– Которых тебе только и хватит, чтобы проесть и пропить!

– Чего ты квохчешь? Чего раскудахтался? Яйца, что ли, из-под тебя вынули?

– Оставь свои приколы и давай серьезно потолкуем.

– Приступай! Но сперва налей-ка одеколончику аглицкого. Может, легче со мной разговаривать станет.

– Пожалуйста! – Валентин выполнил просьбу товарища. – За наш союз! – провозгласил он.

– За наш контракт? – произнес вторую часть рекламного лозунга Веригин, но не с оптимизмом, а с подозрительной настороженностью.

Валентин не ответил, а буднично выпил и прозаично закусил. Максиму оставалось сделать то же самое. Представитель новой социальной формации преуспевающих дельцов подождал, когда хозяин квартиры поставит свой стакан на стол, и, предпринимая определенные усилия для четкого выговаривания слов, пустился в пространный монолог:

– Макс, я прекрасно тебя понимаю. Мы знаем друг друга с детства, и потому твой нрав и характер мне известен досконально. Я бы сейчас на твоем месте тоже задался тем же вопросом, что и ты: „Чего это вдруг нежданно-негаданно, ни с того ни с сего явился давно испарившийся дружок? Вроде у него все есть: бабки, тачка… Значит, ему что-то от меня надо“. Не перебивай! – Решетников замахал руками, заметив, что Веригин хотел возразить ему. – Не перебивай! Да, я виноват, что так долго пропадал, не испытывал нужды общения с тобой, а тут вдруг – бац! Страстно захотел с тобой повидаться. Есть на мне грех, есть, не отрицаю. Забыл старого друга. Стал делать деньги. Это занятие захватило меня с потрохами. Увлекся я им так, что и товарищей позабыл и семью забросил… – Валентин вздохнул, закурил и продолжил: – Но я вовремя одумался, остановился и посмотрел, что же творится вокруг меня. Ты знаешь, Макс, я как бы отошел из центра сцены к кулисам и посмотрел на себя со стороны. Посмотрел на всю эту инсценировку даже не глазами зрителя, а взглядом режиссера-постановщика. Эффект был ошеломляющим. Я многое для себя открыл, я многое понял, у меня словно пелена с очей спала, если выражаться высокопарно. Я сказал себе: „Стоп, стоп, стоп, Валентин! Жми на тормоза! Поверти башкой, посмотри, кто рядом и кого рядом нет“. Я раскинул своим умишком и решил немного передохнуть от коммерции и наведаться к тебе. И вот я у тебя, Макс, в твоей убогой келье анахорета.

– А на хрен мне нужны твои нравоучения! – вспылил вдруг Веригин. – Я живу как хочу!

– Ты что? – приподнял брови Решетников. – Обиделся?

– Нет! Просто не люблю, когда меня воспитывают и при этом суют нос в мои дела.

– Я и не собираюсь тебя воспитывать. Это дохлый номер. У меня к тебе иное предложение. Я хочу, чтобы ты мне помог в одном деле.

– Каком? – Рука Веригина потянулась к сигаретам гостя и застыла в воздухе. – В каком деле? – переспросил Максим.

– Только ты сначала пообещай, что о нашем разговоре никому не расскажешь, это должно остаться только между нами.

– Что за мальчишеские тайны? – усмехнулся, закуривая, Веригин. – Разве мы собираемся играть в войнушку?

– Ну так ты даешь слово хранить тайну? – не обращая внимания на иронию друга, серьезно спросил Валентин. – О нашей беседе никто не должен знать Даже твоя подруга Марина.

– Ага, понял. Войнушка – это старо. Будем играть в Штирлица и Мюллера. Так?

– Нет не так, Макс! – вскрикнул гость. – Ты можешь посидеть несколько минут молча, без дурацких шуточек и в режиме приема информации! Выпростай из-под твоих патл уши, чучело лохматое!

– Опять оскорбляешь? – набычился Веригин.

– Прости, Макс, не удержался, – извинился Решетников.

– Ладно, прощаю. – Бородач стряхнул пепел в пустую пластиковую коробочку, где еще совсем недавно находился паштет. – Я со своей стороны готов поклясться страшной клятвой, что буду молчать, как партизан. Ты меня знаешь. Я – могила. Этого достаточно?

– Вполне, – кивнул Решетников и, улыбнувшись, добавил: – Никак не могу привыкнуть к твоей гориллообразной физиономии. Троглодит, да и только!

– Ты опять за свое?

– Все, все, Макс! – замахал руками Валентин. – Прикусываю язык, перестаю обсуждать твою персоналию и плавно перехожу к деталям нашей конфиденциальной аудиенции. Но сперва я задам тебе несколько вопросов. Не возражаешь?

– Нет.

– Прекрасно. – Валентин потер руки. – Итак. Ты спелеологией по-прежнему увлекаешься?

– Ха! Вспомнила бабка, як дивкой была! – воскликнул Максим. – Давно забросил.

– Но опыт, навыки, умение, надеюсь, сохранились? – с едва заметным беспокойством поинтересовался Решетников.

– Это останется у меня до самой смерти, Валентин.

Гость с облегчением вздохнул:

– Отлично. Значит, лазить по пещерам не разучился. Я еще слышал, что ты одно время увлекся диггерством. Это правда или слухи?

– Было такое дело. Сходил как-то раз с ребятами по московским подземельям. Но мне, честно говоря, не понравилось. Всюду грязь, вонь, крысы, бомжи.,. Побывал я на всех трех уровнях, везде одна картина. Было такое ощущение, что шляешься по затопленной водой помойке, куда никогда не проникают лучи солнца,

– А что это за три уровня?

– Первый находится между поверхностью и тоннелями метро. Второй – в той же плоскости, что и сам метрополитен. Ну а третий – под ним, он самый глубокий.

– Все ясно. – Решетников придвинул свой стул поближе к товарищу, засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул оттуда небольшую плоскую картонную коробочку величиной с крупный блокнот и перехваченную черной узкой резинкой. – Вот, Максим, – стягивая резинку, благоговейно заговорил Решетников. – Здесь находится ценнейшая вещица, за которую многие отдали бы немалые деньги. – Он открыл футляр и бережно извлек из ваты резное украшение. Аккуратно зажав его между большим и указательным пальцами, Валентин показал другу хрупкий предмет филигранной работы. – Сия штуковина называется „Рельефный портрет римского воина“. И это лишь крохотная частица тех сокровищ, добыть которые я намереваюсь с твоей помощью. Я пришел просить тебя быть членом моей экспедиции…

– В Рим за головами воинов? – продолжил Максим с пьяным скепсисом и положил украшение на ладонь, где оно едва уместилось.

– Осторожно! – забеспокоился Решетников. – Не урони!

– Не боись! Все будет в целости и сохранности.

Веригин принялся рассматривать диковину. Голова была вырезана из неизвестного Максиму материала, напоминающего расплавленную и застывшую массу, из которой обычно делают конфеты „ириски“. Над высоким лбом античного воина игриво возвышалось нечто вроде кока Элвиса Пресли и наших приснопамятных „стиляг“. Едва изогнутый нос, тонкие губы и круглый подбородок профиля обрывались короткой шеей. Плечи были накрыты белым сагумом – коротким плащом с вырезом для головы, заимствованным потомками Ромула и Рема у галлов. Плащ скрепляла круглая застежка.

– И что? Это бесценная реликвия?

Решетников молча кивнул.

– Если даже за подобную штучку кто-то и готов отвалить пару „лимонов“, я все равно не собираюсь грабить музей или галерею. Тут, Валентин, я тебе не помощник. – Максим вернул барельеф другу.

– Ну и чти себе уголовный кодекс на здоровье. – Решетников любовно упаковал свое сокровище в футлярчик, обтянул его резинкой и опустил в карман пиджака. – Я предлагаю тебе вынуть из недр земли то, что там пропадает зря. Ты хоть понимаешь, о чем я толкую?

– Видимо, о полезных ископаемых типа какой-то глины, из которой состряпали эту фиговину и от которой у тебя поехала крыша!

– Эх, Макс! Село ты нерадиофицированное! Это не фиговина! Это элемент декора Янтарной комнаты! Ну? Уразумел? – Валентин вперился в лицо одноклассника. Тот явно что-то уразумел.

– Ну? – напористо повторил владелец изделия из окаменевшей смолы. – Согласен, мурло обросшее?

– Согласен, – упавшим голосом процедил Веригин и в задумчивости покрутил ус.

Глава пятая. В заложниках

Иннокентий Степанович Грызунов размежил тяжелые веки и увидел перед собой изрядно потертую обивочную ткань видавшего виды диванчика, на котором он лежал.