Играл в шахматы лучше разрядника Петьки, да и пистолет у него был какой-то не нашенский, чуть ли не японский. Чен оглядел панораму и сказал почти без всякого акцента: «Опять Империалисты применили свой любимый прием, прошли в притирку над горами на бреющем, на подходе заглушили моторы и ударили как всегда из за угла. А ведь был циркуляр из Генерального штаба, во все части ПВО. Сейчас американцы полетели на свой аэродром, где по тлетворной буржуазной привычке будут обедать, а часа в три вернуться назад, что бы все тут закончить».
— «Слушай, Чен, а ведь я знаю что зенитчики могут заранее знать о приближении самолетов, есть ведь средства предупреждения или как там они называются…»-
Чен иронично-мрачно посмотрел на меня и сказал:
— «Эти средства называются радиолокатор. Старый разбомбили неделю назад, новый догорает вон в том эшелоне и сегодня империалисты, судя по всему добили последние зенитные батареи на грузовой станции и в порту. Так что еще один налет и нам настанет хорек…»
Несмотря на общий трагизм ситуации, стоявшие рядом ребята заржали и тут меня осенило.
— «Ребята» — заорал я — У нас же «перышек» двенадцать комплектов и станки зенитные есть. Вот и встретим сук по нашему, по Русски'…
Проблема была в том, что все кто имел хоть какое то отношение к руководству погибли во время налета. Я был старшим техником, но это не давало мне прав командования и тут внезапно подсуетился Чен. Товарищ Чен внезапно оказался Старшим Полковником Министерства охраны безопасности государства, это была ого-го какая шишка и все местные прыгали перед ним как мартышки перед дрессировщиком тигров. Вообще то мы приехали в Корею, чтобы испытать в боевых условиях дюжину «Перышек». Перышком назывался — Дегтярёва, Шпагина, крупнокалиберный модернизированный пулемёт образца 1946 года, и он был призван заменить в войсках старый добрый ДШК 1938 года.
То есть в нашем вагоне были сложены в опечатанных купе двенадцать пулеметов с двумя станками к каждому (пехотным и зенитным) и по десять пятидесятипатронных коробов с патронами, соответственно на каждый пулемет. Товарищ Чен официально обратился ко мне за помощью, как к единственному выжившему из старших по званию, так сказать. Ох, знал бы я как меня подставил хитрый азиат…
Нам дали в полное распоряжение полсотни свеженьких сержантов — инструкторов, направляющихся в дивизионные пулеметные школы и по счастливой случайности оставшихся без паровоза, да и честно говоря без эшелона тоже. Старший полковник Чен объяснил, что единственное наказание которое я могу применять к неумехам и саботажникам, это расстрел на месте и необходимые бумаги он уже подписал. Корейские сержанты настолько прониклись серьезностью момента, что выполняли любое указание молниеносно и боялись нас до дрожи. Когда один из них, совсем молоденький парнишка, уронил на землю патрон который ему доверили протереть, и услышал Петькин добродушный абсолютно беззлобный матюг, то без звука отправился в обморок.
Пулеметы были быстро расставлены по позициям и приведены в боевую готовность. Полное содействие, а заодно и охрану обеспечивала очень строгая рота вооруженная ППШ. В руках щуплых корейцев, ППШ выглядел как дегтярь у Васьки, но обращались они с ними умело. Они посредством коротких очередей, не разрешали приближаться к позициям пулеметчиков даже бродячим псам. Пулеметы мы расставили попарно, так как корейских сержантов сажать на «первых номеров» было не серьезно, а нас осталось годных к ведению огня только шестеро. Отработан был следующий метод… Первый номер из наших высаживал ленту и сразу переходил к другому пулемету, а сержанты должны были успеть перезарядить пулемет до того момента, когда во втором «Перышке» кончится лента, тем более что на этой модели подача ленты была двусторонней и вторые номера могли работать не мешая ни друг другу ни пулеметчику. Шесть огневых точек были вовремя распределены на удобных местах, типа полуразрушенной водокачки или холма с развалинами храма, ибо стрелки на часах уже совсем близко подошли к цифре три, но подождать пришлось еще минимум пол часа…
И вот как и несколько часов назад, над кромкой холмов мелькнула серебристая стайка и радостно наддав газу приготовилась сеять под собой огонь, но не тут то было. Первый как всегда ударил Васька, а потом и остальные. Я привычно поймал в прицел силуэт воздушной цели, синхронно нажал на гашетки и предохранители и с первой пятипатронной очереди попал несущийся на меня Скайрейдер, из пяти патронов два были Б-32 и американцу это явно не понравилось. Задымив и роняя куски обшивки Дуглас А-1 рухнул где то за пакгаузами не выпустив ни одной ракеты. Как потом сказал товарищ Чен, бой шел ровно 14 минут. Больше энергией, нежели молитвами Старшего полковника, на территории железнодорожной станции было задействовано несколько десятков ручников, от дегтярей до старых японских Гочкисов. Когда американцы пошли на второй заход ища именно наши «Перышки», так хорошо пощипавшие им перья, корейские пулеметчики открыли ураганный огонь из десятков стволов. Толку с них конечно было не очень много, но от нас они внимание конечно отвлекли. После утреннего налета на наш эшелон, потерь у нашей группы больше не было. Расход боеприпасов составил 1267 патронов.
Товарищ Чен, погладив еще теплый ствол пулемета и задумчиво улыбаясь спросил:
— «А кто приказал сделать такое оружие», — и получив ответ, что этот пулемет создан по личному указанию товарища Сталина, посерьезнел и сказал: — «Тогда этот прекрасный пулемет, еще и очень хороший пулемет… »- и козырнув, удалился, оставив вместо себя кого-то вроде взводного с соответствующим количеством солдат.
А на станции снова началась какая-то суета, но гораздо более целенаправленная чем с утра. Ну во-первых не гудели паровозы, а во-вторых подошедший на соседние пути, сразу же после налета состав, был моментально оцеплен автоматчиками, туда подъехала пара закрытых легковушек и несколько грузовиков и чем-то и кем-то загрузившись, куда-то умчались, причем вместе с ними умчался и товарищ Чен и у меня сложилось стойкое впечатление, что именно это и было его основным заданием, а вовсе не сопровождение нашей группы. А еще через три часа, когда мы уже заканчивали упаковку «Перышек» в походное положение, примчались представители советских служб и органов. Советские товарищи из местного командования, узнав что мы участвовали в бою пришли в ужас и наш вагон срочно прицепили к эшелону идущему в Союз, а ввиду того что меня везли под охраной в отдельном купе, я очень сильно напоминал себе арестованного. Когда мы рано или поздно добрались до Владика, меня почему-то поместили в гостиницу Дома офицеров и с ребятами я уже в эти дни не общался. А через три дня за мной пришли, но повезли не в НКВД а в военное ателье, где подогнали под меня новенькую офицерскую форму без знаков различия и отвезли не куда-нибудь, а в какой-то большой штаб где в торжественной обстановке, консул Корейской Народной Демократической Республики вручил мне Почетную грамоту «За укрепление Дружбы между Советским и Корейским народами».
А еще через год меня вызвали в Москву и там уже посол КНДР в Советском Собзе, вручил мне вот этот «Орден Свободы и Независимости», как было сказано в русском переводе наградных документов, «за заслуги в укреплении обороноспособности и защите безопасности». А на банкете я встретил Товарища Чена, он был уже генерал, но ни чинился и первый подошел ко мне поздороваться. Очень мне обрадовался и сказал что я даже не знаю какое мы с ребятами сделали важное дело. А когда я спросил так это важно, что мы много самолетов сбили, он засмеялся и ответил, что есть вещи много важнее сбитых самолетов. На том мы и расстались, а я так и не успел его спросить — сколько же мы точно пустили в землю американцев. Мы с ребятами много раз считали и вспоминали, но цифры все время получались разные, но никогда результат не был меньше пятнадцати сбитых стервятников.
