Muchas gracias, muy bien. Somos muy contentos y honorados. El señor maestro tambien es muy contento y honorado.
Y su collección de mariposas es unica, el señor maedtro es in correspondencia con algunos scientistas franceses y alemanes… Si, si, esta es la vida. Muy fiero, el señor maestro[52].
Возникает молчание, поскольку нечего сказать или не хочешь ничего сказать, дорога, спотыкаешься на неровных каменных плитах, трудно, это полдень, очень жарко. Это длится без конца, между побелёнными стенами лишь редкие кустики. Только впереди, на западе, поверх всего возвышается трёхглавая Аталаясса. Пинии окаймляют её вершину.
Который может быть час? Крестьянка в полной выкладке, идущая им навстречу по ущелью, поздоровалась: bon dia, значит, двенадцати ещё нет: если бы уже пробило полдень, она бы сказала “buenas tardes”[53]. У учителя на руке есть часы, но теперь можно его не спрашивать.
Ещё выше, выше вверх. Здесь поместья располагаются ниже дороги и открывают взгляду простор на утихающую перед горами долину, отгороженную от Пуйг дес Авенч, там впереди Роккас Альтас, а прямо Аталайя. Там и сям рассыпаны белые кубики: casas paisas[54]. Некоторые с полуциркульной аркой, другие с одной или двумя башнями. Почти все дома окружены живой изгородью из кактусов. Вверх к холмам поднимаются террасами поля. Повсюду стоят миндальные деревья, смоковницы, рожковые деревья. Несмотря на это, всё будто выполото, вычесано. Странная пустынность, тишь.
Проходим мимо cabaña[55] из piedra marés[56], позади неё за проволочной сеткой голуби и куры.
Дорога впереди делает поворот. Справа крутой обрыв, под несколькими большими рожковыми деревьями нарезанные кубиками жилища, внизу в долине тянется дорога, на четверти высоты Аталайи она уходит влево: там того и гляди покажется высоко расположенный Сан-Хосе: дом-башня, белая, и вот он: самый первый дом – дом pueblo. Наконец-то.
Ограждение из камней, которому следует дорога, поднимается выше и выше. Долина здесь очень узкая, зажатая между двумя carreteras, слева, справа, заканчивается она закруглённой, голой скалистой террасой, на бесполезности которой небольшое простое здание отгораживает деревенскую площадь.
Мимо нескольких casas с входными галереями и мимо маленьких fonda[57]. Позади большой изогнутой галереи – церковь, больше и оголённей, чем церковь в Сан-Аугустино, напротив неё – кладбище, между ним и галереей iglesia деревенская дорога идёт под уклон, к другим горам.
Отделённая узкой тропинкой от cementerio[58], ещё одна fonda отгораживает площадь: перед ней собралась кучка мужчин, одетых в чёрное, играющих в бочче[59]: мы узнаём, что el señor rubio, el aleman[60], празднует свой день рождения.
Мимо группы, вдоль кладбищенской стены, между каменными стенами, до этой узкой поперечной тропы, el maestro нас теперь покидает, потому что мы уже пришли, esta casa es Ca’n Bagotet[61].
Muchas, muchas gracias. Hasta la vista. Una otra vez. Buenes tardes señoritas. Buenes tardes el señor, y muchas, muchas gracias[62].
Другая сторона мира: оборотная сторона Кана Баготет, с полукруглой печью. Входишь в дом с обратной стороны: тесно придвинутый к голой скале двор дома. Известняковая площадка между стеной дома и стеной, которая, увенчанная квадратными колоннами, отделяет от расположенного выше огорода. Спереди входная площадка отгорожена большой смоковницей.
Трое пришедших больше ничего не видят, круглая дверь дома открывается, выходит Йост и две его племянницы. Боже правый, что они лепечут по-швабски: только что среди черники нашли комочек свинца.
Эти две, непохожие, как могут быть непохожими только сёстры, несмотря на одинаковые белые платья, очень различаются. Алиса, хромая из-за своего менингита, придаёт своим движениям что-то резкое и вместе с тем грузное. По крайней мере, она городская. Говорит многовато. Это немного мешает наслаждаться горячим чаем под благоуханной кроной смоковницы, не пропускающей лучи солнца. Постепенно отходишь от долгого пути.
Господин мореплаватель сидит в своём плетёном кресле очень расслабленно. Ни дать ни взять петух в корзине.
Что говорят? Ничего. Всё то, что произносится, когда люди не знают друг друга, если не считать визитной карточки.
Так проходит приятное предвечернее время. Когда это продлилось достаточно долго, поступило предложение осмотреть дом.
С удовольствием. Дом – полость, сложенная из белых кубиков, полая белизна, вложенная в кубики.
Каменная лестница вверх. Светлое, просторное помещение с дверью на балкон. У стены большой тёмно-коричневый шкаф в стиле бидермайер, стол, софа напротив балконной двери тоже бидермайер – всё доставлено сюда из Германии.
– Я преподавала декоративно-прикладное искусство в Штутгарте, у меня был класс плетения.
Ага. А Труди? Была в школе домашнего хозяйства.
– Она изучала домашнее хозяйство, чтобы всё делать наоборот, – сказал Йост.
– Ну, оставь Труди в покое, это не очень вежливо перед гостями.
О, здесь, кажется, хватает своих трений. Господин Петух в корзине.
Уже давно в комнату падает жёлтый вечерний свет. Уходить будет пора в шесть часов. Трое поднимаются, объясняют, что им пора домой, самое время.
– Нет, нет, ни в коем случае, останьтесь с нами поужинать и ночуйте здесь, у нас хватает места и кроватей.
После некоторого колебания принято.
Алиса и Труди исчезли: одна накрывает на стол, другая готовит в кухне еду.
Заняли места вокруг низкого прямоугольного стола. Снова всё как дома, то есть в Германии… Deutschland über alles[63], будь здесь хоть штат Даллас. В любом случае нас ждёт лучшее. Не знаю, о чём тут горевать, когда я так значителен. Время из старых сказок не головит у меня из выхода[64]. Осталось время лишь повременить… Есть бутерброды с колбасой – а масла не сыщешь на всём этом острове, его передают из уст в уста от эмигранта к эмигранту. Горячая миска: муниатос, сладкий картофель. Чашка холодного чая впридачу.
Красное вино поставили для Гала и Йоста. Разговор колеблется туда-сюда между Боденским озером, Берлином, Бразилией, Санкт-Галленом, эмигрантами, местными ибицианскими, и что Трое уже пресытились курортно-гостевой жизнью в Сан-Антонио. Тоже хотели бы такой дом, как этот, в стороне от иностранцев.
Приходит ночь, полночь, тут их проводили к кроватям. Утыканным гвóздиками, прикрытым гвозди́ками – рано утром, милостью Божией, ты снова будешь разбужен.
Спите крепко, спокойной ночи, хороших снов. Buenas noches[65].
Никому ничего не приснилось. Ничего не пригрезилось. Встать, в утреннем свете умыться перед дверью, умыть руки в невинности и мыльной пене. Женщины моются на бабской половине.
Труди в кимоно, она в нём что твоя принцесса, а? За столом для завтрака опять есть что-то непривычное: варенье из фиг. Нет, не тянет Труди на Турандот…
