Борис лучше меня должен бы ориентироваться в видах местности на Хоккайдо, потому что и наш северный остров и подходы к нему со всех сторон «облетал» на лётном тренажёре, пользуясь американской военной обучающей компьютерной программой. На основе миллионов спутниковых снимков она с поразительной точностью воспроизводит земную поверхность с весьма высокой детализацией неподвижных наземных объектов.
Борис показывал мне на мониторе тренажёра в виде панорамного экрана мой собственный хоккайдский дом во всех ракурсах, при разном времени года и суток и в самых разнообразных погодных условиях. Когда он на бреющем «проходил» над домом на тихоходной маленькой «Цессне», то хорошо различимы были каменные дорожки среди кустарников и деревьев в саду и даже окна в строениях. В ночное время в окнах моего дома, изображаемого компьютером, зажигалось электрическое освещение, как если бы мы обитали не только во Вселенском Космическом Доме, но и в этой электронной постройке, воссозданной компьютерной видеокартой так, что, на первый взгляд, залюбуешься.
Виртуальная я и виртуальный Борис, живущие внутри программы компьютера! И ещё моя заботливая виртуальная Митико. На мониторе не моделировались лишь сменяющие друг друга разномастные автомобили с неприметно оберегающими нас сотрудниками секретных спецслужб. Хотя на самом деле машины и люди то прячутся, то переползают с места на место по всей округе. Кроме того, на компьютерных картинках виртуальные дома никогда не старятся, не ветшают и выглядят всегда ухоженными и счастливыми, словно яркие радуги их красок постоянно освежены исцеляющим, омолаживающим дождём. Кстати, ветры и осадки также предусмотрены изощрёнными возможностями лётной программы. А вот снос иллюзорных домов, вырубки воспроизводимых монитором лесов и последующие опустынивания местности компьютерная программа не выполняет, равно как не отображает изменений рельефа местности и появления трещин и сдвигов от постоянных землетрясений. Всё виртуальное, созданное ею, кажется от рождения неизменно новым, не подверженным малейшему унынию от воздействия времени, и в своём многокрасочном совершенстве прочно утвердившимся в вечности. Мы же, люди, считающие себя реальностью, и наши старящиеся дома оказываемся настолько зависимы как от Вселенских космических планов, так и от ничтожной человеческой прихоти!
На самом деле ни мы, ни придуманные нами компьютерные программы в вечной действительности совсем не вечны. Миллионы всё новых и новых изобретений, совершаемых и реализуемых якобы для блага людей, от седого времени Камо-но Тёмэя до наших дней, людскую уверенность в себе ничуть не укрепляют и не прибавляют надежд на счастье. Добавляются лишь комфорт да некие удобства, с каждым годом оплачиваемые нами всё дороже и дороже.
Очевидно, обычное человеческое счастье питают совсем другие корни, счастье — дитя иных родителей.
Однако люди на экране монитора не различались, как и глазом с большой высоты в действительности. Иначе на таком военном тренажёре, я думаю, не всяких из числа воображающих себя разумными двуногих другие «разумные» двуногие смогли бы выучить дьявольскому искусству бомбить, кроме, разве что, отъявленных людоедов.
Убеждена, что мой Борис бросать с неба бомбы на мирных людей не станет!
За пару месяцев своего вынужденного затворничества, пока за океаном, в Вашингтоне, Нью-Йорке ли, решался вопрос о дальнейшей судьбе русского аэрокосмического пилота майора миротворческих сил ООН Густова, мой Борис изучил с помощью лётной программы практически всю поверхность земного шара. С девчоночьим любопытством, порой даже с азартом, разглядывала и я как будто с высоты птичьего полёта его родной сибирский Город и другие города России. Да и весь мир, что об этом долго говорить. Замечу, что свой собственный дом Борис не вспомнил и не нашёл. Меня уколола в самое сердце мысль, что Борис родные стены нигде и не искал, как если бы до катастрофы с его сознанием никогда не жил ни в одном из уголков Земли и не был привязан ни к чему.
В зависимости от целей и особенностей своих виртуальных «полётов» Борис выбирал наиболее подходящие летательные машины: от слабосильной двукрылой «этажерки» времён Первой Мировой войны до современного реактивного лайнера, способного подняться более чем на десяток километров и без посадки пересечь океаны. Воссоздаваемые компьютером виды местности притягивали нас самой нечастой возможностью ознакомиться с ландшафтами нашей планеты.
О, как величественно выплывают из воздушной дымки отдалённые горы! Впервые в жизни не на плоских фотографиях, а в трёхмерном, объёмном, хотя и виртуальном формате я увидела высочайшую горную вершину мира Джомолунгму и европейский Монблан в Альпах, южноамериканские Кордильеры с их дремлющими вулканами, а также памятные по рассказу Эрнеста Хемингуэя снега Килиманджаро. До компьютерного «полёта» с Борисом мне казалось, что эта знаменитая вершина находится где-то на юге Африки, чуть не в Южно-Африканской Республике, но на самом деле расположена она на африканском востоке, неподалеку от Сомалийского Рога, в стране Танзании, лишь немного южнее экватора.
Борис, как выяснилось, ожидал, что при полёте в холодную, ясную, компьютером заданную погоду, над коническим ледяным пиком на косо обрезанном заснеженном кратере вершины Килиманджаро из кабины самолёта обязательно должен быть виден всего лишь километров за триста Индийский океан. Оказалось, однако, что пылевая взвесь, поднимаемая виртуальным ветром над серо-зелёной саванной, почти круглосуточно укрывает дали. Даже с высоты пяти тысяч метров в самую безоблачную погоду линия горизонта скрадывается моделируемой воздушной дымкой. Только на несколько минут, когда огромный круг багрового солнца на северо-востоке проплывает совсем низко над горизонтом, сквозь воздушную толщу пробивается оранжево-огненное сияние, словно свечение от расплавленного металла — то всё-таки угадывается далёкий океан, — по крайней мере, на мониторе компьютера, не знаю, как в действительности.
Я подумала тогда о неожиданном подобии программ — компьютерной, управляющей воссозданием виртуальной реальности на мониторе, — и естественной, действие которой за миллиарды лет породило и воздушную толщу над серо-зелёной саванной и ветер, которому ничего иного не остаётся, как поднять с поверхности саванны пыль и погнать её над землей по воздуху, скрывая ею дали. А если это и не подобие, то всё равно некая тождественность, сродство, ощутимое доставляемой нам природной и искусственной информацией.
Поистине, мы с Борисом сейчас подобны той пыли, гонимой равнодушным ветром.
Восход солнца над не очень далёким от Килиманджаро Индийским океаном выглядел чрезвычайно реалистическим и привел меня в неподдельный восторг, но моего любимого не проняли даже нежнейшие краски приветственно заалевшей зари. В своих любых по сложности полётах, пусть пока компьютерных, Борис постоянно оставался холодным и деловитым. Его кажущаяся безжизненность пугала меня, как если бы за штурвалом застывал человекоподобный робот, всецело подчинённый лишь собственной программе и ни о чём другом, что понятно, что близко обычным людям, не думающий. Он наблюдал, запоминал, анализировал, действовал. И всё это происходило без капли обычных человеческих эмоций. Военный компьютер, да и только. Неужели нормальные лётчики сегодня сидят в боевых самолётах так же спокойно и равнодушно, как скучающие чиновники за своими письменными столами, и тоже нехотя перебирают в кабинах клавиши, кнопки и тумблеры, словно никчёмные бумажки? Или такое поведение характеризует только Бориса? Поневоле я заинтересовалась, что же тогда естественно, какое эмоциональное состояние в воздухе для военных лётчиков сегодня норма?
Борис моей обеспокоенности никак не воспринимал, и я, не желая, чтобы встревоженность моя нарастала, снова и снова гнала её прочь, потому что мне не с кем в реальности было сравнивать его поведение. Кроме, пожалуй, Миддлуотера, да и то по одной лишь компьютерной имитации воздушного боя с Борисом. Но Джеймс, напротив, вёл себя тогда подчеркнуто эмоционально. Думаю, что он поступал так осознанно, чтобы в моих глазах походить всё-таки на живого человека, а не на составленного из живого и неживого материалов киборга или вовсе бездушного робота.
