Вода, впрочем, была относительно чистая.

Подойдя к берегу, он скинул пиджак на траву и склонился над водой.

Да-а, парень, умыться тебе в самом деле не мешало бы. Не лицо, а сплошь кровавая маска. Уже начала запекаться и стягивать кожу. Щеки исцарапаны, а на лбу довольно солидный порез, кровь из которого сочится до сих пор.

Ты легко отделался, дружище, сказал он себе. Все могло кончиться гораздо хуже. Однако как же ты все-таки изловчился слететь с трассы? Водитель ты неплохой, я же чувствую это. И пьян ты не был. Подрезали на обгоне? Вряд ли, с такой машиной вылез бы. Уснул за рулем? Всякое бывает, тебе и сейчас спать хочется. Не спал ты, видно, долго.

Но, с другой стороны, два паспорта в кармане? Плюс права, плюс удостоверение какого-то опера – и все на разные имена при одной фотографии. И куча денег. И ствол за поясом…

Пригоршней зачерпнув воду, он аккуратно, чтобы не разбередить порезы, ополоснул лицо. Потом, сняв рубашку, освежился до пояса. Вода была холодная, как и положено ранним утром в конце сентября…

Однако… Что сейчас конец сентября ты помнишь. Вернее, осознаешь это автоматически, подсознанием, очевидно, информация подобного рода хранится в каких-то других ячейках мозга, нежели идентификация собственной личности.

Итак, сейчас сентябрь. А правильнее – его конец. А число сегодня…

Он развернулся к притихшему за его спиной парню.

– Какое сегодня число?

Тот слегка опешил, что-то прошлепал своими похожими на лепешки губами и притих в задумчивости.

– Число, число… – зашептал он. – Какое же число? Двадцать какое-то, а вот сказать точно…

– То есть не помнишь? – Это принесло некоторое облегчение. – Ну и хорошо, что не помнишь. Я тоже не помню, значит, это нормально. Не напрягайся.

– Тридцатое сегодня! – выкрикнул парень. – Точно, тридцатое! Сегодня я должен развезти товар по алтайским точкам, а завтра вернуться в Город на свадьбу к Лелику!

Сказано все это было с таким темпераментом, словно от этого зависела его жизнь. Напряженное лицо, казалось, вот-вот лопнет от натуги. Оставалось только нравоучительно поднять перст и молвить:

– «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело – одежды?»

Если уж его собственному удивлению не было предела («Откуда, черт возьми, я это откопал?»), то парня он просто ошеломил.

– Ты это к чему?

– К тому, земляк, что мне не помешало бы переодеться. Не появляться же мне в Городе в окровавленных одеждах, правильно? Здесь нет поблизости какого-нибудь магазинчика?

– А, вон ты о чем! Да, одежду свою ты можешь смело выкидывать. А кашемира не жалко?

В ответ последовала короткая усмешка, вслед за которой он поднял с травы пиджак, вынул бумажник, обстучал на всякий случай карманы и, ничего больше в них не обнаружив, бросил тряпье в воду.

– Нет вещи – нет и проблемы, что с ней делать… Так как насчет магазинчика?

– Не нужен магазинчик, – отозвался парень. – Я везу на Алтай товар, и у меня для тебя кое-что найдется.

Он вынул из салона одну из коробок, поставил ее на капот и, достав из кармана выкидной нож, срезал скотч.

– Что у тебя там?

– У меня тут много чего. Джинсы. «Кэлвин Кляйн», «Ливайс», «Версаче». Спортивные костюмы – чистый «Адидас», никакого Китая.

Достав из коробки спортивный костюм в шуршащем пакете, парень кинул его на капот.

– Сорок восьмой размер. Как раз на тебя.

Переодевание заняло пару минут. На курточке радовало наличие капюшона, а на штанах – завязок, без которых ТТ не хотел держаться на поясе и проваливался в штанину.

Пара упражнений для проверки гибкости ноющего тела.

– И что я тебе должен за это удовольствие? Или это уже вошло в стоимость услуг?

– Вошло. Можешь считать это подарком от фирмы. Триста баксов, и мы квиты.

Он со вздохом раскрыл бумажник, достал три стодолларовые купюры и засунул их парню в карман кожаного плаща. Мимоходом выудил оттуда часы и надел их.

– Не могу без тиканья. Оно меня успокаивает… Все, можно ехать, земляк, что ты рот раскрыл?

Пока ехали, разговорились. Парня звали Геннадием, и, чтобы избавиться от лишних вопросов, он назвался точно так же и в доказательство продемонстрировал водительские права. Водитель, мельком видевший у него кучу документов, улыбнулся, покачав головой:

– Можешь не показывать. Мне абсолютно все равно, кто ты есть.

– И то верно, – отозвался он. – Главное, что я оказался кредитоспособен, правильно?

– Вот именно… А тебе в городе куда конкретно надо? Говори, не стесняйся, я довезу.

– Конкретно? Конкретно – никуда. Вези в центр, к цирку, там я и сойду.

– Ладом, братишка…

Зачем ему надо именно к цирку, он и сам не знал. Просто условно выбрал его как точку отсчета в той системе координат, которую избрал для поисков своей утраченной личности. В принципе это могло быть любое другое место в Городе – слава Богу, что его-то он помнил хорошо.

Не знал он, к примеру, собственный адрес («Но где-то же я жил, черт возьми, не под забором ночевал?»). Не помнил школу, хотя что-то крутилось в голове, какое-то неясное видение – зима, буран, теплый класс, молоденькая учительница с длинными волосами, казавшаяся ужасно взрослой и серьезной… И еще виделась ему какая-то девушка лет двадцати трех, но почему-то в пионерском галстуке, плачущая.

Стоп! Какое, к черту, детство! Ты собственного имени вспомнить не можешь, а пытаешься забраться в какие-то дебри. Начни с нуля. Покопайся в бумажнике, может, найдешь плохонькую зацепку. Позвони по всем телефонам, какие там есть, наверняка тебя кто-то знает, помнит, может быть, даже любит… Хотя сомнительно. Человека с кучей имен, в кашемировом пиджаке и стволом за поясом вряд ли будет кто-то любить.

Однако конченым человеком он себя отнюдь не чувствовал…

– Генаша, притормози вон там, перед поворотом. Я приехал.

Шмыгнув носом, Геннадий съехал на обочину.

– Ну что, братан, до свидания, что ли? Может, еще свидимся, и ты меня тоже выручишь. Я смотрю, парень ты крутой.

– О чем разговор, Генаша, конечно, выручу. Ибо сказано: «Кто не против вас, тот за вас».

И снова парень посмотрел на него с подозрением.

– Я не пойму, ты что, священник?

– Да я и сам не пойму. Может, просто Библии начитался, как ты полагаешь?

– Возможно. Но видок у тебя того… не библейский. Вся морда в шрамах.

– Это проходяще, поверь мне. А может, я занимался самоистязанием во имя Господа?

Геннадий рассмеялся, а он вышел из машины и, попрощавшись, захлопнул дверцу. Подошел к парапету, окружающему здание цирка, и, облокотившись на него, вынул из кармана бумажник.

Итак, начнем копать. Два паспорта, ментовское удостоверение и права. Везде моя морда. Явно, что гражданин я не очень законопослушный. Вооружен и очень опасен… А это что?

Он достал из кармашка бумажника сложенный вчетверо лист.

Ага, адрес: «Улица Кленов, 12-4». Адрес, естественно, не мой. Зачем записывать собственный адрес и хранить его в бумажнике? Или я и раньше страдал провалами памяти? Ха-ха-ха… Кстати, тут есть приписка: «Трохин Вениамин Андреевич». Надо будет наведаться на улицу Кленов – уж этот Трохин наверняка сможет объяснить мне, кто я такой. Но это не сразу. С места в карьер весьма опасно, учитывая мое темное прошлое.

Так, что тут у нас еще имеется? Еще какой-то клочок… «30-40-50. Рабочий Эдика».

Телефон – это уже неплохо. Можно кое-что выяснить, никому не показываясь на глаза. Это тоже возьмем на заметку, хотя торопиться не будем. Телефон – всего лишь комбинация цифр и никакой информации о его обладателе не несет.

Отложим.

А пока двинемся дальше. Выдранный из ежедневника листок. Слегка мятый, с голубой окантовкой. На нем торопливая надпись жирным грифелем: «74-35-55 – Шершень у Софьи. 207-206 – Шершень в «Хэль-Хаусе». Так-так-так…

Это название – «Хэль-Хаус» – вызвало в его памяти некое движение. Он чувствовал, что раньше название отеля было у него на устах довольно часто.