После злосчастной публикации моя популярность в Тамбове резко сошла на нет. Меня перестали звать на обеды и приемы, поток заказчиков убавился. Да и улыбки у трактирщиков и лавочников стали значительно скромнее. Но купец Крашенинников и остальные компаньоны эмоциям поддаваться не спешили. Для них важнее были деньги. А они мало-помалу начали двигаться. На первой закупленной партии шасси было построено с десяток мобилей: легковые разного уровня роскошности, грузовые и пара полугрузовых пикапчиков. Они были отправлены в Москву к открытию нового салона. Все подготовительные мероприятия были завершены, и товарищество должно было вот-вот начать приносить прибыль. Это обнадеживало и давало повод к некоторому оптимизму.
Среди прочих дел выбрал время и заглянул к мастеру Шнидту. Не особо хотелось, но вот пришлось. Приказчик, все тот же молодой человек со все той же книжкой, при виде меня встрепенулся и, произнеся положенные приветствия, шустро убежал доложиться хозяину. Тот был явно не в духе. Мне не было слышно, как представил меня приказчик, зато я отлично услышал резкий голос Шнидта:
— Кого там еще черт принес!
Но через полминуты, видимо, услышав мое имя, мастер мгновенно переменил настрой:
— Так чего же ты сразу не сказал? Немедленно веди его сюда! И чтобы со всем почтением, а то знаю я тебя!
Молодой человек выскочил ко мне и, поклонившись даже ниже почтительного уровня, пригласил проследовать к мастеру. Впустил меня в уже знакомую мне переговорную комнату и тут же, повинуясь жесту хозяина, выскочил наружу и плотно прикрыл за собой дверь.
— Здравствуйте, здравствуйте, Владимир Антонович!
Я уже привык на людях держать лицо, сохраняя, невзирая на истинные эмоции, доброжелательное выражение с легкой улыбкой. Но после такого захода мне пришлось постараться, чтобы не выдать своего удивления такой радушностью приема.
— Что вы предпочитаете? Чай или кофе?
— В это время дня, пожалуй, кофе.
Старик дернул за шнурок, и через минуту в комнате появилась дама в темном глухом платье и белом передничке.
— Лизонька, будь добра, кофе на двоих и к нему все необходимое.
— Слушаюсь, — присела в книксене служанка и исчезла. Появилась она минут через пять, неся в руках поднос со всем необходимым. Водрузила его на стол между нами и вновь удалилась.
Шнидт разлил кофе по чашкам.
— Владимир Антонович, у меня почти что лучший кофе во всем Тамбове. Вот, извольте отведать. Сахар, сливки — по своему вкусу. И не погнушайтесь вот этими воздушными пирожными. Лизавета их стряпает просто исключительно. В кондитерских лавках таких не сыщете, даже не пытайтесь.
Я не стал чиниться, попробовал и пирожные, и кофе, и нашел то и другое восхитительным, о чем не преминут поведать хозяину. Тот довольно ухмыльнулся — мол, знай наших! А я перешел, наконец, к делу.
— Альфред Карлович, я некоторое время назад заказывал у вас новые очки.
— Да, я помню. Вот они, уже готовы.
Шнидт вскочил из-за стола, быстрыми шагами подошел к стоявшему в углу комнаты бюро и достал из него футляр.
— Вот, извольте.
Я принял футляр и положил на край стола.
— Я внес за них лишь половину от назначенной вами суммы, рассчитывая вторую половину погасить за счет приза недавних гонок. Но, как вы, наверняка, знаете, гонку я проиграл и сейчас не могу рассчитаться с вами за работу. Прошу меня извинить, но я вынужден отказаться от своего заказа.
— Не хочу ничего слышать! Берите и считайте, что вы мне ничего не должны.
— Но ведь…
— Признаюсь, я хотел в тот раз немного вас наказать и завысил цену. Изрядно, надо сказать, завысил. Так что не переживайте, это не благотворительность и ущерба мне не нанесет. Более того, я считаю, что обязан вам ничуть не меньше, чем тот же господин Боголюбов. Вы ведь знаете, что Настенька — моя внучка? Хоть и двоюродная, а все же.
— Да, Платон Сергеевич упоминал об этом.
— И наверняка жаловался, что я ее балую, что потакаю ее капризам?
— Было дело, — согласился я.
— Так вот, что я вам скажу: так и есть, балую. И собираюсь баловать впредь. Так уж получилось, что своих детей у меня нет, и заводить их поздновато. А Настя…
Шнидт вздохнул, погрустнел и, после изрядной паузы договорил:
— Она очень похожа на мою давнюю любовь. Нет, между ними нет кровного родства, просто случайное сходство, и довольно сильное. Но я всей душой привязан к этой девочке. А вы, по сути, спасли ей жизнь, отдав немалую цену: победу в гонке и очень солидный приз. Я знаю, вы вполне могли зарулить на финиш и зафиксировать свою победу. Это отняло бы у вас не более получаса, включая фотографирование и ответы на вопросы газетных писак. Но вы решили иначе, и Настенька, хоть и пострадала, но не настолько сильно, насколько могла бы. Я вам обязан, и эти гогглы — меньшее, что я могу для вас сделать. Так что берите, они безусловно ваши.
Отказаться означало как минимум обидеть старого мастера.
— Что ж, спасибо вам.
Я положил футляр в карман сюртука. В принципе, можно было бы уже уходить, но мне казалось, что это будет невежливым. А Шнидт, закончив свою речь, уставился куда-то вдаль и замолчал. Мне не хотелось нарушать его грезы, и я потихоньку пил кофе и угощался пирожными, действительно великолепными. Наконец, он очнулся, повернулся ко мне и произнес:
— А вы знаете, лет этак сорок назад я чуть не женился на вашей бабушке.
Глава 6
Услышав такое откровение, я в первую секунду чуть не поперхнулся пирожным. Мое тщательно лелеемое показное спокойствие разлетелось вдребезги. Наверное, вид мой при этом оказался весьма комичным. По крайней мере, Шнидт, увидев результат своих слов, закатился дребезжащим стариковским смехом. Мне пришлось подождать, пока мастер успокоится и утрет выступившие слезы. Заодно и сам справился с шоком от подобных заявлений.
— Владимир Антонович, — спросил мастер, когда мы оба стали готовы продолжить беседу. — Что вызвало такую вашу реакцию?
— Дело в том, Альфред Карлович, что мне до недавнего времени ничего не было известно о моих родственниках. И если со стороны отца всё более-менее ясно и можно проследить родословную по церковным записям, то со стороны матери — полнейшая неизвестность. Только недавно я узнал, что она принадлежала к роду наших, тамбовских Травиных. И на этом, собственно, все. Не скажу, что я так уж рвусь припасть, так сказать, к корням. Я давно уже независим и самостоятелен. Но знание о своих предках еще никогда и никому не мешало. Ваши же слова были настолько неожиданными, что…
Шнидт не удержался и, видимо, вспомнив мой ошарашенный вид пару минут назад, коротко хохотнул, но тут же посерьезнел.
— Что ж, молодой человек, стремление узнать историю своего рода само по себе весьма похвально. Скажите, вы сейчас не слишком спешите?
— Нисколько не спешу, — пожал я плечами.
— В таком случае, если вы, конечно, не против, я расскажу вам кое-что. Как-то я сегодня против своего обыкновения расчувствовался. А вы имеете, пусть и косвенное, но касательство к некоторым участникам этой давнишней истории.
— Я — весь внимание.
Артефактор внимательно осмотрел меня и, не найдя на моем лице ни малейшего намека на улыбку, кивнул своим мыслям.
— Ну что ж, вы сами этого захотели, так что, в случае чего, на себя и пеняйте. А старики порой бывают чертовски болтливы.
Шнидт поднялся, извлек из бюро графинчик, явно с какой-то домашней настойкой, и две небольших рюмки тонкого стекла.
— Не хотите? Экономка моя настаивает хлебное вино на клюкве, получается отменное зелье.
— Не в этот раз, я нынче за рулем.
— Да что вам будет с пары рюмок? Впрочем, как знаете, а я, с вашего позволения, выпью.
Он налил себе рюмку, принюхался к содержимому, одним глотком с видимым удовольствием осушил ее, налил еще, покрутил в руке, потом резко отставил в сторону и принялся рассказывать:
— Как я уже говорил, история эта имела место быть около сорока пяти лет назад. Тогда я был начинающим оптиком, только что закончившим Высшее техническое училище. Но, несмотря на молодость, кое-какое имя успел себе создать. Без ложной скромности могу сказать, что у меня были блестящие перспективы. Вопрос о поиске места службы не стоял, мне предлагали весьма выгодные контракты и даже приглашали в Императорский артефакториум. Мастеров моего уровня и сейчас не так много, а в те времена и вовсе были единицы, так что я в самое короткое время ожидал получения личного дворянства с формулировкой «за заслуги перед отечеством». С приложением некоторых усилий мой дворянский статус через два-три года стал бы наследственным. Для выходца из разночинцев карьера предполагалась просто головокружительная. Собственно говоря, в моих предках были остзейские бароны, но с течением времени род захирел и утратил титул. При известном старании, я через десяток лет мог бы выкупить часть родовых земель Шнидтов и вернуть себе баронское достоинство. В те времена у меня для этого были как желание, так и возможности.
