Внезапно с обратной стороны рекламы он услышал всхлипывания и тихий плачь.
«О…, а вот кто-то плачет в ночной тишине…», почти как в забытой и непрочитанной никем пьесе старого чудака с бородой… Пройти мимо или вмешаться? Вот в чем вопрос неожиданного распутья…, если поле событий выводит меня на новые приключения, то значит это мой путь…, я покоряюсь именно верхней воле… «Быть или не быть» – это не у меня, это у классических англичан! «Надо ли или не надо?» – это у меня… Ситуация – «Ахтунг!»
«Нужно принимать решение…» – сразу же подумал он и сделал три шага в сторону зарождения никому неизвестных будущих обстоятельств, событий и черти чего непредсказуемого для человеческих воображений…
3
Минуло тридцать четыре светофора от Шереметьево 2. Беркович очнулся на заднем сидении такси от монотонной дремы и увидел до боли знакомый подъезд его ненавистной московской двадцатиэтажки. На бетонной стене возле железной двери с кодовыми кнопками было размашисто написана зелёной краской грустная репутация какой-то Ленки. Расплатившись с уставшим водителем и вцепившись в ручку большого чемодана, он оглянулся по сторонам, набрал «мудрёный» код входной двери – «1111» и нырнул в подъезд. В лифте на левой стене Беркович увидел свежую надпись, написанную фломастером аккуратным и красивым женским почерком бывшей отличницы и таи нственной поэтессы… Сощурившись он прочитал следующее:
Дураки всегда нахальны,
Человек – исчадье Ада!
Пусть не будут идеальны-
Но и гадов нам не надо…
«Согласен!» – подумал Беркович и улыбнулся.
В замкнутом пространстве скрипучего лифа на сердце отлегло, то есть…, какая-то искусственная тяжесть быстро растворилась под влиянием глубокого выдоха и сигнала из головного мозга о долгожданной безопасности замкнутых стен. Выдох на самом деле был глубокий с ощущением освобождения от какой-то напряженной черной заразы с колючим хвостом беспокойств и переживаний. Своя родная квартира была для Берковича именно тем местом, где он не мог сломать зубы о железные пельмени… Десятый этаж большого бетонного монолита, длинный коридор с ползучими сквозняками и неприятными запахами чужого колбасно-картошечного обитания, поворот направо…, массивная дверь с импортным глазком и тремя такими же замками. Внутри глазка было светло, как в миниатюрном кукольном туннеле. За дверью пела Успенская «Горчит калина». Анемичные звуки уныло растекались за дверью. Мимо промчалась черная наглая муха в поисках чего-нибудь съестного…, прямо перед самым лицом Эдуарда. Песня про калину показалась Эдику тревожной, невесёлой, горькой и совсем неуместной, как какая-то там сырая красная ягода.
«…пьет от одиночества…, пьет, скорей всего, шампанское, а затем свой любимый «Херес», раздражена, предсказуема, будет ругаться, перечить нельзя, пусть выпустит ведьмин пар и дым…, только потом вступаю в разговор, нахожу общую тему…, выкладываю еду на стол и подарки… Сценарий тот же, что и месяц назад, её истеричные повадки давно изучены… Товарищ Гагарин к полету готов!» – мысленно сказал Эдик сам себе и протянул указательный палец в сторону бордового звонка.
Ольга была дома. Кнопка. Тихий звонок. Ожидание…
Инспекция изнутри женским глазом с обязательным затемнением стеклянного глазка. Песня про калину резко отключилась. Долгожданные звуки открытия двери… Эдик приблизительно осознавал, что сейчас будет…, потому что возвращался из Амстердама домой не первый раз и понимал одновременно перпендикулярную и параллельную реальность своей жизни… Fuck! (целых три раза).
Из открытой двери пахнуло полным отсутствием домашней еды и запахов теплого уютного дома. Вместо этого в коридоре стояла муть от лака для волос и французских духов, сделанных где-то на фабрике под Лемарж-Суа. «Бля…!» – прозвучала первая и очень конкретная домашняя мысль у Берковича в голове. Именно эта мысль была как всплеск от брошенного камня в тихий омут, где, как всем известно, водятся не только несчастные бубыри и красноперки, а и настоящие сволочи волосатые кровопийцы, особенно в полнолуние… Она смотрела на него распущенными до плеч волосами и фарфоровыми коленками, всегда напоминающими ему чашки для любимого лимонада. Её ночная рубашка, как у знаменитой англичанки «Элли в экстазе» была меньше на два размера и туго обнимала Ольгину задницу, как место для задумчивого созерцания, вожделения и безоговорочного уважения к выпуклостям и совершенной красоте плавных метрических линий…
«Сейчас актриса прочтет эмоциональный монолог о нашем бытие в пространстве вездесущего одиночества… Красивая сексуальная сволочь…, сейчас начнется кружевное па-де-де, как мелодия сучьего потроха от генной цепочки её мамаши!» – возникла другая энциклопедическая мысль в голове у Эдика.
Глядя на Ольгу, он захотел качественную яичницу с колбасой, а потом умный скандал с кругозором её знаний и словарным запасом читающей энциклопедички… Это было всегда интересно, познавательно и совсем нескучно… Она была в роли домашки, то есть совсем до мозга костей домашней жены…
Ольга открыла красивый рот и оттуда полилось следующее:
…Здравствуй далёкий и близкий, мой Эдичка, в грязных носках! Здравствуй, путешествующий по многократно стиранным чужим проститутским простыням, раком ползающий путешественник и отщепенец! МуСчина, как много ты выпил бутылок шампанского с улыбающимся лицами красивых скандинавских путан? И без меня, падла…! Как мне приятна твоя чужая неприятность, «святой» Эдуард…, голландский выхухоль… Имею вопрос к чужеродному телу…, сколько проституток поведали тебе о твоих предпочтениях, а, гаденький гадёныш – гадкий утёныш…?
В руке у Ольги крепко держался высокий прозрачный бокал с шампанским и ещё активными пузырьками. Она держала его, как рукоять меча, как сельскохозяйственную мотыгу, как ручку от входа в Министерство Иностранных Дел, как нож для разделки свинины, как отвёртку, как душевой водный распылитель, как нечто дорогое её душе, которое можно подержать и сжать для тактильности ощущений. Голова у Ольги была слегка повернута набок в своём кокетстве, язык часто облизывал губы из-за недостатка слюны и блюдца с красной икрой в коридоре. После массивного глотка шампани она продолжала запускать свой вербальный астероид с кружевами по бесконечному замкнутому кругу:
– … это я обвиняю свою вторую половину внутри себя и совсем не собираюсь заполнять своё эго чужой спермой, потому что мне не нужны льготы на твою любовь, контрабандист ты хренов…! Именно ты пять лет назад растревожил мой внутренний девичий мир, камышовая ты сволочь! Ты- одноразовый человек в моей помутневшей жизни, моё книжное забвение, заблудившийся эритроцит моей крови, простой паразит в потоках моей лимфы… Ненавижу!
– Я балдею от твоего слога, Марфуша! – с издевкой произнес Беркович и быстро снял куртку.
– Заткнись, ненавистный мне кусок мужского, волосатого, вонючего мяса! – выкрикнула Ольга фразу из какого-то вычурного спектакля, где все ругаются целых три с половиной часа, а затем умирают по очереди за десять минут до встречи Нового Года.
На её лице появились первые театральные слёзы, искусственное дрожание рук и уныло-грустное выражение красивого лица… Это было театральное начало…, увертюра…, скетч, разгон её гоночной машины на шампанском водороде. Опьяневшая сука Ольга готовилась к большому всплеску или выплеску своих тригонометрических эмоций, что не имело большого значения для мозгов Берковича, который хотел перестать ощущать ручку чемодана в коридоре, и очень желал сожрать обыкновенную сосиску с горчицей на мытой кухне с видом на чужие окна десятых этажей… Где в каждой квартире разыгрывалась своя маленькая пьеса, совсем не нужная общему фону искусственного городского благополучия…
–… Кал-сари-кя-ннит! – произнесла она медленно и по слогам.
– На иврит не похоже…
– Ты знаешь, что это значит по-скандинавски, малярное ты ничтожество? Это значит- выпивать дома в одиночестве и нижнем белье без цели куда-то выходить. Почему ты постоянно куда-то ездишь, поганая сволочь? Почему я сижу дома одна, возвращаясь из полудурочного театра, где работают одни только синие уроды, нежные лесбиянки и нет ни одного полноценного мужского охотника на лань? Почему, почему, почему…? Почему я окончательно кончаю только с тобой, подлый Эдик, бывший танкист? Неужели ты, волосатый тростниково-камышовый кабан, не знаешь и не догадываешься, что все мои мысли в постели с тобой – это мимикрия для будущего симбиоза и законного размножения двух наших «личинок», тупой ты дурабас…?
