Женя подведет к полосе на тридцать метров высоты. И даст на кабину зелёный луч прожектора. Значит, идёте правильно. Опускайтесь. Садитесь. Жене-то полосу глазами видно. Внизу около земли нормальная видимость. Но спускаться по стрелкам да индикаторам — опасно. Уже никак не поднимешься с двадцати метров, если прибор из- за бури «промазал». А Женя вас увидит на тридцати метрах вертикали и удалении двести пятьдесят метров. И, если норма — посветит зелёным. Гляди на вышку диспетчерскую.
Если красный мигающий прожектор видишь — срочно поднимаетесь и набираете высоту для нового захода. Понял меня? Опуститесь ниже, и окажется, что на полосу не попадаете, не видите её — надо срочно рвать рули на себя. Да газу до отказу на все четыре движка. И очень срочно уходить на второй круг. И так — пока Женя не скажет, что можно садиться, это когда он уточнит скорость вертикального и горизонтального сближения с полосой.
— Шарипов не вытащит машину. — Миша закричал — Он забыл что это значит — рвать рули. Что, курсы ему читать по пути на кладбище?
— Ну, тут вам вдвоём придётся работать. Один Шарипов не потянет. — Согласился Лопатин. — Если всё глухо будет и вы даже вдвоем не удержите машину на маяках и не будете видеть полосу глазами, сам резко штурвал на себя и нос задирай на тридцать градусов. И ему кричи чтоб то же самое делал. Движки не зальёт. Выберешься. А не хватит горючки — пойдёшь на военный аэродром в Бурундае. Там полоса шире и прожектора землю высвечивают лучше, чем у нас. Но это крайний случай. С военными трудно договориться, чтобы вас взяли. У них там полковник Григорьев главный — придурок с апломбом. Он царь и бог. Его умолять надо. А я это плохо делаю. С другими он вообще не будет говорить. Так что — лучше поднатужиться и сесть дома. Понял?
— Понял, — Шувалов взялся бы за голову, но неловко было. — Максимыч, Шарипова нельзя заранее пугать. Спечётся раньше времени и хана всем.
— Ну, тогда Женю жди. Минут десять осталось. И подправляй незаметно Байрама, если косячить начнёт. Полностью посадку ему не отдавай. До связи с Женей. Ждите. Он на основном канале. Оба будете слышать. Всё. Конец связи, — Лопатин отключился. До снижения осталось десять минут.
Миша глянул на Байрама. Красное лицо. Давление подпрыгнуло, похоже. В штурвал вцепился как утопающий в соломинку. По приборам стал раньше времени глазами бегать беспорядочно и почти неосмысленно. Ну, Шувалов как-то незаметно завел с ним разговор весёлым голосом. О том, как и когда лучше садиться по приборам, а когда вручную и как. Повторил, в общем, всё, что сказал Лопатин, но в очень популярной форме. Тракторист бы допёр.
Лоб Байрама покрылся испариной. А по глазам было видно: всё, что говорил ему только что Шувалов, он знал, но давно забыл. Миша нашел хитрый повод, чтобы ещё раз повторить то же самое. И успел закончить ровно за пару секунд до того как в наушниках прорезался красивый баритон диспетчера Макаркина.
— Борт семь пять сто пять восемь, привет. Займите эшелон восемь тысяч. Угол поворота вправо на коридор шестой — семь градусов. Работаем. Как поняли?
— Понял, — сказал Шарипов и глянул на Мишу, который тут же ему подмигнул и соединил в кружок два пальца — большой с указательным. Всё путём, значит.
— Ну, поплыли… — Шувалов глянул на звёзды — Если бог есть, то домой.
Глава тринадцатая
— Вниманию встречающих. Совершил посадку рейс сто тридцать восьмой, следующий по маршруту Киев-Челябинск-Алма-Ата. Встречающих просим пройти к терминалу прибытия.
Приглушенное не очень высоким потолком эхо нехотя расплылось по уголкам зала ожидания аэропорта. Само здание, построенное в тысяча девятьсот сорок седьмом году, было длинным. Ну, метров сто пятьдесят, точно. Хотя для пассажиров и встречающих не так уж много предусмотрели места. Правда, в самом центральном, но весьма компактном квадратном помещении с высокой фигурной красивой конической башенкой над крышей и с огромной двойной стеклянной дверью. А влево и вправо от главного зала, где и билеты на полёт продавали, и пирожки с лимонадом, откуда народ взлетал к небесам и где жарко встречали прибывших, тянулись бежевые однотонные двухэтажные пристройки с небольшими окнами. За ними служили авиации крупные и мелкие начальники, рядовые спецы по всяческим техническими, правовым, инженерным и лётным заботам. Потели над важными задачами крупным коллективом разнообразные контролёры, мастера наземного обеспечения, да плюс к ним ещё особые отделы поддержки авиационной безопасности и всякий такой же различный, обслуживающий работников порта и пассажиров, народ.
Из Киева прилетел «Ту-104», самолёт тяжелый, который проскользнул с третьего захода в маленькое «окно», появившееся в воздухе над полосой вопреки законам природы и физики. У пилотов, собственно, и выхода другого не имелось. Они сперва, ещё два часа назад, были посланы и пошли на запасной, но направили их в Кокчетав. Там, пока летели, тоже туман лёг густой и низкий. Развернули «сто тридцать восьмой» на Кустанай. Но на подлёте диспетчер местный отменил посадку. «Ту-104» никогда в Кустанае не приземлялись. Диспетчер просчитал длину посадочного пробега машины и отказал. Не хватало сорока пяти метров полосы. Даже при удвоенном реверсе никак не успел бы остановиться самолёт и мог свалиться в бугристую степь, где рисковал просто развалиться на детали.
— Ладно, — решил Лопатин вслух. В наушники командиру: — Больше не буду на «запаску» сажать. Если вдруг ещё и Петропавловск не примет, то до Алма-Аты горючки уже точно не хватит. Давай к нам. Попробуем. Ты должен устоять против ветра нашего. Тяжелый аэроплан. Да и вариантов нет.
— Нет, — подтвердил командир корабля. — Уже на лампочках летим. То есть топливо заканчивается. Прямиком если на Алма-Ату пойдём, должно хватить.
Сел он на ручной посадке в итоге без аварии, но и не без истерик и дрожи пассажиров, не без нервного экстаза у пилотов, диспетчеров и руководителя полётами. «Тушка» чуть не зацепила правым крылом сугроб за краем полосы, дала «козла», то есть подпрыгнула на бетонке и с трёх метров свалилась на хорошие амортизаторы шасси. Или на «мослы с пружинками» — как их зовут на своём слэнге авиаторы. Потом пилоты с божьей, видимо, помощью смогли оттянуть машину с края полосы на центральную линию и включили реверс.
Пассажиры автобус игнорировали и бегом побежали на аэровокзал. Их бурно встречали друзья, дети или родители, а также люди из контор, куда Киевлян послали в командировку. Правда смеха, улыбок во весь рот и даже весёлых похлопываний по спинам не было. Обнимались молча, причём многие плакали. В основном встречающие. Те, кто прилетел, отрывались от рук родных и близких, мычали что-то вроде «а щас мы тут разберёмся» и убегали через боковые двери зала в коридор, где сидел ночной дежурный начальник из отдела безопасности полётов. Сквозь мат-перемат в беседе с ним было понятно, что пассажиры всерьёз хотят немедленно порвать дежурного на мелкие фрагменты и развеять их по недопустимому для приземления ветру. Кто-то, похоже, ощутимо врезал ему по морде, после чего дежурный телом пробил себе проход в роте атакующих, сумел выскочить на площадку парковки самолётов и там, в темени ночной, затерялся. Уцелел, в общем.
— Кто разрешил посадку? — орали, стоя в центре зала, чудом не разбившиеся мужики и тётки, юноши и девчушки, недавно созревшие. — Где он? Где сидит эта сволочь безголовая!?
Но некому было отвечать. Рейсы все отменили, поэтому даже буфетчицы убежали в аэропортовскую гостиницу вздремнуть. Из пассажиров и крайне недовольных встречающих, к счастью Лопатина, никто понятия не имел, что есть такой человек — руководитель полётов. Который в действительности больше сотни человек спас и продлил им жизнь. А по мнению прилетевших — наоборот: чуть не убил.
— Ну, мы думали, что дикторша пошутила, — возмущался на весь зал аэропорта дождавшийся сына солидный дядя в бостоновом пальто с серым каракулевым воротником и в солидной каракулевой папахе. — Я шоферу сказал: пусть движок греет, да поедем домой. Ветер — ураган. До утра чего сидеть дураком? Утром бы к прилёту приехали. По всем прогнозам — до утра бардак в погоде. А девушка по радио, только я собрался, сразу же добавила, что для нашего рейса сделано исключение и ему разрешили посадку. Я, здоровый мужик, опытный, не трус далеко поседел на полголовы, мать вашу! У меня в машине коньяк лежал. Шофёр принес и я два стакана выпил. Так переживал за всех и за сына в первую очередь. Лётчики — асы, конечно. Но риск какой! Кто разрешил им так рисковать? Без команды с земли они бы и не пырхнулись. Завтра, бляха, на трезвую башку отловлю я его, изверга кабинетного, командора безмозглого. И найду, как наказать!
