— Про дела наши трепаться не надо, — продолжил я инструктаж. — Спросят — писарь и писарь.

— Все равно узнают-с, Ваше Высочество, — проявил он рациональный взгляд на вещи.

— Узнают, но нам-то что? — ухмыльнулся я.

— Вам виднее, Ваше Высочество, — правильно решил он.

Позвав Андреича, я представил ему нового писаря и велел положить жалование в сто рублей в месяц. Старик скривился, демонстративно повздыхал, но перечить не стал и взялся за дело. Прежде всего Кирила пришлось уволить из матросов — это было просто. Второе — найти ему новое жилье. Тоже не сложно: лакея у меня три, а каюта у них на четверых. Сам Андреич живет отдельно, в каюте камердинеров. Будь я нищим, камердинер бы спал на полу у дверей, как преданный пес — не обязательно конкретно Андреич, это у них цеховая гордость такая. Третье — справить гардероб, потому что мой писарь ходить в матросской форме не может. Здесь пригодился гардеробщик Федор, который отыскал в моих вещах нормальный костюм, который пришлось немного нарастить, чтобы Кирил в него влез. По прибытии в Индию Федор закажет у портных запасные комплекты — мерки он снял.

Купеческий сын от процедуры и уважительного обращения выпал в осадок и моментально начал смотреть на бывших коллег как на дерьмо. Чист, дорого одет, отмечен принцем, опоен такими перспективами, что его отцу и не снились — самое настоящее перерождение!

Оторвав голову от подушки, я зевнул, потер лицо — надо бы побриться и подравнять так идущие моему красивому лицу щегольские усики — и сел в кровати. Рефлексы подталкивали встать и идти в уборную, но это — рудименты, мне теперь нифига самому делать не придется до конца моих дней, который наступит, я надеюсь, очень нескоро:

— Андреич!

— Сию секунду, Георгий Александрович! — моментально отозвался слуга из-за двери.

Караулил и запомнил вчерашнее позволение называть меня по имени-отчеству. Я бы и на просто имя согласился — чего нам, пятнадцать лет знакомым, стесняться? — но это из разряда фантастики.

Дверь открылась, и в комнату вошли слуги. Карл и Стёпка протирали меня теплыми влажными полотенцами, Петька, как старший по рангу, чистил зубы — эта технология в эти времена уже освоена. Далее рейткнехт Юрка и гардеробщик Федор одели меня в исподнее, усадили на стул, повязали на шею салфетку, и Андреич, поправив опасную бритву ремнем и дождавшись, пока Стёпка намылит мне лицо, взялся за дело.

Опасной бритвой в прошлой жизни мне пользоваться не довелось, но страха, что меня порежут, как ни странно, нет — камердинер выглядит настолько уверенным в себе, что даже мысли о его ошибке не возникает. Мысли о том, что он сейчас перехватит мне глотку — вот они да, имеются, но были отогнаны прочь: он же пятнадцать лет верою и правдою!

После бритья мне тщательно вытерли лицо теплым полотенцем и нанесли немного лосьона. Приятно пощипывает и дорого пахнет! Теперь можно одеваться дальше, в военного покроя сюртук. Интересно, если монарх будет носить нормальный гражданский костюм, такая мода приживется? Украсившиеся галифе ноги воткнулись в сапоги, и на этом пробуждение можно считать законченным.

Когда лакей унес инвентарь и удалился сам, я присел на диван:

— Андреич, достань-ка календарь. Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой.

Добродушно улыбнувшись, камердинер отреагировал на цитату:

— Я очень рад, что ваше чувство юмора вернулось, Георгий Александрович.

Вооружившись журналом, он принялся знакомить меня с расписанием на день:

— Через тридцать минут Его Императорское Высочество и Его Высочество принц Георг приглашают вас разделить с ними завтрак.

Никки считает забавным время от времени записываться ко мне на прием или слать официальные приглашения, например, сходить до палубы покурить.

— Его Императорское Высочество и Его Высочество принц Георг приняли-с ваше приглашение пострелять после завтрака.

Чтобы не разочаровывать брата, я отвечаю ему тем же, благо писарь теперь есть.

— Его высокопревосходительство генерал-адмирал Басарагин ответили-с, что если один раз ему удалось научить вас морскому делу, второй раз получится подавно, и согласились провести для вас урок с полудня и до обеда.

— Это очень хорошо, — вполне честно кивнул я.

Вице-адмиралу пришлось рассказать про «амнезию» — а что делать? Как Никки, вымаливать озарение? Владимира Григорьевича я вообще не знаю — для роли он был не нужен, Илюха про него не рассказывал, а адмиралов всех мастей в Империи как грязи. Что ж, познакомимся — мне нужно тренироваться в общении с очень важными людьми, потому что Никки и греческий тезка такими вообще не воспринимаются.

— В четыре часа пополудни мы прибываем в Бомбей, — закруглился Андреич.

Волнуюсь — мне же в официальной делегации участвовать, вокруг будет куча народа, в провожатых и собеседниках — коварные англичане, и посреди всего этого — я в красивом сюртуке. Эх, какие кадры пропадают! Жаль, что нормальной кинокамеры ещё нет. Обязательно займусь этим вопросом по возвращению в Питер. Пусть в дворцовом серпентарии я ничего не понимаю, но фамилии изобретателей Тимченко и Фрайденберга помню замечательно. Пока народ безграмотен, хотя бы в крупных городах должны организовываться кинотеатры, в которых будут крутить обращения Николая к нации. Если он не расскажет народу, как сильно ему повезло с царем, народ же и не догадается. А какой эффект это произведет на людей? Сколько из них хотя бы качественные портреты царя видели? А тут — вон он, двигается, разговаривает, и глазами в самую душу смотрит. Сначала группу личных «Эдисонов» соберу, а потом можно и отечественный Голливуд строить.

За завтраком давали уху — сегодня можно, и мы с принцами дружно держали марку, стараясь не хлюпать. Черный сухарь просто так и черный сухарь, напитанный ухой — это небо и земля. Хрустнув зеленым лучком — где-то на корабле выращивают — Николай намекнул, что знает о моем усиленном питании:

— Жоржи, ты немного прибавил в весе.

— Толстый брат царя полезен, — глубокомысленно заявил я и отпил компота.

Если в Петербурге такого не будет, придется классово угнетать поваров, пока не научатся.

— Чем же? — приготовился принц Георг.

— Народ будет считать, что его обираю я, а не Никки, — развел я руками.

Из уважения к дарованной Господом пище мы посмеялись очень тихо.

— Право же, Жоржи, зачем тебе этот матрос? — поднял неудобную тему Николай. — В Индии преизрядно наших торговых представительств, и, если тебя интересует торговля — хотя я этого твоего каприза совершенно не понимаю — ты мог бы обратиться туда.

— Меня тронула его судьба, — пожал я плечами. — Четыре поколения его семья приумножала капиталы, и потеряли все за четыре года.

— Купечество — это риск, — остался равнодушен Николай.

Не посыпать же ему голову пеплом из-за каждого разорившегося купца? Так ни пепла, ни головы не напасешься. Мне тоже в общем-то плевать, просто нашел удобную отмазку.

— Сегодняшним утром мне посчастливилось встретить лейтенанта Илюшина, — поддержал разговор Георг.

— Васька́? — уточнил Николай.

Всех людей «подлого» происхождения уместно называть по имени с уменьшительно-ласкательным суффиксом, типа как ребенка.

— Васька, — подтвердил грек. — И я позволил себе расспросить его об этом матросе. В службе проявлял похвальное усердие. И умен.

— Хорошо, что ты нашел себе забаву, — оставшись в меньшинстве, кисло поддержал меня Николай.

— Мне нужен совет, братья, — натянул я на лицо смущение. — Я не знаю, что мне делать, когда мы причалим. Я боюсь опозорить нашу семью и Россию.

— Жоржи, ты не должен говорить так! — осудил Никки. — Ты никогда не опозоришь нас! Просто держись возле меня и Георга и старайся поддерживать разговор так, чтобы не выдать себя. Никто не посмеет задавать тебе лишних вопросов.

Грек покивал.

— Спасибо, — благодарно улыбнулся я и поделился проблемой. — Я уже трижды отклонял приглашения нашего летописца.