— Да я чего и спешу так!!! — Шарипов расстегнул пуговицу на рубашке и ослабил галстук, — звонил четыре часа назад, два, час — так не берёт трубку.

— Может, телефон сломался? — Шувалов отвернулся и поглядел в потолок.

— С чего? — озверел Байрам. — У руководства Управления сломается телефон, так ремонтники быстрей скорой помощи прилетают. Иди, а я ей позвоню ещё раз и догоню тебя. Ты, Мишка, её ведь знаешь получше. Но что она — шалава, я-то раньше не знал, а ты и сейчас не скажешь. Да? Ладно, мля! Готовь машину. Взлёт разрешаю и полную ответственность беру на себя. Об этом под магнитную запись доложу с борта в порт Лопатину и начальнику Управления в самолёте напишу докладную, что лететь — это мой приказ. Ты приказа ослушаться не можешь по должности. Ну, давай.

Миша пошел отдавать распоряжение, чтобы пассажиры снова ехали в самолёт. Сказал сам. Все услышали.

— Взлёт разрешили. Через час ожидается изменение погоды, пригодное для штатной посадки.

Пассажиры что-то побурчали, но пошли в автобус. Тут и Шарипов прибежал. На красном от злости лице его бледнели пятна с трёхкопеечную монету и руки дрожали.

— Нет её, суки, дома! — прохрипел он. — Должна прийти скоро. Но гуляет же, падла, явно. Прибежит точно к прилёту самолета. Она же знает не хуже нас, что мы задерживаемся. И Лопатину звонила — сто процентов.

Он ругался на ходу, на него оглядывались, морщились и кривились. Какая- то женщина у большого окна даже язык ему показала. А Миша говорил бортмеханику и штурману, что делать. Стюардессам только ни слова не сказал. Им делать всё как всегда. Они и так знают. Вошли в кабину.

— Ты пока слева сиди на командирском, — сказал Шувалову Байрам. — А ты, Володя, пока будь со штурманом рядом. Я вместо тебя немного поработаю. Надо мне. Пригляжусь к приборам. Вспомню кое-что. Давай, Миха, запускай движки и на рулёжку. Там и прогреемся, на взлётке. Погода отличная тут.

— Уважаемые товарищи пассажиры. Командир корабля, пилот первого класса Михаил Шувалов приносит вам извинения за задержку рейса. Прошу вас привести спинки сидений в вертикальное положение и пристегнуть ремни. Наш рейс триста семь, Москва — Семипалатинск — Алма-Ата, продолжается. Время в пути два часа пятьдесят пять минут. В полёте вам будет предложен лёгкий ужин. Счастливого полёта! — Галина Сёмина отодвинула занавеску, вернулась к девчонкам и бросила микрофон на пачку газет, которую так и не успели разложить по сиденьям.

— Ты чего, Гал? — спросила Вера.

— Не говори другим, — Галина прошептала ей на ухо. — Морозит меня. Температура, наверное. Как-то не по себе, нехорошо как-то… Видно, заболею.

Машина прогрелась на полной мощности, Шувалов сорвал свой «ИЛ-18» с тормозов и через три минуты разбега он уже выходил на эшелон пятьсот, а за ним сразу на тысячу метров.

— Красиво поднялся, — улыбнулся ему Шарипов.

Миша Шувалов поднял вверх большой палец. Согласился.

****

В хвосте самолёта, прямо перед туалетом на трёх креслах никак не могли откинуть назад спинки сидений студенты второго курса нового Алма-Атинского института народного хозяйства Бахытжан Крыкбаев, Гена Лисовский да Игорь Гордиенко. Стенка туалета мешала. А парням просто позарез после буйной встречи нового года надо было спинки опустить и залечь почти в трёхчасовую спячку. Летели они на сессию зимнюю из города Аягуз, который на востоке, на самом краю пустынной Семипалатинской области. Сманил их на учёбу в этот институт на учётно-экономический факультет одноклассник Амирбек Боранбаев. В пятой Аягузской школе они отучились вместе с первого класса.

Но Амирбек был прилежным отличником, сыном зама председателя горисполкома, играл на домбре, гитаре и скрипке после курсов в Доме культуры. В самом начале шестьдесят третьего он вычитал в Казахстанской правде, что создан и набирает первых абитуриентов «Нархоз» в столице. А у Бахытжана, Игоря и Гены была мрачная перспектива — однажды попасться в руки милиции и сесть лет на пять. Они с восьмого класса «обносили» частные домишки и квартиры в пятиэтажках. Воровали только деньги, а больших сумм у жителей Аягуза не было, потому и отловить домушников на крупных или дорогих покупках милиция не могла. А ребятишкам на водку и закуску хватало. Как хватало и ума не ходить в единственный ресторан или заметные кафе. Пили дома у кого-то из троих, после чего шли в Дом культуры на танцы, где дрались с пацанами, живущими на левой стороне реки Аягуз, липли к девчонкам и покуривали с дружками анашу за углом ДК.

Амирбек сманил их веским аргументом. В год открытия институт будет набирать практически всех, кто на вступительные придёт. Факультеты должны быть заполнены, чтобы институт мог красиво выглядеть перед своим министерством. Бахыт, Игорёк и Геннадий ни черта не знали, учились на тройки, и то благодаря пофигистам-учителям, которые не желали показывать городскому отделу народного образования, что преподают они неважно, что двоечников много. А потому их и не было вообще.

— После института распределят вас обратно в Аягуз, — нарисовал хорошую перспективу Амирбек. — Меня отец приберёт в горисполком, а вы разбежитесь по хорошим местам. У нас от современных экономистов не откажется ни известный во всём СССР Аягузский мясокомбинат, ни наши маслозавод и шерстопрядильная фабрика, ни завод железобетонных изделий и пивзавод. Клёво же! Или на зоне хлебать баланду интереснее? Уговорил, в общем. И вот они после лихой пьянки летели сдавать экзамены за первое полугодие второго курса.

В головах было пусто после самогона и дешевой закуски. Но души их рвались к не такому уж и далёкому завершению студенческих мучений и поступлению на хорошие денежные должности в родном Аягузе. Только вот вздремнуть надо было, а спинки последних сидений упирались в стенку туалета и не ложились. Гена поднялся и пошел вперёд. Через один ряд и ещё на передних трёх рядах все места занимали парнишки в одинаковых синих тёплых куртках, в одинаковых полосатых шапочках вязаных с шишкой наверху. У каждого на коленях лежали одинаковые красно-зелёные длинные спортивные сумки.

— Мужики, — Гена стукнул крайнего по плечу. — Вы поменяйтесь с нами местами. Нас трое. И вас тоже. Только вы просто сидите, а мы с похмелья на сессию в институт летим. Нам маленько поспать надо. А кресла последние не раскладываются.

— Во, понеслась! — сидящий спереди крупный молодой мужичок в такой же одежде повернулся и уставился на Гену.

— Ну и чё? — прокашлял он, пробежав глазом по Генкиной фигуре сверху до низу. — А мы лыжники. На республиканское первенство едем побеждать. Мы Семипалатинские. А вы?

— Из Аягуза мы, — подошел Игорь. — Земляки. Вот как люди добрые из одного родного края дайте нам свои кресла. А то у нас тыквы трещат. А завтра экзамен и два зачёта. Поспать надо чуток.

— А ху- ху не хо-хо? — поднялся тот, кого Гена по плечу постучал. — Нам нужны удобные места и хорошее питание. Мы выигрывать у алма-атинских летим. И у кустанайских. Честь области на кону. А вы — дерёвня. Аягузская, шелупень. Живёте у черта в заднице, а понтов как у москвичей. Спи сидя, бляха. Тоже мне — шишка. Пошел куда всех козлов посылают!

Тут сзади пробил собой дыру в коллективе беседующих крупный студент Бахытжан и въехал с разбега грубияну в челюсть. Все в синих куртках подпрыгнули, ветром вылетели в кучу и стали доставать студентов кулаками, куда можно было достать. Аягузцы к этим развлечениям привыкли давно. Городок маленький, а амбиции у пацанов как и везде — великие. И стали они успешно отмахиваться. Кому-то нос разбили, кому-то губу. Зуб выбили одному. Как потом выяснилось — тренеру. Он разнять пытался. И кто зуб вышиб — в этой карусели никто бы не разобрал. Остальные пассажиры рядом закричали, не вмешиваясь, но кто-то всё же побежал к стюардессам.

Валентина и Галя прибежали, пытались уговорить молодых-горячих разойтись. Не вышло. Один спортсмен прихватил их под руки и отволок к занавеске.

— Тут сидите. А то кто-нибудь вам красивую внешность изменит на противоположную. Случайно.