— Кстати, насчет твоего дара Кассандры… Откуда ты могла знать, что я приеду к тебе? — поинтересовался он, заправляя белоснежную и накрахмаленную до хруста салфетку за воротник.

— Нет уж, спасибо, но от трагических лавров Кассандры, напророчившей гибель Трои, я, пожалуй, откажусь, — улыбнулась она.

О-о-о!? — не стал скрывать своего удивления Афанасьев. — Не знал, что в кулинарном техникуме преподают еще и мифологию Древней Греции. Весьма похвально.

— В техникуме не преподают, — опять, но уже слегка зарозовела она от комплимента. — Просто я с детства очень любила читать всякие сказки, былины и мифы. В нашей поселковой библиотеке я прочитала все книжки по этой тематике. А книжка Николая Куна «Легенды и мифы Древней Греции» была моей самой любимой.

— Ясно. Но все-таки ты не ответила на вопрос, — хитренько улыбнулся он, глядя на ее смущение.

— На вот, кушай. Если хочешь, то я маслица подолью. Оливковое подойдет? — поставила она перед ним тарелочку, в которую переложила салат.

— Да не суетись ты так, Вероника! Что ты все меня обихаживаешь?! Ты и себе накладывай.

— Щас и себе наложу. Не волнуйся, — как бы не заметила она его настойчивую просьбу.

Однако Афанасьев и не собирался отступать:

— Вероника, ты ведь уже, наверное, догадываешься, что я как клещ, если вцеплюсь, то точно не отстану…

— Ой, да ладно тебе! — шутливо замахнулась она на него полотенцем, что держала в руках. — В этом-то уж точно моей заслуги нет. Ты сам дал мне это понять.

— Как это, сам?! — не понял Валерий Васильевич, беря на вооружение вилку и нож.

— Вернее не ты сам, а люди из нашего ведомства, что устроили слежку за мной, видимо по твоей просьбе, — пояснила она.

— Так ты их заметила?! — уже вконец развеселился он. — А Игорь Олегович уверял меня, что его ребята — классные специалисты!

— Ну, ты даешь! — картинно всплеснула она руками и, не скрывая своего, вдруг появившегося игривого настроения. — Кто же такие деликатные вещи доверяет военной разведке?! Такое дело надо было поручать Николаю Палычу, с его «топтунами», а не военным диверсантам. Наши ребята из «наружки» хороши, когда надо заложить взрывчатку под кресло какого-нибудь высокопоставленного натовского чиновника, во всем же остальном они — наивные парни.

— Вот как?! — не удержался от восклицания генерал.

— Конечно, — продолжила она, разминая картошку в своей тарелке. — Кто же их надоумил вести расспросы о моем житье-бытье Таисию Михайловну?! И при этом оставаться в полной уверенности, что я об этом не узнаю в тот же вечер!

— Да, уж! — не сдержался от смеха Афанасьев. — Моя вина. Ошибся я чуток со своими порученцами.

— Тут я и поняла, что наша встреча обязательно когда-нибудь состоится. А после того, как они и вовсе завалились ко мне с обыском, я уже ни секунды не сомневалась, что окончательно попала в поле твоего зрения, — продолжила она, святясь от непонятного веселья.

— Как ты догадалась?! — встрепенулся он сразу, отложив вилку в сторону и озабоченно поглядев на Веронику. — Что-то не так?! Или пропало что из квартиры?!

— Да не волнуйся ты так! Все нормально и все на своих местах. С этой стороны к ним никаких претензий. Неприятно, конечно, немного, что посторонние копошатся в твоем шкафу с нижним бельем, но я все понимаю.

— Но…

— Но ты передай при случае нашему адмиралу, чтобы он, инструктируя своих подчиненных для акций подобного рода, строго настрого запретил им неумеренное использование одеколона «Антарктида» и употребление чеснока в диком количестве. Я, как зашла в квартиру, так у меня аж в глазах защипало.

На этот раз они оба дружно и громко рассмеялись. И Афанасьеву, как-то сразу стало легко и приятно на душе. Прежняя скованность улетучилась не оставив следа, а на смену ей пришел покой и внутреннее умиротворение. Обстановка, окружавшая его стала казаться знакомой и от того привычной. И женщина, сидящая напротив него, с улыбкой и восхитительным ямочками на щеках была теперь не просто желанной в долгих бессонных ночах, а близкой и родной, несмотря на то, что знаком с ней менее двух часов.

Вечернее застолье, с перерывами, длилось до позднего вечера. Они выпили все вино, съели курицу с картошкой, весь салат и пряники. Она два раза заваривала крепкий и необычайно вкусный чай, в который добавила для пущего аромата листья смородины. Политику они больше не трогали. Им и без этого было о чем поговорить. Неожиданно найдя, друг в друге родственную душу, они не спеша рассказывали о себе. Без прикрас и без утайки, как пассажиры поезда дальнего следования рассказывают о себе все-все, зная, что завтра они расстанутся и уже больше никогда не встретятся. Эти же двое, напротив, прекрасно осознавали, что сейчас, сидя за одним столом и, глядя в глаза, друг другу, своими откровениями только начинают свой совместный жизненный путь. У одного из них этот путь не обещал быть долгим в силу объективных причин, но он старался сейчас даже не думать об этом. Чувствуя прилив жизненных сил, он хотел, хотя бы напоследок попытаться еще раз вспомнить ощущения молодости в теле и в душе, основательно уже подзабытые. А там, Бог его знает, может и удастся обвести судьбу и время вокруг пальца, выкроив для себя маленький кусочек счастья. Она же, вообще, кажется, не хотела задумываться ни о чем, просто окунувшись с головой в омут неизвестности с фатализмом, присущим большинству русских людей. Наконец, настало время для того, чтобы поставить финальный аккорд этой встрече. Вероника многозначительно посмотрела на ходики, тикающие на стене. Время показывало половину одиннадцатого вечера.

— Ну, что, Иван-царевич, Баба-Яга тебя приютила в своей избушке, накормила, напоила. Теперь по сюжету надобно доброго молодца и спать уложить? — спросила она у вдруг чего-то испугавшегося гостя, глаза ее при этом замерцали каким-то неизвестным внутренним огнем.

— Я, что ж… Я, собственно, не против. Лишь бы не на лопату в печь, — попробовал он неловко отшутиться.

— Значит, с тем, что ты — добрый молодец, а я — Баба-Яга, ты, в принципе, согласен? — выгнула она бровь, но глаза ее смеялись.

— Да нет, я не то имел в виду! Никакая ты не Баба-Яга, а я уж тем более не Иван-царевич, — перешел он к жарким оправданиям.

— Ладно, брось суесловить, Василич, — оборвала она его, тяжко вздохнув. — Я ведь не возражаю против Бабы-Яги. Так оно и есть, чего уж там скрывать? Если ты помнишь русские народные сказки, то должен знать, что бабкина избушка на курьих ножках, как раз стояла на границе яви и нави, то есть на грани жизни и смерти. Вот и я уже, сколько лет живу одной ногой здесь, а другой — там, — мотнула она куда-то в сторону головой.

От ее слов у Афанасьева побежали мурашки по спине. Пальцы правой руки невольно сложились в щепоть для крестного знамения, но рука, будто свинцом налилась, отказываясь слушаться. В глазах плеснуло необъяснимым страхом. Однако это продолжалось всего лишь мгновенье. Затем все это куда-то быстро исчезло.

— Все читали эти известные с детских лет сказки, но ни у кого не мелькнуло даже и мысли о том, что ведь она тоже женщина. Женщина с нелегкой судьбой, раз та вынудила ее жить в стороне от людей. А все, будь то царевичи или просто богатыри заваливались к ней, как к себе домой и сразу от порога начинали что-то требовать. И никто из них даже не догадался спросить у нее: «Как тебе живется, бабушка? Может чем подсобить тебе?»

— Ты хочешь сказать, что я из той же когорты? — дернул Афанасьев щекой, тяжело засопев.

— Нет. Тебя я сама позвала, — сразу пресекла она зарождавшийся спор.

— А ты, пожалуй, будешь не Баба-Яга, — прищурился он, переводя дыхание в нормальный ритм.

— Кто же, тогда? — уперла она руки в боки, мгновенно превратившись в «дражайшую Солоху», что, впрочем, было примерно то же самое.

— Василиса-премудрая, — с театральным пафосом сообщил он, поднимаясь со стула.

— А ты, стало быть…

— Иванушка-дурачок. Тут без вариантов, — комично развел он руками, приводя хозяйку в благодушное настроение.