Часть 1. Возвращение домой.
Элен с ностальгирующим чувством полном и печали, и радости, торопливо шагала в сторону своего дома, где жила её семья пять лет назад. От радости хотелось танцевать, плясать, кричать о ней миру. Но больше всего Элен желала обрадовать сестру. Она смогла собрать все ингредиенты для лекарства! Они смогут исцелить Филона! Будет ли Алексайо улыбаться, может заплачет от счастья? Как отреагирует отец, узнав цель её отбытия? Элен, надеялась, что её семья не переехала, о чем её заверила сестра и младший брат – они будут её ждать сколько угодно. Конечно, был ещё отец, но она его не особенно любила из-за его отношения к старшей сестре, но всё же ценила за то, что он есть, каков бы не был. Даже если до сих пор не простила за отношение к старшей сестре. Элен с несвойственной ей за долгое время нежностью вспомнила о своей семье. Интересно как сильно повзрослела её семья, думалось ей. Молодая госпожа удовлетворенно усмехнулась, когда увидела знакомое здание её дома.
– Я вернулась, – тихо прошептала она, направляясь к двери.
Пустынные улицы из-за раннего утра, когда жители только начинали просыпаться или готовится к работе. Элен постучалась, знакомый звук удара звонка о дверь раздался эхом. Она понимала, что её семья возможно ещё спит, но она также знала, что старшая сестра должна была чаще всего только проснуться. Впрочем, у неё остался запасной ключ, только она не была уверена, что он будет сработать. За пять лет могли и поменять замки на дверях. Элен терпеливо начала доставать ключ, когда услышала, что дверь открылась. На неё смотрела однозначно служанка, судя по одежде. Когда она уезжала, подумалось Элен, служанки не было.
– Служанка Винн приветствует вас, госпожа. Могу ли я вам чем-то помочь? – поклонилась женщина.
– Здравствуйте, я Элен, семья Лорс до сих пор живёт здесь? – спросила она на что получила удивлённый выдох.
– Ох, прошу прощения за неуважение к вам, госпожа Лорс! – поклонилась суетливо служанка. – Юный господин много рассказывал о вас! Прошу входите, не стоит стоять на пороге.
Элен моргнула, после чего кивнув, вошла в дом. Интерьер не изменился, за исключением того, что здесь отсутствовали многие картины Алексайо. Редкие картины сестры, которые она оставила без названия и подписи остались на стенах. Но что стало с другими? Возможно перестановка? Должно быть многое за пять лет изменилось.
– Господин Лорс и молодой господин ещё спят, вам приготовить омывальню? – взволнованно спросила служанка.
– Пожалуй да. Могу ли я поинтересоваться как долго вы здесь работаете? – беспечно спросила Элен.
– Как год уже молодая госпожа.
Элен кивнула. Пути их разошлись, когда она направилась прямиком к своей бывшей комнате. Её комната всё та же? Изменилась ли она? Как оказалось, её комната не изменилась. Элен оставила свои вещи, возле шкафа и с пакостной ухмылкой и высокомерно-горделивой походкой направилась в сторону комнаты старшей сестры. Тревожное ощущение не покидало её, как бы она не пыталась его игнорировать.
Элен мечтала пять лет назад не о многом и обо всем. Но больше всего тогда она желала эффекта неожиданности в пробуждении сестры. Это произошло случайно, когда она узнала, что сестра спит порой крепко, хоть и чаще всего рано просыпается. Элен помнила, как в свои шестнадцать лет проснулась от грома. До этого возраста она боялась грома и молний и спала с сестрой, которая в своих объятьях защищала её от страхов. Тогда она захотела разбудить свою сестру, но обнаружила, что сестра смешно подскакивает. На самом деле веской причины будить рано сестру не было, но её пакостливая натура это очень любила делать, когда конечно она могла проснуться раньше сестры. Элен цыкнула из-за того, что вновь окунулась в то самое ностальгирующее состояние. Не уж то стареет, с нарастающим притворным ужасом подумала она. Её веселью не было суждено воплотиться. Потому что она открыла дверь в комнату сестры. От нечастого использования дверь раздражающе скрипнула. Элен предстал вид пустой комнаты. Она заметила, что хоть мебель в виде: кровати, стола, стула и шкафа присутствовала, то личные вещи отсутствовали. Элен закрыла дверь и тут же направилась к комнате младшего брата. Где её сестра?!
Филон спал, когда дверь его комнаты открылась и его неприятно разбудили. Он удивлённо моргнул и неверующе смотрел на хмурое, но до боли знакомое более жёсткое лицо сестры, которая выглядела слегка обезумившей.
– Элен? – прошептал он, словно сам и не верил увиденному. – Ты наконец-то вернулась? Я скучал!
Филон тут же обнял сестру, когда та заговорила.
– Филон, где Алексайо?
Филон напрягся, что осталось незамеченным, и озадаченно нахмурился, отстранившись от сестры. Он растеряно смотрел на сестру, которая начинала еще больше тревожится. Элен села на край кровати. Филон осторожно заговорил:
– Я не помню никакой Алексайо. Это твоя подруга?
– Не шути со мной, Филон! – сказала она, нахмурившись, и хотя Элен начинала раздражаться, Филон всё еще мог видеть зарождающийся страх в ее глазах.
Он не понимал, почему его сестра напугана.
– И тебе утро доброе, сестра. Как я рад тебя видеть! Пять лет не виделись как ни как! – обиженно воскликнул он.
Элен внимательно всматривалась в обиженное, но серьезное лицо Филона, в надежде найти что-то, что доказало шутливость, либо ложность, слов. Но такового Элен с тяжёлым сердцем и зарождающимся страхом не могла найти. Элен подавила в себе желание заплакать и ободряюще посмотрев на младшего брата, потрепала того по голове, через силу, криво, но искренне улыбнувшись. Не дело бросаться не пойми куда с головой.
– Прошу прощения, клюква. Я рада тебя видеть и встретится с тобой. Я по вам соскучилась, но милый мой, скажи своей сестре, где наша старшая сестра Алексайо? – мягче сказала Элен, потрепав и без неё потрепанные волосы.
Филон обиженно посмотрел на неё, надувшись, но его глаза оставались настороженными.
– Я не клюква, если это моя любимая ягода это не означает, что я сразу становлюсь клюквой. Ты, картофель, – последнее слово он выплюнул с таким пристрастием, словно это было не приличным словом.
– Не обижай картофель. Скажи где сестра? – закатила глаза Элен.
– Приличным дамам не прилично закатывать глаза, – высокомерно подняв голову, сказал Филон и пожал плечами. – И не помню я никакой сестры. Но… Я нашёл у себя чей-то личный дневник крайне любопытного содержания. Прежде чем мы продолжим разговор, сестрица Элен, я предпочту позавтракать.
Элен улыбнулась немного криво, но искренне, она поцеловала лоб и растрепала волосы под возмущенный писк. С тихим смехом она тихонько покинула комнату брата и направилась к своей. Для начала нужно прижиться дома, найти улики.... Элен задрожала, со слезами на глазах, полностью потерянная она медленно бродила по коридору до своей комнаты. Дверь с тихим скрипом открылась. Комната выглядела такой же какой и была покинута. Все безделушки находились на своих местах, словно кто-то специально решил сохранить момент. Элен отбросив мысли, могла представить, словно только вчера покинула спальню и вернулась обратно. Закрыв за собой дверь, она медленно скатилась по ней вниз. Слезы Элен не могла сдержать. Неизвестность пугала, а страх за сестру и вовсе туманил рассудок. Элен смотрела на рюкзак с её пожитками за пять лет в Скрытых землях. Радость быстро разбилась о реальность бытия. Элен не знала, как она собирается излечить Филона, как смотреть ему в глаза и в глаза отца. Что стало с Алекс, где она и почему Филон не помнил о ней? Служанка уже подготавливала лохань.
Часть 2. Семейная идиллия.
Огромный белый величественный зал, в котором только колонны. В центре конца зала, огромная белоснежная, как и всё пространство вокруг, статуя до потолка, полностью андрогинная, без четких линий лица, с прядями волос, обрамляющих скулы, видных из-под капюшона, одеяния. Божество сжимало руки у груди, видны лишь кисти рук. Всё тело Божества скрыто единым мешковатым одеянием. Дора, сколько себя помнила, всегда находила статую пугающей. Её присутствие удушало, и находясь рядом с ней, казалось, что зал слишком маленький. И то, как присутствие статуи было неизменным, так и было с Крылатой, что всегда стояла в центре зала и наблюдала за статуей, либо за небом, сквозь открытый потолок в центре зала. Её мощная спина, не скрытая одеянием, покрытая шрамами от оторванных крыльев, как назидание, становилась постоянным спутником одиночества.
