Литмир - Электронная Библиотека

Бывший фронтовик такого не ожидал и потому совсем растерялся. Он принялся нелепо скрести ногтями покрытые щетиной впалые щеки, завороженно глядя на еду.

– Ну что чешешься, как пес шелудивый! – услышал он прямо над собой. – Цепляй вилку – и вперед! Яд никто не подсыпал.

Голод, как известно, не тетка, и невольник принялся за еду. Игорь стоял, скрестив на груди руки, и наблюдал за пожирателем яичницы. Когда арестант подобрал все с тарелки, тщательно обтер ее кусочком белого хлеба и перешел к чаепитию, сжав кружку трясущимися ладонями хронического алкоголика, в дверь позвонили.

– А вот и директор нашей фирмы! – объявил борец. – Сейчас, дедуля, он с тобой непосредственно и займется.

Оставив старика в одиночестве, Игорь пошел в прихожую открывать дверь.

Вскоре в комнату вошел лысеющий мужчина средних лет с крючковатым носом, в котором ветеран узнал человека, что беседовал, а точнее сказать, допрашивал его вчера. Позади возвышались, вздымаясь двумя скалистыми утесами, телохранители.

– Ну что, Степаныч? – спросил вошедший мягко, словно доктор Айболит больную мартышку. – Как наш гостиничный сервис? Как спалось?

– Спасибо, нормально.

– Как питание? – Мужчина вынул из кармана пиджака носовой платок и вытер им мелкие капельки пота с высокого лба. – Жарковато сегодня, – добавил он, вроде бы ни к кому не обращаясь.

– Харчи приличные, – ответил Грызунов и отодвинул от себя кружку. – Спасибо за угощение.

– Из твоего „спасибо“ шубы не сошьешь, Степаныч. Или тебя называть полностью, по имени-отчеству? Иннокентий Степанович? А, Грызунов?

– Называйте меня так, как все меня кличут, – Степанычем. Так привычнее.

– Как скажешь.

– А вас как величать-то? – Грызунов робко посмотрел в глаза своего собеседника и убрал руки под стол.

– Называй Николаем Михайловичем. – Задонский сел на свободный стул напротив пленника, стянул с себя пиджак, кинул его шоферу-телохранителю и закинул ногу на ногу. – Учти, Степаныч. Мы дали тебе возможность отдохнуть в человеческих условиях не потому, что ты заслужил это в сорок пятом, защищая советскую родину, которой сейчас уже нет, а для того, чтобы ты напряг остатки своих проспиртованных мозгов и выложил нам все то, что нам от тебя нужно! Мы не собираемся ухаживать здесь за тобой, как в доме для престарелых. И мы ехали сюда, в Калининград, из Москвы златоглавой за тысячу с гаком верст через два суверенных государства не для исследования экономического потенциала самой западной окраины Российской Федерации, а для выяснения отдельных деталей, к которым ты, достопочтимый мой Степаныч, имеешь самое прямое касательство.

Задонский, несмотря на существенную разницу в возрасте, обращался к своему визави на „ты“, в духе милицейских традиций, где сотрудникам министерства внутренних дел в борьбе с не поддающейся выведению преступностью нет места правилам хорошего тона, учтивости, миндальничеству, слащавости и прочим посыпанным сахарной пудрой штучкам великосветского общества эстетствующих аристократов. Зато Грызунов именовал находившегося по ту сторону стола москвича исключительно на „вы“ и по имени-отчеству, как и следует задержанному, представшему пред грозными очами следователя по особо важным делам, к которому еще пока рано, ввиду отсутствия неопровержимых улик, обращаться расхожей и общепринятой фразой – „гражданин начальник“.

– Я не совсем понимаю…

– Кончай! – оборвал старика Николай Михайлович, откинувшись на спинку стула. – Все это мы уже слышали. Напомню основные позиции нашей недавней с тобой беседы. Нам ни к чему твои биографические данные, мы и так о тебе достаточно много знаем. И то, что тебе семьдесят два года, и то, что ты служил сапером, и что после войны работал в системе водоснабжения и канализации Калининграда, и что после смерти своей жены, а затем и гибели в Душанбе твоего единственного сына и его семьи в период охоты за русскими ты стал спиваться, что в твоем переходном с этого света на тот возрасте чрезвычайно опасно для здоровья.

Слова Задонского причиняли старику боль. Это было заметно по его набрякшим влагой глазам. Его душа, за многие годы тяжелой жизни превратившаяся в мишень из жесткой фанеры, все же всякий раз вздрагивала, когда ее прошивали автоматные очереди. Но на этот раз в нее умелой рукой метнули гранату, осколки которой едва не разорвали цель на мелкие кусочки.

А противник продолжал развивать наступление, атакуя по всему фронту:

– До чего ты докатился, Степаныч! Пропил медали, ордена, мебель, квартиру! Ты променял на водку честь воина-освободителя!

Фронтовик не выдержал обличающей речи и заплакал, по-мальчишечьи размазывая слезы по грязному морщинистому небритому лицу.

Оценив плоды своего обвинительного монолога, Задонский протянул Грызунову платок, которым еще недавно утирался сам, и вложил его в старческую ладонь.

– Ну все, все! Хватит, дед. Успокойся. Я смотрю, кое-что человеческое в тебе осталось. А я подумывал, что ты уже безвозвратно потерян для общества. Тебе хоть пенсию наше доброе правительство платит? Как-никак ты же кровь проливал за Сталина.

– Платит, – всхлипнув, отозвался Иннокентий Степанович.

– Надо же! – всплеснул руками Задонский. – Какая забота о доблестных ветеранах! А как же ты ее получаешь?

– Как обычно, в сберкассе.

– А паспорт-то у тебя имеется?

– Как же без паспорта? – удивился Грызунов. – Конечно, есть. Я его в надежном месте храню, в укромном уголке нашего дзота.

– Где? – приподнял брови житель российской столицы.

– В дзоте.

– Дом-здравница особых туристов, – вмешался Игорь. – Они так прозвали свою халупу, где мы его взяли.

– М-да, – задумчиво протянул Николай Михайлович. – Советский человек не мыслит себя без военной терминологии. – Впрочем, мы отвлеклись. Мы, Степаныч, проделали неблизкий путь, чтобы ты показал нам то место в подземельях этого Кенигсберга, где находятся ящики.

– Какие ящики?

– Ты нам тут дурочку не строй! – сорвался на крик москвич. – Я тебе их вчера описал! Большие деревянные ящики с фашистским орлом, свастикой и немецкими надписями! И не вздумай мне врать, что ты их и в глаза не видел, фуфляк старый. Ты их видел, касался их и даже кое-что оттуда вытащил! И если ты мне сейчас, вот здесь, на этом самом месте, не поведаешь все как на духу, мои ребята уложат тебя в другой ящик и закопают живьем! Похороны мы тебе устроим! Единственное, что я не могу тебе обещать, так это духовой оркестр и оружейный салют!

Глава шестая. Под водой

Медленно работая ластами, аквалангисты не спеша плыли, словно две ленивые гигантские рыбы. Эластичные, черного цвета, с оранжевыми полосами по бокам гидрокостюмы плотно облегали их крепкие молодые тела, предохраняя от переохлаждения. Хотя вода и была достаточно теплой, подвергать организм излишним встряскам никто не намеревался – ненужная бравада у подводников была не в почете. Желтые баллоны дыхательных аппаратов, казалось, давили на пловцов своей металлической тяжестью. Но это только казалось. На самом же деле у аквалангов был обратный эффект: они не способствовали погружению, а скорее наоборот, выталкивали тело на поверхность. Поэтому, чтобы легче было погружаться на дно, аквалангисты обвили себя поясами со свинцовыми грузилами.

Вдруг один из ныряльщиков резко дернулся, будто карп, заглотивший насаженный на крючок червя. Второй аквалангист, заметив странное поведение своего товарища, быстро развернулся и завис напротив него. А тот выплюнул изо рта загубник, выпустил очередь пузырей и стал отчаянно жестикулировать и шевелить губами. Он совсем забыл, что разговаривать под водой человечество до сих пор не научилось.

„Кислород кончился! – понял Веригин, едва взглянув на трепыхающегося Решетникова. – Сейчас главное, чтобы он не запаниковал и не наделал глупостей!“

Максим выставил обе ладони вперед, призывая друга к спокойствию, а затем поднес их к животу и изобразил размыкание скоб на поясе и крепежном ремне акваланга. Валентин, сообразив, что от него требовалось, моментально вцепился в застежки. Однако ставшие вдруг непослушными пальцы никак не могли справиться с нехитрыми приспособлениями: скобы не поддавались. В отчаянии Решетников, извиваясь всем телом, словно смертельно раненный гарпуном морской котик, стал рвать предательские ремни, ломая в кровь ногти о прочный брезент и металлические бляхи. В припадке безрассудства он не замечал, что Веригин призывает его всплыть.

9
{"b":"889395","o":1}