— А придушить и забрать деньги у неё тут могли бы? — спросила Горбунова. — Места красивые, но местами такие глухие. Кричать будешь, так вокруг никого и нет. Слушать некому.
— Это вряд ли, — один уборщик присел на корточки. — У нас тут милицейские патрули на мотоциклах, которые от центральной площади ездят и днём, и ночью по всем дорожкам и лучевым просекам. Могём вызвать сюда одного на мотоцикле. Может он видел…
— А поскорее можно вызвать? — засуетилась Вера Фёдоровна. — На самолёт опоздаем, если не найдём её. Мы на день прилетали из Алма-Аты. Конференция учителей была всесоюзная. А до регистрации уже только час остался. Да. И двадцать минут. Домодедово далеко?
— На метро до кольцевой пятнадцать минут, там пересадка и дальше прямо до аэропорта, — уборщик поднялся и стал свистеть в милицейский свисток, который на цепочке вместо креста болтался у него под телогрейкой. — Час и уйдёт. Двадцать минут пока имеете в запасе.
Минут через пять в конце просеки затарахтел мотоциклетный мотор и скоро возле них остановился «Урал» с коляской. Мотоцикл огибала широкая красная полоса. На ней крупно синими буквами было написано грозное, но спасительное слово «милиция»
— Сержант Проценко! — приложил пальцы к шапке молодой парень с погонами и кобурой на поясе, из которой торчала рукоятка пистолета. — Что у вас? Чем могу быть полезен?
Перебивая собственные почти одинаковые встревоженные монологи, учителя Горбунова и Сактанова за пару минут донесли до сержанта смысл тревоги.
— А садитесь обе в коляску, она двухместная теперь, не как ещё пять лет назад. — Сержант отстегнул брезентовый полог, закрывающий вход к широкому сиденью — Мы её мигом догоним. Где бы она ни заблудилась. Узнаете её, так рукой мне махните. Я и остановлюсь с ней рядом.
— А убить или ограбить её в такой глухомани не могут? — Алтынай вскрикнула и прижала ладонь к губам.
— В Сокольниках лет десять назад жуть что происходило, — милиционер повернулся к дамам и широко улыбнулся. — А потом сюда запустили восемнадцать мотопатрулей. Все с оружием. И мы за полгода навели тут тишь, гладь да божью благодать. И ночью ездим. Круглые сутки, короче. Бандитов и шпану как ураганом сдуло.
Мотоцикл катился быстро, сворачивая на узкие ручейки-дорожки и снова вылетая на просеки и широкие дороги со скульптурами по обочинам. Мелькали деревья, фонтаны, включенные на Новый год, которые потом забыли выключить, скамейки пустые, запорошенные снегом, улетали и исчезали за спиной лихого сержанта.
— Вот! Вот она! — закричала Горбунова. — В бордовом пальто и серой кроличьей шапке. С кем это она разговаривает?
Майя весело болтала с тридцатилетней на вид женщиной. Высокой и красивой. Они периодически дружески хлопали друг друга ладошками по плечам, заливались хохотом, то сгибаясь в приступе смеха, то откидывая назад головы. Как удерживались на них шапки — загадка.
Мотоцикл остановился.
— Забирайте её. Я подожду. До метро «Сокольники» потом вам? Довезу за пару минут. Тогда на регистрацию точно успеете. — Сержант спрыгнул с мотоцикла и несколько раз крепко пнул заднее колесо.
— Здравствуйте! — Вера Фёдоровна и Алтынай подошли к увлёкшимся какой-то смешной историей Майе Аркадьевне и незнакомой, очень весёлой и привлекательной женщине. — Майя, ты как тут оказалась? Мы-то тебя ждали на том месте, откуда ты ушла.
— Да заблудилась я. Павильоны не работают. Я пошла обратно. Но, чёрт, оказывается, надо было по левой дорожке идти, а мне запомнилось так, будто я пришла по правой, — Майя Аркадьевна Зимина тараторила быстро, но все слова вылетали из неё ясными-понятными. — А вот, познакомьтесь, Ниночка. Педиатр. Она тоже прилетела на конференцию врачей. Работает в Алма-Ате, в пятой больнице. Живёт этажом ниже меня. Так, представьте, в одном доме живём, в одном подъезде, а почти никогда не встречаемся. Вот нам и смешно. Надо, чтобы увидеться — улететь за четыре тысячи километров, попасть там в самое безлюдное место и от души поболтать!
— Бывает, — кивнула Алтынай.
— А ты домой-то полетишь, Аркадьевна? — засмеялась Горбунова. — Или до весны тут хохотать останешься?
— Ёлки-палки! А я забыла совсем! — испуганно вскрикнула Зимина Майя. — Нам же на самолёт! Ещё не опоздали? Успеем?
— Успеете, — сказал сержант строго. — Если поедем до метро прямо сейчас.
Попрощались. Поехали. В мотоцикле все молчали, в метро с Зиминой подруги тоже не разговаривали. И только когда сели в самолёт Вера Фёдоровна произнесла всего одну фразу.
— Легкомысленная вы женщина, Майя Зимина. Вам надо в начальных классах преподавать. Там дети такие же несмышлёныши, как вы.
Долетели до Семипалатинска почти за три часа, зато с хорошим обедом под приятную музыку из динамиков. Перешли в зал ожидания и там застряли. Алма-Ата не принимала по причине плохой погоды.
— Ничего. Лично я посплю, — сказала Алтынай и легла на гнутое деревянное кресло.
— А я дома отосплюсь. Мужа нет. Умер давно. Гостей не бывает. Не люблю компаний. На работу идти не надо. Каникулы ведь, — Вера Федоровна достала из сумочки книгу стихов Давида Самойлова «Второй перевал» и погрузилась в поэзию.
Майя Зимина поняла, что на неё обиделись, ушла в дальнюю часть зала ожидания и стала смотреть на людей, выискивая знакомых. Мимо быстро прошли к выходу трое мужчин в лётной форме и один в обычном, но очень дорогом пальто. Они негромко перебрасывались матерными словами и на их лицах ничего, кроме выражения злости, почти отвращения, не читалось.
Майя по опыту знала, что если бы так вели себя врачи, значит, у больного появились трудноразрешимые проблемы.
— Не дай бог, чтобы у лётчиков это значило то же самое. Только вместо больных — пассажиры, — вздохнула Зимина.
Она пошла к огромному окну, за которым на площадке стояли самолёты. Майя Аркадьевна засмотрелась на их гармоничные, идеальные формы и вскоре о лётчиках со злыми лицами забыла.
Осталось просто дождаться хорошей погоды в родном городе и долгожданного вылета.
Глава десятая
— Напрашиваешься? В морду хочешь? Так я в момент приложусь, мяукнуть не успеешь, — начальник лётно-штурманского отдела Главного Управления гражданской авиации КазССР Байрам Шарипов, прилетевший забрать бумаги в Семипалатинск из Усть-Каменогорска после расследования аварии вертолёта, прихватил за грудки второго пилота «ИЛ-18» Володю Горюнова. — Ты куда, червяк, лезешь? Куда своё пустопорожнее соображение суёшь? Я, мля, с твоим командиром говорю. Засунь это мнение тупое себе обратно в задницу и сиди на подоконнике. Твой номер — ноль целых, ноль сотых. Два главных твоих начальника разбираются и комариков не просят зудеть над ихними ушами. Пошел отсюда, оглоед!
Шарипов толкнул Володю, тот по инерции снёс на пол стюардессу Валюшу Марченко, красотку и очередную временную «куколку» командира корабля Михаила Шувалова. Валя головой кафель на полу не задела, а прокрутилась на спине и вскочила, спряталась за Шувалова. Другая стюардесса, Галочка Сёмина подошла сзади и отряхнула форменное Валюхино пальто от пыли. Сама Галина, лучшая стюардесса республики и победительница шести всесоюзных конкурсов бортпроводниц, модница, редкая красавица, которая недавно развелась с гулякой-мужем, так здорово в «люксе» перешила себе всю форму, что в ней её можно было хоть каждую неделю фотографировать на обложки разных журналов.
— Не бойся ты этого козла, — шепнула она Вале на ухо. — Ты сейчас с Мишей. Поэтому Шарипов тебя даже дурёхой не посмеет при нём назвать. Миша его бил уже не раз. И ещё вломит. За тебя, тем более.
После её слов Валя вышла снова на вид в круг, образовавшийся из спорящих. Не было только Вовы Горюнова. Шарипов его толкнул не сильно, но больше после этого участвовать в разговоре Горюнов не собирался. Дурака сроду не переспоришь. А Шарипов, считал Вова, дурак законченный, нарцисс и самодур хвастливый.
В комнате отдыха транзитных лётчиков аэропорта Семипалатинска собрался весь экипаж борта из Москвы в Алма-Ату № 75 158. Столица не давала «добро» на вылет. Метель неслась не низовая, выше домов одноэтажных, и плотная как штора на окне, над полосой висел высокий непроглядный туман и летал бешеный поперечный ветер со скоростью 10 метров в секунду. Почти ураганный. Всё вместе взятое даже тяжелому «ИЛ- 18» с отчаянным риском сесть на полосу не дало бы.
