— Может ты и права где-то, да только нет под рукой праведников. Все мы, так или иначе, замазаны в прегрешениях. Да, мы не ангелы, но у нас хотя бы хватило мужества признать это. И даже встать на путь очищения — в прямом и переносном смысле. Мои карманы еще никогда не были так чисты, как сейчас. Все, что у меня теперь осталось, так это восемь несчастных тысяч, которых не хватит, даже чтобы повести тебя в ресторан. И можешь поверить, я там, — он поднял глаза к потолку, — такой не один.

— Если ты думаешь, что я с тобой из-за денег или еще чего-нибудь в этом роде…?

— Да ничего я не думаю, просто ты говоришь, как «пятая» колонна, — отмахнулся он, все еще плохо понимая, куда она клонит своим провокационными речами.

— Нет. Я всего лишь повторяю разговоры, которые ведут меж собой простые люди. Если бы я была «пятой» колонной, как ты говоришь, то я не стала бы затевать с тобой весь этот хоровод, — устало проговорила она.

— Я не понимаю, что ты хочешь от меня?! — с нескрываемым раздражением спросил Афанасьев, внутренне сжимаясь в комок от нехороших предчувствий.

— Если не брать в расчет то, что я женщина, со своими слабостями и розовыми мечтами, то я хочу, чтобы все это, — она кивнула в сторону экрана, — не превратилось в очередной фарс со скучным и донельзя предсказуемым концом.

— И какой конец ты считаешь предсказуемым в этом фарсе?

— Пройдет еще пара-тройка «громких» задержаний, после чего страсти поулягутся, народ выпустит пар негодования в полной уверенности, что теперь-то уж у власти стоят настоящие его защитники. Суды над таким ублюдкам, как эти, пройдут тихо и незаметно, если конечно пройдут, в чем я крупно сомневаюсь, — с уверенностью пифии предположила она.

— И? — приподнял н одну бровь.

— И максимум через год их тихонько отпустят. Извиняться и восстанавливать в прежних должностях, скорее всего, не будут, но недвижимость вернут и еще кое-что из конфискованного имущества.

— Ты не владеешь всей информацией, — облегченно вздохнул он, полагая, что кризис в начавшихся отношениях уже миновал. — Это не акция и не кампанейщина, это начавший работать, хоть с перебоями и скрипом механизм выравнивания острых углов социальной несправедливости. Я тебя уверяю, что никто из тех, кто уже попал или еще попадет в поле зрения того, кому положено отслеживать неправедно нажитые доходы, никогда и ни при каких обстоятельствах уже не займут сколько-нибудь видное положение в обществе. Ты пойми, Россия — это огромный и не слишком поворотливый корабль. И чтобы экстренно реагировать на быстро меняющуюся ситуацию, как в своем трюме, так и на водных просторах международных отношений, ему нужно время для преодоления инерции. В этом одновременно заключается ее сила и ее слабость. Сила неповоротливости заключается в наличии здорового консерватизма, а слабость — в иногда запоздалой реакции на оперативную обстановку. Но зато, если нам все же удастся выбрать правильный курс, мы пойдем напролом, как атомный ледокол и ничто не свернет нас с пути.

— Типа долго запрягаем, но зато быстро ездим?!

— Во-во.

— Ладно, — вздохнула она, — как говорила наша преподаватель по технологии общественного питания: «Пожуем — увидим».

Затем она перевела взгляд на настенные часы и тихо ойкнула, вскакивая с дивана:

— Картошка-то уже, наверное, вся разварилась?! Да и курица, должно быть уже поспела, пока мы с тобой копья ломаем. Мой руки и иди на кухню! — скомандовала она на ходу.

— Слушаю и повинуюсь! — поднял он руки кверху, покоряясь приказу.

Когда он, скинув китель и вымыв руки, появился на кухне, Вероника уже заканчивала сервировку не слишком богатого снедью стола. С особым удовлетворением Валерий Васильевич отметил, как бережно она обошлась с пучком полыни, поставив его в красивую вазу на подоконник. Стол, действительно, не блистал разнообразием. Кроме запеченной курицы и картофельного пюре его дополняли: большая и глубокая тарелка с овощной нарезкой, крупно порезанные ломти черного и белого хлеба, острый соус, печенье, пряники и стопка накрахмаленных салфеток. Электросамовар, попыхивая паром, стоял в сторонке, увенчанный заварным чайником. Но главным украшением стола была бутылка белого сухого вина «Барон Родеро». Афанасьев взял ее в руки и внимательно ознакомился с этикеткой. Затем решительно начал сдирать с горлышка обертку:

— Штопор есть? — спросил он тоном хирурга, требующим у операционной медсестры скальпель.

— Вот, пожалуйста, — сунула она ему в руку массивный штопор.

Афанасьев деловито вогнал его в пробковую мякоть и, зажав сосуд между коленями, слегка поднатужившись, вытащил ее из длинного и узкого горлышка. Женщина, внимательно и не отрываясь, следила за этими его обыденными движениями, и у нее от этого почему-то запершило в горле, а в уголках глаз появились крохотные капельки слез. Она вспомнила, как ее Арсений иногда в кругу друзей, вот так же, сидя на этом самом стуле, иногда открывал бутылку. В один момент ей даже показалось, что не седоватый генерал на возрасте сидит тут перед ней, а ее Арсений, вновь вернувшийся из очередной «командировки». Она тряхнула головой, чтобы прогнать морок. Он заметил это ее движение и понял, о чем она думает в этот миг. Долгим и пристальным взглядом он посмотрел на нее, не выпуская бутылку из рук:

— Нет, Вероника. Это не сон и не наважденье. И перед тобой не твой Арсений — молодой и статный красавец, а потрепанный годами старый генерал.

— Да нет, я не о том… Вернее… Что я говорю? Конечно же о том, но…, — она совсем сбилась с мысли. — Я хотела сказать, что ты не старый.

— А какой? — криво усмехнулся он.

— Матерый, наверное. Да. Так будет точнее. Матерый волчище. Вот.

— Как Акелла из «Маугли»?

— Да. Только я убегать не стану и ты, значит, не промахнешься, — она тыльной стороной ладони вытерла глаза, а он сделал вид, что не заметил ее невольных слез.

Затем, словно очнувшись и вспомнив о чем-то важном, полезла в навесной шкафчик достала оттуда два небольших фужера. Молча выставила их на стол, предварительно обтерев полотенцем, свисающим с плеча. Афанасьев без лишних слов наполнил фужеры до краев.

— Садись, выпьем, — просто предложил он ей.

— Спасибо. Ты не думай, я не злоупотребляю этим. Сейчас вот только что купила. Извини. Я ведь в отличие от тебя справок не наводила, а потому и вкусов твоих не знаю.

— Мы люди не привередливые. Пьем все, что горит, — успокоил он ее.

— За что будем пить? — поинтересовалась она.

— Ты — хозяйка, тебе и слово говорить.

— Давай тогда за то, что ты все-таки пришел, — произнесла она тихо и опустила глаза.

— А можно немного подправить?

Она кивнула, не поднимая глаз.

— Давай выпьем за тех, кто приходит к нам, чтобы остаться в сердце навсегда, — тоже почти что одними губами прошептал он, но в отличие от хозяйки, глаз опускать не стал.

Чокнулись, едва коснувшись фужерами. Мелодичный перезвон бисером рассыпался по небольшой кухне. Выпили.

— Хорошие слова, — сказала она, выпивая вино до последней капли и тут же добавила. — А ты Василич, оказывается не только умный, но еще и мудрый.

— Есть такое! — не без гордости подбоченился Афанасьев, пододвигая к себе тарелку.

От этой его наигранной мальчишеской напыщенности, так не вяжущейся с имиджем «отца Нации», ее разобрал смех, и она прыснула, прикрывая рот ладошкой. Но быстро оправилась, чтобы излишне не напрягать гостя. Он же, ничуть не смущаясь, по крайней мере, с виду, решительно взялся за нож и вилку. Откровенно переживая за небогатый ассортимент закусок, Вероника забормотала оправдывающимся голосом:

— Прости, что потчую тебя без изысков. Если бы я заранее знала, что ты придешь, то конечно бы расстаралась. Для себя-то я почти ничего не готовлю.

— Как это не ждала?! — широко и весело улыбнулся он, чтобы скрасить неловкий момент. — Сама же давеча удивлялась, что я такой де терпеливый, раз целых два месяца не появлялся!

— Нет, ну я, конечно же, ждала, просто все равно это как-то спонтанно получилось, — залепетала она невнятно, густо покраснев при этом, причем впервые за все время.