— Drive faster (Ведите быстрей)! — все тем же приказным тоном произнес персонаж из «звездных войн» и для вящей убедительности грубовато ткнул Арнольда стволом автомата в живот, давая понять, что и дальше не намереваются с ним разводить чайные церемонии.
Шептицкому не оставалось ничего другого, как повиноваться. Он и возглавил длинную цепочку диверсантов, шагавших след в след за ним. Они не прошли и полсотни метров, как где-то в стороне раздался выстрел. Затем другой. А потом отдельные выстрелы превратились в нескончаемый поток очередей, особенно громко звучавших в утренней тишине. Диверсанты тут же попадали в снег, занимая оборонительные позиции. Но быстрее всех на выстрелы среагировал сам Шептицкий, моментально сунувшийся своей остренькой мордочкой в какую-то проталину. Стреляли со стороны аэродрома. Звуки выстрелов не прекращались, но пули не взрывали снег и не визжали над головами диверсантов. Бой шел в стороне. Видимо у одной из групп, все же пошло что-то не по плану, и она была обнаружена. Командир первым понял, что прямой угрозы жизни для них пока нет, а значит, надо было пользоваться моментом и ускорить марш-бросок к вентиляционной шахте.
— Come on, get up (А ну, встать)! — пнул он под ребра тяжелым армейским ботинком с рифленой подошвой, лежащего в подтаявшем снегу, Шептицкого.
Старлей, проклиная все на свете, сперва встал на четвереньки, а затем медленно, как во сне, начал подниматься во весь рост. При падении он потерял шапку и она куда-то отлетела в сторону. Вид у него, промокшего и вывозившегося в подтаявшем снегу пополам с грязью, был жалок и внушал брезгливое отвращение.
— Пшёль! — рявкнул командир, перейдя вдруг на русский с сильным акцентом.
Оглушенный сначала выстрелами, а потом и пинками американца, Арнольд, сильно раскачиваясь из стороны в сторону, порысил к указанному им ранее месту выхода вентиляционного отверстия и при этом не переставал вздрагивать от каждой порции выстрелов. До него оставалось уже совсем близко, когда выстрелы начали перемежаться громкими хлопками взрывов от подствольных гранатометов. И тут, наконец, с большим запозданием низко протяжно завыла сирена, извещавшая всех обитателей поселка о нагрянувшей беде. Вой сирены был настолько пронзительным и одновременно тоскливым, что у всех, кто ее сейчас вынужден был слушать, мурашки забегали по спинам. Последний раз она так выла тридцать лет назад, когда на полигоне состоялся взрыв ядерного устройства, положивший одновременно начало нового миропорядка и окончательный конец одной из сверхдержав. Подстегиваемые утробным воем сирены, диверсанты, во главе с окончательно деморализованным Шептицким, прибавили ходу. Уже через пару минут они стояли возле зияющего провала шахты, забранного, ради бережения, металлической решеткой, насквозь проржавевшей от времени. Командир попинал решетку, и, убедившись в ее крепости, несмотря на ржавчину, отдал распоряжение своим людям об укрытии в безопасном месте, пока он будет ее взрывать. Подчиненные тут же выполнили его приказ, отойдя на некоторое расстояние от предполагаемого места взрыва. Порывшись у себя в карманах, он извлек оттуда кубик пластида и, прилепив его к решетке, вставил детонатор. Затем отойдя шагов на десять, нажал кнопку на маленьком пульте, что крепился на запястье. Глухо прогремел взрыв. Решетку вырвало с корнем из бетонной кладки и она, покрутившись в воздухе, упала метрах в тридцати от эпицентра взрыва. Диверсанты тут же окружили темный зев шахты. Подошел и содрогавшийся в нервическом припадке, а может просто от холода (шапку-то потерял), Арнольд.
— Where does this entrance lead to (Куда ведет этот ход)? — все тем же приказным тоном вопросил командир диверсантов у скукожившегося старлея.
— Я не знаю схему внутреннего расположения помещений, — соврал он, не моргнув глазом, чтобы не лезть в эту проклятую шахту, из которой потом неизвестно как выбираться. — В мою компетенцию входило только знание о месте расположения шахты. Но чтобы не злить еще больше и так недовольного командира, добавил. — Там, через три метра будет еще одна решетка, но не такая прочная. Ее прутья можно будет разогнуть, а еще через два метра стоят фильтры для очистки воздуха. Они легко разбираются. Дальше идет горизонтальный тоннель, ведущий на первый уровень. Из него по винтовой лестнице можно попасть на следующий уровень. Больше я ничего не знаю. Я там не был.
Тут к командиру подошел один из его помощников и не слишком уверенным голосом начал явно что-то говорить по внутренней радиосвязи, чтобы не слышали снаружи. Его речь сопровождалась бурной жестикуляцией.
— Пол, — обратился он к нему, — ты меня хорошо знаешь. Мы с тобой провели немало операций, прикрывая друг другу спину.
— Я слушаю тебя, Кайл, — ответил тот, — только давай без прелюдий. Время — золото. У нас не больше полутора часов.
— Хорошо. Тогда скажи, так ли уж нам надо лезть, в этот чертов лабиринт, схему которого мы даже не знаем? Сам же говоришь, что через полтора часа сюда прилетит птичка и перепашет тут все, что можно своим специальным боеприпасом.
— А если не перепашет? — в свою очередь задал вопрос Роумэн (а это был именно он). Ни ты, ни я не знаем, как глубоко находится тот, которого мы ищем. Сооружения подобного профиля, как ты знаешь, чем-то напоминают отсеки подводной лодки. И каждый из них задраивается многотонными бронированными дверьми. Даже если боеголовка и проникнет на нужную глубину, то это еще не гарантирует полное выведение из строя всего сооружения, а значит и людей, находящихся там.
— Установка, которую русские смастерили, будет все равно уничтожена, так или иначе. Неужели нам так важен человек, фото которого ты нам показывал, что ты готов рискнуть всеми нами?
— Кайл, дружище, поверь мне, — он положил руку на плечо помощника, чтобы немного утихомирить его эмоции. — Ради этого человека я готов поставить на кон все, что угодно, включая собственную жизнь. От него сейчас зависит все наше будущее. Не наше с тобой, а будущее нашей страны. Если мы не захватим его, или, по крайней мере, не ликвидируем, то через год, максимум через два, нашей любимой Великой Америки может не стать совсем. И это не преувеличение.
— Хорошо. Я понял тебя, Пол, — согласился Кайл и без лишних разговоров стал привязывать конец троса к торчащей из бетонной кладки арматуре.
Привязав трос, он начал спускаться по нему вниз. Вслед за ним в темный провал шахты, откуда несло могильным холодом, полезли и остальные.
— Луис, Стив, — окликнул коммандер двоих из своей команды, — оставайтесь здесь и не спускайте глаз с этого русского, — ткнул пальцем в Шептицкого. — Если через час мы не появимся на поверхности, то возвращайтесь на исходную.
— Так точно, сэр! — вскинули руки к шлему те, к кому он обратился.
И тут откуда-то донесся сильный взрыв, от которого вздрогнула даже земля.
— Где, это? — переглянулись, не успевшие еще спуститься вниз диверсанты.
— Не волнуйтесь, парни, — успокоил их Роумэн. — Это наши люди взорвали на аэродроме летающую установку. — Ладно. Я пошел.
С этими словами он сноровисто опустил ноги в шахту и, ухватившись за трос, исчез внутри нее, будто провалившись сквозь землю.
Глава 50
I.
Там же
За два месяца, что медведица жила у коменданта в сараюшке, ей много раз приходилось сталкиваться с людьми. И она уже могла различать многих из них. Это были доброхоты, приносящие лакомство, взамен на возможность попозировать перед фотокамерой рядом с громадным и диким зверем. Их намерения были всегда понятны и не отличались разнообразием. Поэтому она охотно шла с ними на ограниченный контакт, давая возможность постоять возле нее во время очередной фотосессии. Еще было очень много детей. Они были шумными и от них всегда вкусно пахло. Этим маленьким существам, которых она не воспринимала в качестве соперников за обладание кормовой базой, было позволено не только стоять рядом с ней, но даже тормошить и поглаживать ее бока, заметно округлившиеся от сытой жизни. Потовые железы всех, кто посещал ее в эти месяцы, выделяли разные запахи. В основном это была смесь запахов, состоящих из восторга и немножечко боязни. Вообще, двуногие по ее мнению, были странными существами. Они могли одновременно испытывать восторг, боязнь и жуткое любопытство, граничащее с безрассудством. Но больше всего удивляло ее, за все то время, что она бок о бок прожила в их суетном и бестолковом обществе, так это отсутствие со стороны его представителей, какой бы то ни было угрозы для нее самой и ее малыша. Они были суматошливы и нарочито громкими, порой назойливыми и раздражающими до такой степени, что ей иногда хотелось рыкнуть на кого-нибудь из них. Да так рыкнуть, чтобы они не забывались в своем нахальстве и соблюдали правила приличия в ее благородном обществе. Но ни один из них, а у нее побывали уже почти все жители поселка, за редчайшим исключением, не нес ни прямой, ни косвенной угрозы. Конечно, полностью доверять она могла только одному из них, хотя от него порой и несло невообразимо гнусным запахом алкогольного перегара, с которым она заставила себя смириться. Всех же остальных она либо стоически терпела, если это были дети, либо высокомерно игнорировала, делая вид, что ее никак не интересует то, что вокруг нее творится. Этот же, что стоял в нерешительности неподалеку от их с Митричем дома (его дом она считала всего лишь пристроем к своему сараю) источал невыносимую опасность. Своим присутствием он угрожал всем. Угрожал ей самой, ее малышу, самому Двуногому, его старой и сварливой самке, их общему дому и даже земле, на которой она жила. Каким-то сверхъестественным чутьем она видела позади него распростертые крылья Смерти. Двуногий спит у себя в берлоге и не чует, что Смерть бродит вокруг их жилища, и это именно к нему она сейчас пришла в образе другого двуногого — хитрого и подлого, как определила она его по запаху потоотделения. Медведица оглянулась, и тихонько рыкнула на сына, проснувшегося от того, что почувствовал материнскую тревогу, остерегая того от бродившей рядом с ними опасности. В доме было по-прежнему тихо и темно, а это значило, что выходить на битву со Злом предстояло ей самой, не рассчитывая на помощь кого-либо со стороны.
