— Пожалуйста. Девятнадцать сорок пятый?

— Кто ваши родители?

— Нет. Ничего не знаю.

— Ваша жена? Друзья? Женщины?

Я подавленно молчал. Я не понимал смысла её слов и расспросов. Мне совершенно нечего было ей ответить:

— Я не понимаю. И не знаю… Я не готов. Как будто тряпкой всё стёрли со школьной доски. Я не успел переписать себе в тетрадку… Мне бы надо то, чем пишут…

— Что именно хотели бы вы записать?

— Я знаю, что мне надо писать. Я должен записать… В гостинице в Сингапуре я оставил книгу. Кажется, она о лётчиках… Я бы мог узнать, что я в ней написал…

— У вас есть дети?

— Н-не знаю… Кажется, будут… Всё вдребезги… Трамтарарам. Никто нигде. Нигде ничего. — Наверное, я ответил ей невпопад, потому что не знал, что отвечать. Она опешила, нахмурилась и, похоже, она это во мне поняла, потому что возобновила вопросы, на которые, по её мнению, я должен был отвечать не задумываясь:

— На каких типах самолётов вы летали?

— Сначала на учебном Як-130-УТС. Потом — МиГ-23УТИ, МиГ-29УБ, Су-35. Это были старые, но простые машины. Новые машины ещё проще.

— Какие машины вы имеете в виду?

— Я же сказал, новые. Последних выпусков. Они очень простые.

— Те, на которых летали в армии? На каких типах самолётов вы там летали?

«Пойми по ней, — подумал я, — о чем её любопытство, о моих личных интересах или о военных тайнах? Если они всё еще существуют… Тогда о каких?!». А вслух ей сказал:

— В армии — на одном типе. Это Су-37 из малой серии, «Терминатор». У них вместо рукояток управления двигателями тензоруды.

— Как? Почему у русского военного самолёта такое странное название? Насколько я знаю, — непритворно удивилась госпожа Одо, — терминатором обычно называют какую-то границу раздела, предположим, между светом и тенью, между днём и ночью на планете. Так и говорят — линия терминатора…

— Здесь то же самое. Сам самолёт — эта граница. Всё, что дальше, всё, что находится за этой границей, — он может уничтожить. У этого самолёта нет противников.

— Кроме вашего аэрокосмического МиГа?

— Я вас не понимаю…

— Ваша первая крылатая машина?

— Гидросамолет «Наяда».

— О чём говорит его название? — Госпожа Одо продолжала задавать вопросы быстро, без пауз, почти без обдумывания, точно сознательно не давала мне опомниться.

— Его построил и назвал мой отец, я только помогал сколачивать, клеить, обтягивать. Чуть не в детстве. Название похоже на имя моей матери. Её зовут Надежда Александровна, Надя. В девичестве она была Соболева. А отец иногда обращается к ней: Наяда.

— Как зовут вас?!

— Я не… Не знаю… Борис?

— Сейчас же спать! — Госпожа Одо подозвала к себе Фусэ, который появился неожиданно, словно вырос из-под земли, и властно заговорила по-японски.

Когда меня уводили из сада, к госпоже Одо подошли господин Такэда в очках и ещё более пожилой невысокий мужчина с бритой смуглой головой, на которой были нанесены красные значки, похожие на квадратики, одетый в жёлтый поношенный балахон до пят, и с посохом в крепкой коричнево-смуглой руке.

«Как азиатский Дед Мороз», — улыбнулся про себя я. Моё внимание к забавному старику я оставил с ним, в саду, но в этот раз мало что подслушал.

Гораздо позже я узнал от этого второго мужчины, что он, вроде бы, буддийский монах, имя его не японское — Саи-туу, а национальность свою он давно от себя «отринул». Таких монахов некоторые ещё называют, если не ошибаюсь, бонзами, но это вряд ли правильно, а Саи-туу господин Ицуо Такэда называл «осьо», «ощьо» или же «ошё» — мне трудно точнее воспроизвести особенное шипение при произнесении этого слова.

Оказалось, что Саи-туу постоянно находился при мне и ухаживал за мной, но я его до встречи в саду почему-то не замечал. Здесь, в саду он обратился к господину Такэда, который знал китайский, маньчжурский и монгольский языки и некоторые из околотибетских языков и диалектов, чтобы тот перевёл для хозяйки важное сообщение.

— Одо-сан, — обратился к госпоже Одо господин Ицуо Такэда, — я постараюсь переводить как можно более точно, но мне бывает довольно сложно понять ошё Саи-туу, поскольку часто он употребляет иносказания и не очень известные мне слова. Он говорит, что состояние господина Бориса похоже на одно из состояний умирания, описанное в тибетской «Книге мёртвых». Он ждал подтверждения своего предположения очень долго и сегодня получил его, изучая поведение господина Бориса в саду и следя за его мыслями. Простите, за изменениями в состоянии господина Бориса, происходящими от его сокровенных мыслей. Вероятно, ошё, если я верно вас понимаю, не мыслей из ума, а от сокровенной для разума работы его подсознания?

Он теперь увереннее будет помогать вам, Одо-сан, излечить его. Ещё Саи-туу говорит, что он… Я так понимаю… Я правильно понимаю, ошё?.. Вероятно, он достиг, посредством благосклонной помощи Будды, редкого для людей состояния, позволяющего проникать внутрь колец времени. Простите, точнее, внутрь временной спирали… Когда так, то это достижение, по сути — дар Божий, может оказаться величайшим благом, если суметь правильно пользоваться подобной одарённостью. Или большим горем и разочарованием, если, наоборот, не научиться… Потому что свойство такого рода всегда похоже на обоюдоострый меч. И достигается оно действиями, которые, в зависимости от обстоятельств, можно истолковать либо как большое благодеяние, либо как большое зло…

— Он — это кто? Кто? Кто из вас достиг редкого состояния проникать внутрь временной спирали, — нетерпеливо переспросила госпожа Одо и взволновалась, — вы или господин Саи-туу?

— Он, простите, Одо-сан, переводчик из меня слабоватый… Он, то есть Саи-туу, он говорит, что это господин Борис достиг такого состояния. Ошё Саи-туу подобного дара не имеет, но отчётливо осознаёт его возможные благополучные или неблагоприятные исходы, потому что знаком с подобной практикой.

Меня качало, как пьяного, когда я возвращался из сада. И от чистого свежего воздуха, и от волнений, вызванных прогулкой. Не помню, как разделся и укладывался. Мне кто-то помогал?

Когда я проснулся, за окнами сиял настоящий солнечный день. Оба окна палаты (почему не шесть?) выходили в настоящий, живой, пахучий, многоголосый зелёный сад. Покачивались в кронах деревьев ветки, слышалось щебетание птиц, шелестели листья, с них срывались искрящиеся в солнечных лучах капельки росы. В окна ко мне задувал настоящий душистый ветер. Мне показалось, я слышу в его дуновениях жалобные, влекущие звуки тростниковой пастушеской свирели, вспоминавшиеся Одиссею, когда он думал про свою недостижимую Итаку. И я сладостно дышал всеми ароматами сада, которые тёплыми волнами наносило в комнату».

6. В русле золотой реки

— А он все-таки ненормальный, — заметил Миддлуотер, когда госпожа Одо в очередной раз рассказывала ему о текущем состоянии русского лётчика. — Ведь Ялтинская конференция завершилась 11 февраля 1945 года, а описываемый им полёт происходил в апреле того же года. Не только сдвиг во времени, а и… Ты знаешь, по большому счёту физики сегодня считают, что времени как физической категории в природе нет. А я этим гениям не верю. Они все тоже с заскоками, хотя бы теоретическими. А он… В общем, он, этот русский, просто — псих.

— Тебе всё время кажется, Джим, что он притворяется, — без укоризны в голосе отозвалась госпожа Одо.

— Господи, не считай же меня необразованным дураком, кажется не мне, — с досадой немедленно возразил Джеймс. — Боюсь, что кажется и мнится некоторым из экспертов, которые анализируют то, что я им привожу. Это по их выводам принимаются решения о продолжении финансирования, а не по твоим медицинским картам. Решения готовятся и принимаются там. И головоломок передаётся для них немало. Не все из них они в состоянии распутать, прошло много времени, не всё сохранилось. Кроме того, путаются и лгут, обеляя себя, очевидцы и современники событий. Послушай, что эти эксперты вывели в одном из отчётов… Что-то они всё-таки знают. Образец наукообразной канцелярской премудрости! Она, кстати, не секретная.