледяными остатками струится по телу… А потом он хапнул до боли в легких большой глоток воздуха и выпрыгнул из какого-то короба… рядом люди, они принесли боль, сильную боль… потом наступила темнота… При воспоминании об этом монстр глухо зарычал. Пришла мысль – эти люди виноваты. Они, наверное, пленили его, сделали уродом. Чудовище дернулось, огромные мышцы на лапах-руках вздулись, точно кора распухшего от сырости дерева, но результата это не принесло – его мощные руки и ноги спеленали на совесть. Откуда-то пришло на ум названия материала, что его держит, он уже когда-то видел его. Зайлон, из которого были сделаны удерживающие его ремни, – самая крепкая нить в мире. В общем, бывший спецназовец с горечью понял, что выбраться отсюда живым шансов у него примерно ноль. От безысходности и ненависти к пленителям монстр зарычал, собрал все силы и рванулся. Путы затрещали, но выдержали.

– О, смотри, очухался! – Винтовка у светловолосого военного быстро оказалась в руках, и он направил ствол на чудовище. – Эй, ты, не дергайся, а то стреляем…

– Ага, – возразил второй, – командир потом голову снимет. Сказано же – не стрелять.

– Да такая тварюга если кинется – сам стрелять начнешь, хоть под трибунал потом! О, а это что за вонь? Чуешь?

– Ага. Да у этих яйцеголовых какой только хрени тут нет, видать, разлили что-то. Это, наверное, вон та здоровая лужа в углу…

– Сходи проверь, вдруг ядовитая…

– Сам туда иди, – огрызнулся второй, не сводя глаз с монстра. – Вон он в твою лужу скатился и лежит, пусть и проверит.

– Ну, ему-то ничё не будет, он же мут и не сахарный. Да еще на Буратино похож. А деревяшка от полива, может, еще и листиками прорастет.

И охранники громко заржали. Но то, что произошло в следующую секунду, заставило смех резко оборваться, а их самих – отступить, схватившись за оружие. Ворочавшийся в большой луже монстр вдруг вновь утробно зарычал, напрягся – и ремни повисли на нем рваными нитками. У зайлона был один маленький, но существенный недостаток: он терял почти половину своей прочности под воздействием влаги. Ученые даже допустить не могли, что в их лабораториях когда-нибудь будет сырость и уж тем более лужи.

– Сейчас тоже скажешь не стрелять?! – заорал первый. Второй побледнел. Часовые синхронно щелкнули затворами и нажали на спусковые крючки. Пусть хоть посадят, хоть четвертуют, все это будет потом, а сейчас быть разорванным озлобленным монстром не улыбалось ни одному из них. Солдаты медленно отступали к двери отсека. Били длинными очередями, чтобы наверняка. Помещение наполнилось грохотом, дымом и запахом пороха, о плитку пола громко стучали гильзы.