– А ты?

– Покатаюсь.

– Боже, какие мы нежные, – закатываю глаза и дергаю дверную ручку.

– Дверцей не хлопай.

– Слушаю и повинуюсь. Долго не гуляй, – бросаю через плечо и вываливаюсь на улицу, где моросит мелкий дождик.

Набросив капюшон на голову, бегу в сторону дома. За спиной раздается визг шин. Невесело усмехаюсь. Значит брат ждал пока Тая зайдет в подъезд и даже караулил, в каком окне загорится свет, а до того, как доберется до квартиры его сестра ему нет никакого дела.

А может меня в лифте поджидает маньяк с ножом и тряпочкой хлороформа?

Вот поэтому я всегда хожу пешком. Даже на наш седьмой этаж.

Открываю дверь своим ключом и захожу в прихожую. Если есть кто-то дома, то встречать меня никто не спешит. Разуваюсь и заворачиваю в ванну, заглядывая по пути в кабинет отца.

Он сидит перед ноутбуком, задумчиво уставившись в одну точку. Прямоугольные очки спущены на кончик носа, а руки сложены в замок под подбородком. Из динамика компьютера доносится речь на английском. В медицинской терминологии я не сильна, но понимаю, что папа слушает что-то по работе. Лекцию или запись какого-нибудь иностранного форума, на который сам не успел попасть.

Хочу уже тихо выскользнуть, но родитель переводит на меня взгляд. Уголки его губ приподнимаются, а около усталых глаз появляются лучики морщинки. Он уже не молод и давно мог позволить себе выйти на пенсию, оставив хирургию и больше времени проводить на природе и рыбалке, на которой до этого он не так уж часто и бывал.

– Вернулись уже? – спрашивает папа, посмотрев на наручные часы, удивленно присвистывает. – Позднова-то.

– Детское время, пап. Савва поехал покататься. А мама дома?

– Уже легла. Хочешь посидеть со мной? – интересуется отец, указывая на стул напротив. – Расскажешь, как у тебя дела с твоей любимой начертательной геометрией. Может я усну побыстрее.

– Смешно, – кривлю губы, понимая, что папа просто шутит.

Мнусь на пороге в нерешительности. Через пару метров меня ждет уютная постель в собственной комнате, остывший чай с мятой и поставленная на паузу серия про Чикатило.

А потом меня внезапно осеняет:

– Может быть лучше ты мне расскажешь страшилку на ночь? – произношу я и прикрываю за собой дверь.

Опускаюсь в кресло, подбирая под себя ноги.

Папа с интересом на меня поглядывает. Я редко интересуюсь его работой, можно сказать вообще ничего не спрашиваю. С того самого момента, когда в пять двенадцать лет получила открытый перелом руку, и решила, что вид фонтанирующей из раны крови, точно не то что я хочу видеть каждый день своей жизни когда вырасту. С химией отношения у меня тоже сразу не сложились.

– Сегодня в больнице не было ничего интересного, дочь, – улыбаясь произносит папа.

Снимает очки и закрывает ноутбук. Показывая, что он весь во внимании.

Рисую пальцем узоры на своих штанах и не знаю, как начать. Из головы не идет образ озлобленного на весь мир парня с вечеринки.

Матвей Громов.

Злой, наглый и дикий. Неадекватный. От таких хорошие девочки держаться как можно дальше, а плохие наоборот стараются быть как можно ближе.

Не отношу себя ни к тем, ни к другим. Я стараюсь быть просто нормальной. В меру своих возможностей.

Но если я скажу, что этот хам и наглец меня не заинтересовал совру. Возможно, в другой жизни, мы могли бы подружиться. А пока я просто хочу удовлетворить свое любопытство. Сплетни от Таи это одно, получить информацию из первых рук совсем другое.

– Помнишь в том году вертолёт упал. Ты оперировал какого-то Громова, не знаю имени. Говорят его отправили долечиваться в Германию. Он…поправится?

Папа сводит брови и тяжело вдыхает.

6 Глава 

Матвей

Вечеринка у Айса заканчивается, когда уже начинает светать. Большая часть гостей сваливает по домам. Те, кто уже не в состоянии передвигаться, остаются внизу в гостиной или занимают места в очередь к белому другу.

Клим, выцепив себе какую-то одноразовую цыпочку, поднимается по лестнице на второй этаж. Хата у него двухуровневая, что удобно. Комнат всем хватит.  Засовывает руки под короткую юбку извивающейся и глупо хихикающей девчонки с видом победителя. Его возвращение на родину вышло запоминающимся. Готов поспорить, что в альма-матер только об этом и будут трепать на следующей неделе. На что Клим, конечно, и надеялся. Любит, сучонок, быть у всех на виду, как и занимать первые места, выигрывать споры, быть победителем по жизни.

Обвожу мутным взглядом комнату, прикидывая, куда мне уложить своё тело, чтобы отключиться от реальности.  Пить изначально не планировал, но накидался. Каюсь. Текила течёт по венам как живительная влага, наполняя жизнь давно забытыми красками. Или всему виной не мексиканское пойло, а что-то, точнее кто-то ещё?

Лера.

Образ девчонки вспыхивает перед глазами так явно, что приходится до боли зажмуриться.

Не могу понять, чем зацепила. Но что-то в ней есть такое, неуловимое, что тянет к ней. Словно аркан на меня накинула. Хотя видно, что ей моё внимание скорее неприятно, чем наоборот. Да и она не в моём вкусе.

Мелкая, с каскадом тёмных волос, разбросанных по плечам тяжёлыми волнами, с острым, как бритва, языком и, я уверен, офигенной фигурой, спрятанной под её странной бесформенной одеждой. Такое ощущение, что она и в самом деле сняла её с какого-то пацана, выше и тяжелее её в разы.

Не удержался и шлепнул по упругой заднице. Потрогать хотелось. Обратить на себя внимание. Знал, что схлопочу по роже. Только увидеть, как глаза мегеры вспыхивают настоящей адреналиновой злостью, а не жалостью, с которой на меня последнее время смотрят всё чаще, хотелось увидеть сильнее.

Чёрт. Это что? Улыбка растягивает мои губы?

На фиг.

Дёргаюсь, скатываясь с дивана, на который успел приземлиться.

Растираю лицо руками и, мотнув головой, встаю с пола. Заруливаю на кухню и подрезаю из холодильника недопитую бутылку текилы. Пока Айс трахается, а он никогда не делает этого в своей постели, считая за дурной тон водить девок туда, где спишь, поднимаюсь к нему в комнату и занимаю кровать.

Присасываюсь к стеклянному горлышку, большими глотками принимая в себя обжигающую жидкость.

Когда мой мозг начинает тормозить, а глаза закрываться, окидываюсь на подушки. Мне грозит сон без сновидений.

Последняя трезвая мысль, мелькающая на периферии сознания перед отключкой: Коротышку лучше выкинуть из башки и забыть. Не до неё сейчас. Надо сосредоточиться на Окс.

Утро у нас с Климом начинается в четыре часа дня с минералки и выпроваживания оставшихся гостей за дверь.

– Вот это вписка была, чуваки. Будет ещё? Когда? – интересуется лохматый тип, набрасывая на плечи бордовый бомбер.

– Держи. Подпишись на закрытый паблик, там будет инфа. И девчонкам с потока раздай, красивым, – подмигивает парню Клим, засовывая тому в руки флаер с информацией о сообществе.

Лениво наблюдаю за тем, как друг поднимается по студенческой социальной лестнице. Браво.

– Без вопросов. Бывайте!

Парень выскальзывает за дверь и с громким хлопком прикрывает её за собой. Синхронно морщимся с Климом.

Он подгребает к дивану, устраивает свою задницу в полутора метрах от меня и с наслаждением запрокидывает голову на спинку.

– Слышишь это? – проговаривает, не открывая глаз, после минутного молчания.

– Что? – недоумеваю, прислушиваясь.

Может, кто-то до сих пор выворачивает своё нутро в толчке на первом этаже?

– Тишину!

Запулив в блаженную рожу Ледовского диванную подушку, усмехаюсь и тут же кривлюсь от простреливающей боли в висках.

– Удивительно, что сегодня я всё ещё жив.

– Рано ты собрался двинуть кони. Мы же только забились на новых тёлок. Спорим, через три недели блонда будет моей? – почти победоносно улыбается Клим, демонстрируя ровные зубы.

В школе они у него плясали, как грибы на поляне. Три года брекетов и постоянных хождений к ортодонту наградили его голливудской улыбкой, от которой у девчонок трусы слетают со скоростью света.